Границы из песка - Сусана Фортес

Воспоминания о времени, проведенном с Катрин Брумли, нечеткие и размытые, будто кто-то скрывает их от него, перемешиваются с сегодняшним днем и вызывают резкие непонятные ощущения, что он иногда объясняет раздражающим прикосновением простынь. Ему не хочется поддаваться настроению, которое исходит от старой фотографии, стоящей на одной из полок: женщина с наивным и рассеянным выражением лица, в платье в мелкий цветочек и с пояском будто наблюдает за ним. Красивое лицо, зарождающаяся улыбка… А кончается все ямой в земле.

На затененном временем прошлом отпечатались все события, которые с нами происходили, причем происходили именно так, а не иначе, не так, как нам хотелось бы. Воспоминание пронзает его, будто сломанная кость – кожу. Крошечная мансарда неподалеку от Темзы. Это любовное гнездышко, которое он делил с нею, сейчас кажется Керригэну чем-то столь же сокровенным, как одиночество, – ведь даже в любви невозможно познать все тайные языки друг друга, поскольку каждый живет в мире собственных мыслей. Никто не в состоянии никого понять, равно как и освободить от предначертанной судьбы, особенно если люди спят вместе. В дни войны закусочные были полны солдат, напичканных патриотическими историями и пребывавших в состоянии театральной эйфории, которой мужчины всегда прикрывают страх. В последнюю неделю отпуска ее объятия казались ему столь же бесполезными, как попытки отшлифовать отколотый кусок кварца. Теперь ему представляется, что та любовь была минным полем и именно он, сам того не понимая, минировал его. Тем не менее холод голой, с каждым днем все более неуютной комнаты отступал перед жаркими схватками двух тел под одеялом. Засыпая, она продолжала слегка вздрагивать, и даже во сне напряжение не покидало ее. Однажды, положив голову ему на плечо, она сказала: «Иногда я так остро ощущаю собственное тело, что когда-нибудь, наверное, не выдержу этого. Нужно расколоть себя на кусочки, а потом снова собрать». Он тогда не придал этому значения, не ощутил в ее словах присутствия смерти. Во время войны страх нужен только для того, чтобы самому остаться в живых, а вовсе не для того, чтобы бояться за других. Вместе с миром пришло расставание. Зимой в Лондоне снег прилипает к земле, и река становится черной, как негатив, собирая в своем русле все существующее молчание. Спокойная и невесомая, как тень, Катрин смотрела на него, опершись о перила моста. Казалось, лишь тончайшая оболочка кожи не дает ей взмыть в воздух.

Керригэн зажигает лампу на письменном столе, берет с полки книгу в старой, потрепанной обложке – The Waste Land [42]Т.С. Элиота, и устраивается с ней в кресле, подавленный, как боксер между двумя атаками соперника. В момент потрясения обычно почти ничего не чувствуешь, боль приходит потом, когда нужно как-то строить жизнь с этим грузом воспоминаний. В такие мгновения поэзия является единственным возможным диалогом человека и мира. Горячая ванна в десять, а если дождь, в четыре крытый экипаж.

Туманный рассвет застает его с открытой книгой на коленях, шея затекла от долгого сидения. Во сне самые дорогие слова, например, имя возлюбленной, приобретают особое звучание, становятся слышны другим, передают течение чувств, хотя и приклеены к горлу, как застывшие крики. Керригэн оглядывается, после ночной тьмы глазам хочется света, однако на улице еще сумеречно, слабо освещено лишь окно. Тогда он смотрится в зеркало, вбирает в себя его блеск, как воду в ладони, и рассеивает по всей комнате, утверждаясь таким образом в реальности нового дня. Мозг еще не совсем освободился от снов, несвязных мыслей, невнятных ощущений, легких, как наркотические видения. Силуэт эмалированной пепельницы на столе почему-то напоминает челюсть. Он пытается привести сознание в порядок с помощью практических вопросов. Рассматривая ту или иную гипотезу со всех доступных сторон, он всегда приходит к выводу, что данная гипотеза ошибочна, и только исследование того, что кажется недоступным, превращает ее из предположения в утверждение, приносит своего рода интеллектуальное удовлетворение, которое заставляет все время быть в форме и не терять бдительности. Майор Уриарте не идет у него из головы. Керригэн понимает: из немногих козырных карт, которыми он располагает, главная – та, что немецкие власти заинтересованы любой ценой продолжать свое тайное вторжение, и если он докажет, что само правительство снабжает оружием определенные армейские круги, вся немецкая колония в Испании, торговые соглашения и корабли, плавающие в испанских территориальных водах, окажутся в опасности. Однако есть одна вещь, которую он пока не понимает, последняя деталь головоломки, и именно поэтому его глаза горят любопытством и решимостью.

Керригэн погружается в размышления, потом очень медленно, чтобы не разрушить выстроенные в мозгу умозаключения, поднимается и идет босиком по первым золотым уголькам на ковре.

На раковине в кухне оказывается банка кофе. Побрившись и засучив рукава рубашки, он начинает готовить завтрак, и спокойствие предметов постепенно передается ему. Оно разлито повсюду – в шкафчиках, сахарнице, на плитках пола, под подошвами его ботинок, в третьем ящике буфета, который он осторожно выдвигает и достает из-под аккуратно сложенных скатертей и салфеток пистолет «астра» девятимиллиметрового калибра, когда-то полученный им от Гарсеса. Он проверяет барабан – полный, и медленно начинает пить кофе. В восемь он выходит на улицу и окунается в утро. В этот час еще слышен звук собственных шагов по каменной мостовой. Между домами идет водонос, и от прикосновений висящих за спиной бурдюков его особые колокольчики весело позвякивают. Утренние прохожие редки, однако Керригэн знает, что уже через несколько минут эта тишина наполнится звуками, пикирующими на землю, отскакивающими от фасадов и разлетающимися по пыльным улицам и маленьким площадям. Сначала это слабое бормотание, похожее на шум ветра или шелест тысячи крыльев, но постепенно оно набирает силу и превращается в оглушительный гвалт. Сама медина изменится, приобретет иной цвет, иные очертания, иную глубину. Город поглотит своих обитателей. В окне виднеется неподвижная голова девочки, отделенная от туловища горшком с геранью.

Перед корреспондентом London Times – бесконечный рабочий день, во время которого нужно посетить совещание представителей европейских держав по поводу будущей судьбы протектората, сходить на телеграф на улицу Тетуан и отправить свое сообщение, пообедать с уполномоченным Банка Британской западноафриканской компании, наконец, забежать в кафе «Париж» поболтать с коллегами и узнать последние слухи. Потом придется подождать, пока ночь не накроет тенью бухту и суда темными пятнами не застынут на плотной воде, а потом уже осуществить задуманное.

Конторы Блэнд-лайна, что между Танжером и проливом, расположены в гавани номер девять. С заходом солнца юго-западный ветер стихает, и море превращается в огромную неподвижную пластину. Рядом с набережной редкие керосиновые фонари выхватывают из темноты бурые домики с жестяными крышами, недостроенные насыпи, цементные трубы, ржавые железные листы, ящики, кое-как сложенные у стен ангаров, на которых развешены голубые и зеленые сети с пробковыми поплавками. Пахнет рыбой и смазочным маслом. Керригэн обнаруживает, что из-за сырости его кожаные ботинки покрылись селитряными разводами. По настилу из гнутых рельс он доходит до кирпичного здания в форме буквы «L», останавливается у двери, нащупывает ручку, чтобы определить, где с той стороны задвижка, вставляет в замочную скважину напильник и ковыряет им, так что щепки летят, потом просовывает в отверстие два пальца, царапая костяшки, и осторожно приподнимает железную щеколду. В слабом свете фонарика металлически поблескивает большой шкаф. Журналист одну за другой осматривает полки, пока взгляд не утыкается в толстую папку с надписью на этикетке: Spaniens Wirtschaftskrдfte [43]. Он вытаскивает ее и нетерпеливо направляет луч на страницы. Вверху широких разлинованных желтых листов стоит знак фирмы Мосес-Хассан – весы. Это расписки, направленные Т.Хоффману, К.Вилмеру и Н amp;W соответственно в Гамбург, Берлин и Танжер. Он рассматривает цифры и регистрационные номера в колонке, касающейся импорта. По поводу каждого пункта внизу страницы есть пометка карандашом: заказ подтвержден T.X. или К.В. и дата. Все это полностью подтверждает догадки Исмаила о том, что главная задача марокканской фирмы – управлять финансированием неофициальной торговли с Германией, которая осуществляется из Танжера, и брать на себя все связанное с колебаниями курса и кредитными рисками, принятыми компанией H amp;W в отношении экспортируемых материалов.

Чего он не понимает, так это роли, которую во всем этом деле играет Великобритания. Среди многочисленных документов, прикрепленных к внутренней стороне обложки, его внимание привлекает светокопия написанной по-английски бумаги. Это секретный доклад британских технических специалистов из Общества нежелезистых металлов о растущем потенциале испанской промышленности в области добычи вольфрама, висмута, ртути и сурьмы. Керригэн позволяет себе небольшую передышку на размышления. В голову приходит одно-единственное объяснение: поскольку оплачивать заказы наличными сложно, немецкое правительство решило проверить, действительно ли запасы полезных ископаемых в Испании таковы, что под них можно расширять кредиты, а чтобы не вызывать подозрений, заказало проведение подобного исследования англичанам. И кто знает, возможно, эти доклады помогли немецким инженерам разработать чертежи новых бомб, которые в последние месяцы прибыли в танжерский порт, и где-нибудь в городе, в укромном месте, в хромированных цилиндрах спит страшная сила в виде заряда тротила, аматола и алюминиевой пыли. Гарсес предполагал, что у этих штуковин может быть второй скрытый взрыватель, а это значительно увеличивает их разрушительную силу и осложняет дезактивацию. Не исключено, что специалистам из Управления научных исследований Пастеровского института удастся разобраться в устройстве новых снарядов. Гораздо труднее понять сложные действия всей военной машины, проникнуть в суть стремительно развивающейся интриги, которую сотни безымянных людей незримо плетут, словно неутомимые насекомые.