Воспоминания. Министр иностранных дел о международных заговорах и политических интригах накануне свержения монархии в России, 1905–1916 - Александр Петрович Извольский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мои родители были благожелательны к своим крепостным, и большая часть их слуг — или, как их называли, дворни — осталась на службе даже после падения крепостного права.
Сколько я себя помню, в доме моих родителей постоянно пребывали самые разнообразные иностранные воспитатели: англичанки и француженки, английские и немецкие учителя и гувернантки. Это являлось правилом для домов известного круга, и этим объясняется, что большое количество моих соотечественников, принадлежащих к этому классу, говорит на иностранных языках с большим совершенством. Французский язык особенно был в употреблении не только при императорском дворе, — в высшем обществе Петербурга и в кругах русской дипломатии вплоть до царствования императора Александра III вся дипломатическая корреспонденция велась на французском языке, — но также и среди русского поместного дворянства. Не припомню даже, чтобы писал когда-нибудь своим родным иначе, как по-французски — французские обороты, окрашенные русизмами, были иногда очень забавны, но сохранили известные формы, принятые со времен Великой революции, которые придавали им особую оригинальность.
Закончив обычные подготовительные занятия юноши, я поступил вместе с моим старшим братом в Императорский лицей, чтобы завершить свое образование. Лицей, который являлся высшей школой юридических наук, был основан императором Александром I в начале его царствования, когда с помощью группы молодых и блестящих сотрудников — Сперанского, Чарторыйского, Кочубея и т. д. — он начинал преобразование учреждений империи в либеральном духе, и целью основания лицея являлась подготовка молодых людей, которые составили бы личный персонал для работы в новых учреждениях.
Чтобы быть принятым в лицей, нужно было принадлежать к дворянству или быть сыном чиновника, занимающего высокий пост в империи. Первая группа молодых людей, получившая образование в лицее, была особенно блестящей. Что составляло ее гордость, это то, что она дала России величайшего поэта Пушкина и вместе с ним одного из виднейших государственных деятелей, князя Горчакова, будущего канцлера империи. Начиная с того времени и до настоящего дня лицей являлся рассадником государственных деятелей — писателей, поэтов, большинство которых вдохновлялось традициями, установленными первой группой воспитанников, которая получила наименование «пушкинской плеяды». Мои годы учения совпали с событиями, вызванными Русско-турецкой войной 1877 года, и с торжеством в России славянофильских теорий. Эти теории родились в Москве в первой половине XIX века, и духовными отцами их были поэт Хомяков и два брата Киреевских, за которыми вскоре последовали многие мыслители, ученые и публицисты, как, например, двое Аксаковых, Самарин, Ламанский и Гильфердинг. Все они были воспитаны на немецкой философии Шеллинга и Гегеля, которые безраздельно царили в это время в русских университетах. Любопытно отметить, что славянофильство являлось немецким по своему происхождению и было совершенно сходно с доктриной, которая позже рассматривала немецкую культуру как высшую и призванную главенствовать над миром.
В начале царствования Александра II славянофильство было почти всемогущим, благодаря тому энтузиазму, с которым русское общественное мнение приветствовало его реформы, проникнутые духом европейского либерализма, но в тот период, который я описываю, эти реформы находились уже на ущербе, вследствие аграрных беспорядков, сопровождавших освобождение крестьян, и быстрого роста революционного движения, которое заявило о себе рядом покушений на жизнь императора и на жизнь высших чиновников.
Славянофилы, которые всегда придерживались реакционных идей, пользовались таким поворотом событий, но что особенно содействовало торжеству их доктрин — участие России в Балканской войне, которая вызвала внимание и симпатии со стороны различных кругов русского общества к несчастной судьбе славянских народностей, страдавших под игом турецкого владычества.
К этому времени славянофильство пользовалось успехом только среди членов ограниченного круга московского общества, но восстание в Боснии и Герцеговине, сербско-турецкая война и жестокости в Болгарии вызвали громадный энтузиазм в пользу «братьев-славян» по всей России и обеспечили успех славянофильству.
Славянофильская теория была изложена за двадцать лет до этого и кристаллизовалась, так сказать, в произведении писателя большого таланта Данилевского «Россия и Европа». Эта книга в пламенных выражениях заявляет о глубоком антагонизме между Россией и западным миром и о незначительности европейской культуры по сравнению с культурой России, построенной на дорогих сердцу славянофилов принципах.
В области внешней политики Данилевский считает, что Россия должна объединить всех славян, если не под своим скипетром, то во всяком случае под своим верховенством; что Константинополь должен сделаться столицей Российской империи и в то же самое время столицей будущей славянской федерации. Эти результаты, заявлял он, должны быть достигнуты вооруженным столкновением Востока с остальной Европой, победа должна быть выиграна греко-славянами под предводительством России и установить триумф этих наций над цивилизацией германо-романских народов.
Книга Данилевского сделала много для создания в России воинственного настроения, которое до некоторой степени вызвало объявление войны Турции.
В этом отношении она может быть сравнена с книгой Хьюстона Стюарта Чемберлена «Основы девятнадцатого века», которая сыграла такую же роль позже в Германии, когда, став главным инструментом кайзера, она содействовала росту германских аппетитов и толкнула к выступлению против их мирных соседей. Разве не любопытно, что в течение четверти века две книги, на которые поначалу обратило внимание лишь небольшое число читателей, впоследствии оказали такое огромное влияние на широкую публику и на ход истории? И разве это не доказательство того, что судьбами наций управляют идеи и абстрактные и психологические факторы, а не чисто материальные соображения?
Славянофильство, несмотря на свой национальный и религиозный оттенок, вначале встречало неодобрение со стороны русского правительства и подозревалось в демагогических тенденциях.
Славянофилы сначала ограничивали свою деятельность пределами Москвы и находились под наблюдением полиции, но, благодаря событиям на Балканах, они мало-помалу снискали себе сочувствие Петербурга и даже среди придворных, где они нашли могущественную покровительницу в лице графини Блудовой, статс-дамы императрицы, пользовавшейся громадным влиянием в высшем обществе столицы и особым расположением императорской фамилии. Салон этой великосветской дамы был широко открыт для пропаганды вмешательства России в дело освобождения восточных славян от турецкого ига. Министерство иностранных дел, под руководством канцлера князя Горчакова, пыталось некоторое время сопротивляться этой пропаганде, но в конце концов последовало за общим настроением. Кроме того, одним из наиболее горячих сторонников славянофильства являлся крупный чиновник министерства, Тютчев, поэт выдающегося таланта и блестящий рассказчик, который пользовался большой симпатией в салоне графини Блудовой и при дворе.
Два года, которые предшествовали войне, были отмечены небывалым ростом симпатии русского общества по отношению к восточным славянам. Это движение захватило все классы общества и выражалось в проявлениях
