Мистические истории. День Всех Душ - Уильям Фрайер Харви
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Более тесное взаимодействие этих великих соперников началось зимним вечером, когда лондонские мостовые слегка припудрило снежком. Три дня в небе медленно вспухала куча желто-серых облаков и гулял по перекресткам северный ветер.
Час был уже поздний, мистер Флаксман Лоу сидел один в своей квартире на Фассиферн-Корт, и тут перед ним появился джентльмен, на чьей одежде виднелись следы непогоды.
Сняв с себя плотный ульстер[58], посетитель, оказавшийся стройным молодым человеком, стряхнул со своей черной эспаньолки хлопья снега и в растерянности застыл перед Лоу.
– Не припомните ли вы первокурсника по фамилии д’Имиран, что поступил в Оксфорд в последний год вашего обучения там? – спросил он.
Мистер Флаксман Лоу протянул ему руку.
– Вы должны меня простить, – сказал он. – Бородка сильно изменила вашу внешность. Помню, мы часто встречались у вашего двоюродного брата, и поверьте, я очень рад вас видеть. А где Филд? Все еще в Китае?
Лоу успел уже рассмотреть посетителя. Он заметил блуждающий взгляд д’Имирана и признаки усталости и недосыпания на его лице.
– Да, согласно последним вестям, которые до меня дошли, охотится за насекомыми на реке Хуанхэ, – безразлично отозвался д’Имиран и, не сводя с Лоу своих черных глаз, добавил: – Мистер Лоу, меня привела сюда в этот час исключительно потребность поделиться с кем-нибудь одной тайной. Не знаете ли вы, случайно, доктора Калмаркейна? Это косматый великан, костлявый и нескладный. Длинный мясистый нос, темные, стального оттенка, лохмы, клочковатая борода, которую он во время разговора имеет обыкновение закручивать колечками.
– Немного знаю.
– Не так близко, конечно, как я. Последние полгода я прожил в его доме. Осмелюсь сказать, вы, наверное, задаетесь вопросом, дает ли мне право этот факт побеспокоить вас в половине одиннадцатого вечера, но…
Флаксман Лоу тем временем хлопотал о том, чтобы поудобней усадить гостя. Когда д’Имиран умолк, Лоу улыбнулся:
– Мой дорогой д’Имиран, посочувствовать тому, кто шесть месяцев тесно общался с Калмаркейном, я готов в любое время дня и ночи. Прошу, расскажите, что я могу для вас сделать.
– Я провел под его кровом двадцать семь недель, – продолжал д’Имиран, – и могу сказать одно: с каждым днем он становился мне все ненавистней. Его окружают тайны; однако если вы позволите мне рассказать мою историю, то достаточно о них узнаете. Понимаю, что явиться к вам с этой историей – недопустимая вольность с моей стороны, я не вправе отнимать у вас время; более того, опасаюсь, дело закончится тем, что вы надо мной посмеетесь. Но, кроме вас, мне обратиться не к кому. Любой другой обитатель Лондона, выслушав первые десять фраз, порекомендует мне посетить специалиста по нервным болезням и поменьше работать. Но уверяю вас, ничем подобным я не страдаю. Переутомления у меня нет, хотя допускаю, что последние полтора месяца я постоянно нахожусь под гнетом обстоятельств, о которых хочу вам поведать.
– Я целиком в вашем распоряжении и обещаю выслушать предельно внимательно и непредвзято, – заверил Лоу. – Вы ведь, если не ошибаюсь, изучали медицину?
Д’Имиран кивнул.
– Мне дали именную стипендию Скалли – и благодаря этому я посетил основные европейские школы медицины. Я служил хирургом-практикантом в госпитале Святой Марфы, выдержал самые разные экзамены – нужные и не очень. С год назад мне стало ясно, что пора при помощи накопленных знаний зарабатывать деньги, и один мой приятель, знавший об этом, познакомил меня с доктором Калмаркейном: тому как раз понадобился на время ассистент с таким, как у меня, набором знаний для помощи в научных исследованиях.
Условия он предложил настолько хорошие, что я сразу принял его предложение и в июне отправился в Дорсет, где расположен в уединении Кроусэдж, дом Калмаркейна. Вокруг на много миль простираются вересковые пустоши и песчаные дюны. Калмаркейн ведет там самое непритязательное существование; во всей округе, где о нем ходят недобрые слухи и при виде гиганта, размахивающего на ходу тяжелой желтой тростью, народ сворачивает с дороги на обочину, для него не нашлось иной прислуги, кроме единственной полуслепой и малоумной старухи. Если я начну пересказывать байки про его угрюмые, нелюдимые повадки, это займет у нас всю ночь. Лучше будет как можно быстрей перейти к самой тайне.
По сути, Калмаркейн – самый настоящий дикарь-отшельник, который восемнадцать часов в сутки отдает работе, и знания он накопил поистине невероятные. Цель своих исследований он хранит в секрете, и, признаюсь, по этому поводу у меня не возникало никаких догадок. Раза два я запускал пробный шар, чтобы выяснить, куда движутся наши изыскания, но ответом мне были хмурый взгляд и односложные фразы. В конце концов он заявил, что я не более чем наемный работник и плату получаю не за то, чтобы совать нос в дела нанимателя.
Случилось это в сентябре, когда Калмаркейн собирался в Ютландию[59], чтобы присутствовать на раскопках курганов, относящихся к бронзовому веку[60]. Правда, он смягчил свои слова чем-то вроде извинения и попросил меня остаться. Вернувшись, Калмаркейн изменил отношение ко мне. Он стал допускать меня в глубины своих исследований, пока они не затронули ту область, с которой я наотрез отказался иметь что-либо общее. С высоты своего роста он протянул ко мне лапищи, словно нацелившись задушить, но потом овладел собой и рассмеялся.
«Я-то думал, мистер д’Имиран, вами движет подлинная любовь к знаниям, – сказал он. – Должен напомнить вам слова профессора Клиффорда: „Никто, нигде и никогда не должен верить ничему без достаточных доказательств“[61]. Оба мы ищем истину, мистер д’Имиран, но в дальнейшем я буду иметь в виду вашу обостренную щепетильность. Сам я думаю, что в ее основе лежат непонятно как усвоенные вами суеверные средневековые предрассудки, согласно которым некоторые области знаний находятся под запретом».
Я ответил, что иные методы получения знаний действительно не дозволены.
Д’Имиран помедлил и провел платком по своим побелевшим губам.
– Мы оба проводили и проводим сейчас различные исследования, относящиеся к весьма загадочным предметам. Вам, несомненно, известен труд Калмаркейна «Возможности эфирной энергии[62]», исходящий из предпосылки, что указанная энергия может быть получена посредством мысли и ею же управляема.
