Опасная красота. Созвездие Гидры (СИ) - Каримова Есения

Роанна, улыбнувшись было тому, как непринуждённо Палач сократил имя главы Совета, вздрогнула. Она была на сто процентов уверена, что никого с таким именем прежде не знала, но в душе что-то откликнулось на него.

— И… — она запнулась, облизнула губы и лишь после продолжила, собравшись с мыслями, — как это связано с моим вопросом?

Вместо ответа Палач встал и наполнил её бокал вином из стоявшей чуть поодаль бутылки.

— Знаешь, я ведь не сказал, насколько ты сегодня прекрасна, — произнёс он без капли пафоса и высокопарности. Роанна растерянно заморгала и, чтобы не отвечать, сделала глоток из бокала.

Вино оказалось крепким, даже слишком. Не ожидавшая такого Гидра закашлялась.

— Можно в ванную? — всё ещё чуть хрипловато попросила она.

— Пятая дверь по левой стороне.

Роанна кивнула и вышла, отсчитав нужную дверь. Судорожно повернув ручку, она ввалилась в помещение и закрыла дверь за собой, прислонившись к ней спиной.

Лишь почувствовав странный, ни на что не похожий запах, Гидра решилась открыть глаза и увидела, что перед ней отнюдь не ванная.

Комната, куда она явно по ошибке попала, оказалась спальней. Двуспальная кровать, застеленная простым чёрным покрывалом, окно в пол, тумбочка, письменный стол — ничего шикарного, обычная мебель, никаких безделушек или личных вещей.

За исключением одного.

По всему периметру спальни были развешаны портреты. Какие-то на желтоватой, явно очень старой бумаге, сделанные углём. Другие — обычные карандашные наброски на альбомных листах. Реже, примерно раз к пяти, попадались цветные.

И на каждом без исключения портрете отчётливо угадывалось одно-единственное женское лицо, молодое, даже юное, с изящными тонкими чертами, белоснежной кожей и рыжими волосами. Лукавые зелёные глаза изучающе вглядывались в пространство, а ускользающая улыбка делала образ загадочным и каким-то пленительным.

— Это четвёртая дверь, — шепнули сзади, и Роанна вздрогнула. Она — одна из лучших будущих наёмниц — пропустила момент, когда дверь позади открылась, и он вошёл.

Лицо девушки каким-то странным образом казалось одновременно знакомым и незнакомым. Умом Гидра понимала, что прежде никого похожего не видела, но вот подсознательно могла сказать гораздо больше того, что изображали портреты.

Роанна шагнула вглубь спальни, оказавшись в буквальном смысле в окружении одного и того же лица, запечатлённого с разных ракурсов, по шею, пояс или в полный рост. Лукавые глаза со впечатляющей точностью передавали выражение и настроение.

— Кто это? — наконец спросила Роанна, когда начала понимать, что вот-вот сойдёт с ума от охватившего её чувства, что разгадка где-то под самым носом, но ухватить её не получается.

— Ты знаешь, кто это. Орилия.

Последнее слово Палача прозвучало одновременно как ответ на вопрос и как обращение.

Голова закружилась. Будто бы от того, что имя прозвучало в этой комнате с портретами, каждый на миг ожил, услышав его.

— Орилия, — повторила Роанна и снова поморщилась от того же чувства. Это имя определённо никогда прежде не слетало с её губ. Но…

«…если двое влюблённых войдут в Ничто вместе, то смогут друг друга узнать в следующей жизни», — сказала Раминия из её воспоминаний, и с беззвучным щелчком, словно встав в нужные пазы, мысли Гидры прояснились.

— Это я, — сказала она без тени сомнения.

— Да, — спокойно подтвердил Палач и без предупреждения шагнул вперёд, сжав ладонями лицо Роанны, и коснулся своими губами её.

Вместе с этим требовательным поцелуем в мозг, сперва капля по капле, затем быстрее, увереннее начал просачиваться ручеёк понимания, осознания и воспоминаний, пока наконец не превратился в бурный поток.

Вот она, ещё совсем юная, стоит на холме, глядя на простирающийся внизу и уходящий за горизонт луг. Её туфельки беспорядочно раскиданы где-то позади, юбка от ветра надувается колоколом. Она начинает бежать, вниз, босиком, наступая на юбку, раздирая дорогое кружево, подставляя лицо ветру, и наконец падает в мешанину луговых цветов, смеясь и задыхаясь от охватившего её в этот момент чувства безграничной свободы.

Вот она спускается с парадной лестницы. Волосы, кудрявясь, спадают, ничем не закреплённые, до самого пояса, цепляясь за крючки на корсаже и ленты. Она ловит на себе взгляды гостей. Женские — укоризненно-возмущённые, неодобрительные. И мужские — откровенные, желающие. И только один взгляд отличается от других — он не добрый, не злой. Оценивающий.

Вот она в храме, одетая в свободное платье. Рядом с ней её муж. Король Галахад. Обладатель оценивающего взгляда. Вокруг восторженные шепотки, теперь никто не осуждает её распущенные волосы, не сверлит глазами с укоризненным выражением лица. Теперь она — королева.

Вот она в спальне, холодной и одинокой. Король уже не молод и юную жену посещает редко. Ему куда больше нравится просто смотреть на неё, разглядывать, одевать в красивые платья. Выходить с ней на дворцовый балкон. Пусть все видят, какую красивую куклу он себе купил.

Вот она идёт по площади в окружении пёстрой толпы. Ярмарка растягивается на несколько километров в обе стороны. Гуляния не утихнут до следующей недели — настала пора праздника Весны. Она вспоминает пышный луг, утопающий в цветах, и брошенные туфельки. На краткую секунду в сердце больно жалит тоска. Безграничная свобода не для королевы.

К ней подбегает, расталкивая возмущающихся фрейлин, мальчишка. Обычный деревенский парнишка в потрёпанных штанах и дырявой курточке — и протягивает лист, уже изрядно мятый. Жестом приказав стражникам пропустить мальчика, она берёт лист и разглаживает, с удивлением видя на пергаменте собственное лицо и невероятно точно переданный взгляд.

— Где ты это взял?

Мальчишка указывает куда-то назад, к кузнице. У входа на бревне сидит молодой мужчина и что-то набрасывает куском угля на листе бумаги.

Вот она перед дверью кузницы. Вокруг пусто и темно, на дворе глухая ночь, и лишь в этом окне горит свеча, отбрасывая на стекло зловещие тени.

Она всё ещё сомневается. Нужно вернуться. Пока не поздно ещё, пока он не увидел силуэт перед входом. Пока…

Дверь открывается, и на пороге вырастает знакомая фигура. Сердце начинает ныть от нахлынувшей волны нежности при виде усталого лица, взъерошенных русых волос и наспех накинутой рубашки.

— Орилия, — одними губами произносит он. По лицу не ясно, рад он или нет. Но она знает, что рад.

— Итан, — выдыхает она и первой делает шаг навстречу.

… Роанна вынырнула из мешанины воспоминаний, чувств и образов и, подняв глаза, посмотрела на Палача.

Впрочем, нет. Не это имя рвалось с губ и просилось — впервые и не впервые одновременно — наружу, чтобы повиснуть в воздухе и окончательно положить конец всем тайнам и недомолвкам.

— Итан.

Роанна лениво подняла глаза, разглядывая стену, увешанную портретами так, что не было видно обоев.

Она полулежала на кровати, размеренно перебирая волосы Итана. Глаза его были прикрыты, а грудь с рельефом мышц мерно поднималась и опускалась. Тёмно-русые пряди, влажные от пота, прилипли ко лбу. И вообще, весь вид мужчины, лежавшего головой на её обнажённом животе, никак не соответствовал репутации великого и ужасного Палача.

От этой мысли Роанна улыбнулась, так же медленно и лениво. Думать не хотелось. Хотелось просто лежать вот так, рядом, перебирать его волосы, иногда касаясь тёплой кожи, словно в первый раз рассматривать твёрдые черты лица, до боли знакомые и одновременно видеть в них нечто неуловимо другое, новое, неизведанное. Несколько раз Роанна порывалась спросить, что произошло с ним в Бездне, даже открывала рот, но так и не смогла нарушить установившуюся в спальне уютную тишину прохладного весеннего утра. И снова переводила глаза на портреты. Самые старые, уже наполовину прикрытые более свежими, казалось, вот-вот рассыплются в прах от малейшего движения воздуха.