Сержанту никто не звонит (Сборник) - Шимун Врочек

– Что? Почему?

– Я попал в аварию.

Маленькая пауза.

– О! Сейчас, сейчас…

Дверь, тем не менее, открывается осторожно. На пороге – молодая женщина. Прямые светлые волосы до плеч. На женщине – серая майка, короткая юбка в шотландскую, красную с синим, клетку и розовые носки.

Женщина смотрит на меня и говорит:

– Что с вами?

Хорошо, что я не снял очки.

– Меня сбила машина.

То есть, хорошо с той стороны, что не видно громадных синяков у меня под глазами.

На мне – светло-серый льняной костюм. Очень дорогой и грязный. Пятна – от бурых, как спекшаяся кровь, до зелёных, травяных. Штанина порвана. Воротничок рубашки почернел от пота. Галстук, к счастью, цел. И даже нормально завязан. Имидж прежде всего.

– Ох! Заходите, конечно. Может, вызвать скорую? Или милицию?

– Пожалуй, лучше такси. Да, вас как зовут?

– Ка… Екатерина.

– Скажите, Катя, на восемьсот двенадцать звонить – это дорого?

Пауза. Соображает. Не доверяет. Боится?

– Мне кажется, это Петербург, – говорит она неуверенно. – Рублей пять. А… а что?

– Просто уточняю. Мне нужно позвонить межгород. Чтобы мои не волновались. Вы не против? – оцениваю реакцию. – Я расплачусь. Пять рублей минута, правильно?

Глаза. Глаза не могут лгать. Потому что подсознательно человек знает о себе правду.

– Да что вы! – возмущается Катя. Кажется, почти искренне… Да, искренне. Готова сама доплатить, чтобы я побыстрее свалил. Обычная реакция. Ничего такого. И все-таки…

Она предлагает мне пройти в гостиную. Спрашивает, не хочу ли я кофе. С удовольствием. Приносит телефон. Уходит.

Я сажусь на диван и набираю номер. Потом сбрасываю. Достаю из внутреннего кармана листок голубой бумаги. Один из тех отрывных квадратиков, которые лежат в каждом офисе. Снова набираю. У меня профессиональная память, но я боюсь ошибиться. Набираю, сверяясь с каждой цифрой.

Жду.

Длинные гудки.

Напротив дивана желтый шкаф. Средняя дверца – зеркальная.

У меня хорошо поставленный голос и выверенные интонации. Я могу вспомнить до мельчайших подробностей сегодняшнее утро. Цвет травинки. Рисунок листа голубики. Муравья, черного с рыжиной. Могу описать форму, размер и расположение пятен на моих брюках…

Гудки.

В левом кармане пиджака – водительские права, категория BC. Андрей Бочкарев. 1984 года рождения. Серия, номер. Фотография. Действительны до…

Гудки.

Встаю и с телефоном подхожу к зеркалу.

Андрей Бочкарев. Лицо? Фотографии соответствует. Ну, кроме очков. Имя. Это все, что у меня есть. Проснувшись утром в лесу, метрах в восьмидесяти от дороги – я знал о себе лишь немногим меньше. Все то же самое, только без лица. В правом кармане брюк грязный платок и тридцать копеек мелочи. В левом – сгоревшая спичка и три купюры по сто евро. Интересно…

Чертовы гудки.

…кто меня обработал? Синяки, ушибы. Подбитые глаза. На фотографии этого нет. Еще бы. Подволакиваю левую ногу. Может, действительно, сбила машина?

Чертовы, чертовы, чертовы гу… Взяли!

– Да, – мужской голос.

– Добрый день, – сглатываю комок. – Говорит Андрей Бочкарев. Вы меня знаете?

Долгая пауза. Только не бросайте трубку!

– Откуда у вас этот номер? – спрашивают наконец. Откуда?

У меня профессиональная память, но я ничего не помню.

– Это Питер? Я хотел сказать… это Петербург? Восемьсот двенадцать. Триста двадцать шесть, ноль два, сорок два. Правильно?

Тишина. Только кажется, словно вдалеке звучат гудки вызова.

– Алло! Вы меня слышите? Пожалуйста, это очень важно. Мне нужно поговорить с Маратом. Слышите?

Пауза. Далекие гудки. У них что, на линии кто-то сидит?

– С Маратом, вы слышите?! – почти кричу.

И тут голос в трубке оживает:

– Слышу.

И после паузы:

– Здравствуй, Андрей.

Ситуация: вы знакомитесь с родителями. Впервые. Когда вам уже тридцать один год, а им – соответственно. Причем они уверены, что прекрасно вас знают и даже заботились о вас лет до восемнадцати. Как минимум.

– Андрюша, что случилось? – мать.

– Ты где был? – отец.

Ну вот и познакомились.

Я смотрю на них и вижу, как серая пыль покрывает их с ног до головы. Отца, (Василий Глебович) – плотного, слегка с брюшком. Мать (Наталья Петровна) – тонкую, маленькую, но невероятно энергичную.

Они говорят, а ветер слизывает с серых губ песчинки.

– Ты что, дрался? – отец говорит, и истончается на глазах. Лицо обветривается, отламывается нос, осыпается внутрь черепа…

– Хорошо погулял? – говорит. – Эх, ты. С кем подрался-то? Не с милицией?

Отламываются пальцы.

– Костюм-то как извозил.

Лицо в трещинах. Как у сфинкса, видевшего два тысячелетия…

– Все, нормально, пап.

Эррозия почвы больше шестидесяти процентов.

Я прохожу мимо «сфинксов» в ванную, закрываю дверь. Включаю холодную воду. Скидываю пиджак, рубашку, штаны… Остаюсь в одних трусах. Потом и их стягиваю. Сую голову под кран. Затылок ломит. Блаженный холод охватывает голову. По темным очкам течет вода. Смешно. Все снял, а очки забыл…

В 1981 году Эрик Дрекслер написал книгу о перспективах нанотехнологий.

Машины из атомов. Компьютеры из молекул. Приставка «Нано». Десять в минус девятой степени.

…Нет никаких сфинксов в прихожей. Нет. Но могут быть.

Профессиональное воображение.

Я залезаю в ванну и включаю душ. Холодная вода под сильным напором режет тело. Меня трясет…

По темным очкам течет вода.

– Это все, что я помню. Потом я пришел сюда и набрал номер. Скажите, Марат…

– Я не Марат.

– Что?

– Андрей, все нормально. Ты не ошибся номером. Меня зовут Павел. Павел Вяземцев. А Марат – это твой позывной.

– Какой позывной?

– Шпионский, конечно, – смешок в трубке. – Извини, Андрей. Мне нужно кое-что уточнить… Перезвони через десять минут…

Немного позднее тот же Эрик Дрекслер сформулировал проблему «серой слизи».

Если нанороботы выйдут из-под контроля…

– Ты – сотрудник Кризисной Службы… – сказал Павел. – Точнее – старший инспектор второго отдела.

– А кто тогда ты?

– Твой прямой начальник. Ты работаешь под прикрытием. Запоминай. Ты приехал к родителям из Москвы в отпуск погостить. Зовут их…

…Сфинксы в прихожей.

Я поворачиваюсь, и холодная вода бьет мне по шее, по лопаткам, стекает вниз…

Сначала я сказал: не хочу втемную. Хочу помнить. Хочу понимать.

Сейчас поймешь, сказал Павел. А потом долго рассказывал о целях Службы. Очень долго. Катя два раза приносила кофе, и я все ждал, когда ее терпение лопнет.

– Джин, выпущенный из бутылки, – сказал Павел. – Это не атомная бомба, которой сейчас младенца не напугаешь. Это технология с приставкой НМ.

– Это настоящий ужас, – сказал он.

Я пил кофе, смотрел на Катю и начинал понимать.

НМ-лекарства, победившие рак. Здорово. НМ-компьютеры… Просто отлично.

НМ-роботы. НМ-оружие.

НМ-вирусы.

Никогда нельзя быть уверенным, что ты на сто процентов человек.

Церковь обнесена зелёным забором с колючей проволокой. Когда-то здесь была зона, а в здании церкви – картофельный склад. С тех пор многое изменилось. Проволока проржавела, забор полинял. В церковь заново внесли иконы. Идут службы. Звонят колокола.

Как определяют начало эпидемии, скажем, холеры? Или кошачьего гриппа?

Больницы переполнены, как трамваи в час пик.

Я на некоторое время задерживаюсь перед входом. Поднимаю руки. Дрожат. Похмельный синдром? Черта с два! Я чист и выбрит. Голубые джинсы, рубашка, серая куртка-ветровка. Внутри меня словно подрагивает стеклянная струна. Охотник должен полагаться на интуицию…

Адреналин.

Я медленно выдыхаю, опускаю руки и вхожу.

В настоящей, большой церкви внутри приятная, несколько даже интимная темнота. Атмосфера. Запах воска. Может быть, даже святости. Обычно я чувствую нечто. Энергию. Разность потенциалов. Нечто. Намоленные иконы, мощи – от них идет вполне материальное тепло.

Здесь же – прозрачный свет. То же самое, что за окном, только в четырех стенах и с множеством народа… А самого важного не хватает.

Святости нет.

А народу – много. Даже слишком. Зато полное внутреннее ощущение, что попал к сектантам.

Не торопиться.

Выходит батюшка. В ризах, размахивает кадилом…

Я протискиваюсь ближе. Старушки в черных платках, старики, внуки, но и молодежи хватает. Что их сюда тянет?

– Бесстыжий. Хоть бы очки снял! Постыдился бы…

Батюшка стоит напротив меня. Смотрит. Молчит. И окружающие против воли смолкают и ждут. Лицо у него бледное, желтоватое и костистое. Глаза темные и впалые, волосы черные. Нос тонкий.

Потом вдруг батюшка поднимает кулак и начинает рассматривать ногти, как после маникюра.

Прихожане ждут. Я жду.

Батюшка говорит, обращаясь к своему кулаку. Просто не может оторвать от него глаз. Он говорит:

– Нечестивец! Язычник! Как ты посмел входиша в дом божий, очки, бесовское порождение, не снявши!