А.и Б. Стругацкие. Собрание сочинений в 10 томах. Т.1 - Аркадий и Борис Стругацкие
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А Михаил Антонович Крутиков — просто лучший штурман в стране, только и всего. Добродушный, мягкий, любитель товарищеских вечеринок и торжественных собраний, на которые является со всей семьей — с женой и двумя ребятишками, превосходный математик, предложивший несколько принципиально новых методов ускоренного решения сложнейших задач космогации. Он с одинаковым удовольствием позирует перед объективами кинокорреспондентов и возится дни напролет с детьми. Он никогда не отказывался ни от самого мелкого, незаметного дела, ни от внезапного предложения отправиться в самый головоломный рейс. Если бы не Краюхин, мягкого и уступчивого Михаила Антоновича всегда отправляли бы в скучные и опасные рейсы в пояс астероидов. А сейчас штурман занимает привычное место рядом с давним своим другом Спицыным и простодушно восторгается этим.
И Алексей Быков... Краюхин улыбнулся, вспомнив кирпично-красное лицо, маленькие, близко посаженные глазки, облезлую лиловатую шишку носа, жесткую щетину, торчащую вперед над вогнутым лбом. Не красавец, не Юрковский, конечно... И по части стихов не очень силен... Зато прекрасный инженер-практик. И какая быстрая реакция! Вспомнить только происшествие у колючей изгороди, испытательный пробег... Для Алексея Петровича экспедиция на Венеру — лишь весьма странная и неожиданная командировка, оторвавшая его — временно, конечно,— от привычной работы в глуши азиатских песков. Приятная возможность показать во всем блеске свое мастерство первоклассного водителя и инженера-ядерщика и дорогая сердцу простого, хорошего человека возможность похвастать когда-либо в кругу друзей участием в межпланетном перелете. С другой стороны, вполне понятный и уместный у неискушенного страх перед грозными и величественными тайнами внеземного. Это очень хорошо, что он в экспедиции.
Вся шестерка в целом — отличная «сборная». Их человеческие черты сцементированы общим для всех глубоким, бесценным фоном: все они коммунисты, люди чести и дела. А слабости и недостатки... Что ж, достоинства этих шестерых чудесно дополняют друг друга, и он, Краюхин, справедливо гордится умением подбирать людей.
И, закрыв глаза, Краюхин снова и снова вызывает в памяти лица и поступки Ермакова, пилотов, геологов, «специалиста по пустыням». И все же...
Ах, если бы жизнь оставила Человека один на один с Пространством, если не путались под ногами трусы, нытики, маловеры, на которых уходит столько энергии! Жирные от постоянного сидения в роскошно обставленных кабинетах и тощие от страха и зависти, от вечного беспокойства за теплое местечко, со слабенькими, умильными улыбками или с откровенной ненавистью, они нашептывают, критиканствуют, взывают к здравому смыслу, осмеивают... мешают, гадят везде, где только возможно, сеют панику и неверие. С каким наслаждением Краюхин вышвырнул бы их всех из окон самого верхнего этажа министерства! А ведь среди них есть и те, кто были когда-то его близкими друзьями и помощниками... были, черт их подери!
Когда дежурный снова вошел в кабинет, Краюхин взглянул на него с таким гневом, что молодой человек остановился как вкопанный и растерянно заморгал. Но Краюхин уже пришел в себя.
— Что у вас?. — спросил он.
— Радиограмма из комитета, Николай Захарович.
— Ну?
— Запрашивают о «Хиусе».
— Сообщите, что все... что пока все благополучно.
— Слушаюсь. Но...
— Что?
— Ваша подпись...
— Давайте.
Краюхин торопливо расписался и бросил ручку.
— Телевизионная связь?
Дежурный виновато развел руками.
— Ладно, ступайте.
Он вспомнил свою напутственную речь на прощальном обеде. Да, пожалуй, он говорил не совсем то, что хотел. Но ведь не мог же он выпалить: «Если погибнете, все пропало...», или что-нибудь в этом роде. А может быть, так и нужно было?
Он, шатаясь, поднялся на ноги. Ясно, он болен. Ему очень жарко, и в то же время знобит. Хорошо бы спросить чего-нибудь горячего... Он протянул руку к видеофону. В то же мгновение послышались торопливые шаги, полуоткрытая дверь распахнулась настежь, и веселый, улыбающийся дежурный крикнул:
— Николай Захарович! Есть связь! Ермаков просит вас к экрану!
— Иду,— сказал Краюхин, но еще минуту постоял, опираясь о стол, глядя куда-то поверх головы дежурного. «Ермакова надо предупредить,— вертелось у него в голове,— Ермакова обязательно нужно предупредить. Но сумею ли я?»
Дежурный тревожно-вопросительно взглянул на него, и он словно очнулся.
— Пойдемте.
В большом зале телевизионной связи белые трубки ослепительно освещали несколько креслиц перед высоким стендом с круглым серебристым экраном. Краюхин прищурился, вынул темные очки.
— Включайте,— сказал он и подошел к экрану.
Дежурный встал у пульта. На экране замелькали серые тени, и вскоре из зеленоватой пустоты выплыло серьезное лицо Ермакова. Краюхин мельком подумал о том, что радиоволнам требуются уже секунды, чтобы донести до Земли это изображение.
— Здравствуй, мальчуган! — сказал он,— Как ты меня видишь?
— Отлично, Николай Захарович.
— Все благополучно?
— Полчаса назад вышли на прямой курс. Впервые в жизни иду в пространстве по прямой. Но пришлось много повозиться, пока выписывали траекторию первого этапа. Электронные курсовычис-лители действительно придется усовершенствовать. Крутиков сейчас свалился и спит как убитый. Скорость — пятьдесят километров в секунду, фотореактор работает спокойно, температура зеркала — практически ноль, радиация — обычный фон.
— Что команда?
— Отлично.
— Быков?
— Держится хорошо. Удручен тем, что не имеет возможности посмотреть на Землю.
— А ты покажи ему.
— Слушаюсь.
— Как прошел старт?
— Великолепно. Юрковский разочарован. Он говорит, что такой старт и ребенка не разбудил бы.
— За это тебе нужно благодарить Богдана. Дело мастера боится.
— Конечно, Николай Захарович.
Они помолчали, вглядываясь друг в друга через разделяющие их миллионы километров.
— Ну... а ты сам?
— Не беспокойтесь, Николай Захарович.
Ермаков ответил быстро. Слишком быстро, словно он ждал этого вопроса.
Краюхин нахмурился.
— Дежурный! — резко окликнул он.
— Слушаю вас.
— Выйдите из зала на десять минут.
Дежурный поспешно ретировался, тщательно прикрыв за собой дверь.
— Не беспокойтесь,— повторил Ермаков.
— Я не беспокоюсь,— медленно проговорил Краюхин.— Я, брат, просто боюсь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});