Падение Левиафана - Джеймс С. А. Кори

Холден, кивнув, уронил пистолет и взглянул Танаке за плечо.

– Погодите, – заговорила та. – Где… – Здесь, – ответил низкий голос сзади.

Дерьмо. Она на шаг промахнулась.

Она уже разворачивалась, переводя прицел, пока не прозвучало второе слово. Что-то с силой ударило ее в висок, опрокинув на землю. Из зарослей выступил Амос Бартон. Руки сжаты в кулаки.

– Привет, – сказал он, подступая к ней.

Удар был мощный, сотрясение челюсти отдалось во внутреннем ухе. Мир пошел колесом. Танака, откатившись, нащупала на земле свой пистолет. Начала его поднимать, но тут ботинок Амоса соприкоснулся с ее локтем, и пистолет улетел в траву.

– Ты что делаешь? – спросил Холден.

«Получаю причитающуюся мне трепку», – подумала Танака, в помрачении сознания удивляясь, с чего бы ему с ней разговаривать.

– По-моему, с ней не худо бы потолковать, – ответил Бартон. – Возьмем с собой.

Танака сказала «нет» и попробовала встать, но тут же обмякла: «Смотрите, как мне плохо». Она только наполовину играла роль.

– Скорей, – поторопил Холден, увлекая девочку мимо нее.

Бартон наклонился, ухватил Танаку за плечо и вздернул на ноги. Очень силен – это хорошо. Значит, слишком самоуверен. Танака позволила себя поднять, покрепче уперлась ногами в землю и ребром ладони ударила его под подбородок. Голова у него мотнулась, но хватка на ее левом бицепсе не ослабла.

Подняв вторую руку, он заехал ей тяжелым кулаком в лицо. Увернуться она не могла, но резко отвела голову вправо и шлепком отбила удар влево. Щеку все-таки зацепило вскользь, и этого хватило, чтобы онемела половина лица.

В движении он приблизился к ней, и Танака, всем телом откинувшись назад, используя свой вес в дополнение к инерции удара, опрокинула Бартона на себя.

Он, инстинктивно выбросив руку, выпустил ее. Упали оба. Он рухнул сверху, как подрубленное дерево, выбил весь воздух из легких. Но к этому она была готова – и выставила локоть, на который Бартон напоролся в падении. Он крякнул, как подбитая утка, и откатился, схватившись за горло. Танака вскочила, поискала взглядом девочку. Мир вокруг нее вращался. Она стиснула зубы, заставляя себя не замечать вращения.

Девчонка, обняв собаку, буквой О разинув рот, из-за спины Холдена таращилась на побоище. Холден шарил у себя под ногами – искал брошенный пистолет.

Свой Танака увидела недалеко, в траве. Рвануться к нему ради неприцельного выстрела в Холдена значило рисковать девчонкой: та стояла слишком близко.

Поэтому Танака подняла руку.

– Постой, Холден.

– Его в это дело не вмешивай, – сказал сзади Бартон. – Мы еще не кончили.

Развернувшись на носке, она хлестнула по тому месту, откуда раздался голос. Великан механик небрежно отмахнулся. Он был как огурчик после удара, который убил бы почти любого. И с глазами у него было что-то неладно. Сплошь черные. Кажется, она что-то слыхала про такие глаза. Вспомнить бы, о ком шла речь.

– Я читала твое досье, – заговорила Танака, снова оборачиваясь к Холдену и девочке. Ей нельзя было терять время на бокс с этим странным черноглазым типом. Тем более что ему как будто нипочем самый смертоносный ее удар.

– Да-а? – протянул механик, приближаясь.

– Там сказано, что мы тебя убили. В другой ситуации я бы не пожалела времени разобраться.

Девчонка была так близко. Если бы только восстановить равновесие – два шага, сграбастать и бежать, пока остальные не опомнились. Танака поспорила бы на что угодно: когда детка окажется у нее в руках, стрелять они не станут.

– Время у тебя будет, – ответил ей Бартон.

Танака обернулась к девочке и замерла. Холден стоял перед ней с пистолетом в руке. Глаза, только что испуганные, стали пустыми, бесстрастными, холодными. Плохо дело.

– Нет, – сказал он. – Не будет.

Танака не успела даже начать движения – пистолет Холдена выстрелил трижды. Три пули молотом ударили в солнечное сплетение. Все в центр массы. Насмерть. А она до сего момента сомневалась, способен ли он на такое.

Танаку шатнуло на два шага к краю дорожки, и там она упала ничком. Три пули, вбившие ей в грудь пуленепробиваемое нановолокно, глубоко промяли ткани тела. Она пересилила боль, замерла, задержала дыхание.

– Черт, кэп, – говорил над ней Бартон. – По-моему, ее надо было оставить.

– Мы спешим. Надо выбираться. Сейчас же, – ответил Холден. Голос звучал сердито. На основании его досье Танака поручилась бы, что сердит он не на механика. Злится, что его вынудили кого-то расстрелять. Какого бы дерьма он ни нахлебался, по оценке психологов допросной группы Холден так и не освоился с насилием.

«Только не проверяйте мой труп», – мысленно внушала им Танака.

– Уходим, пока новые не подоспели, – сказал Холден, и все трое пошли прочь.

Танака, старательно избегая лишних движений, потянулась к своему оружию. Когда правая ладонь накрыла пистолет, она рискнула повернуть голову – посмотреть, где они. Холден с Бартоном шли рядом, девчонка между ними. Примерно в сорока метрах. Не так уж далеко для выстрела. Для нее недалеко. На обоих была легкая марсианская броня. Разрывные ее пробьют. Осколком могло зацепить девочку, но вряд ли насмерть.

И хрен с ним. Сучке не помешает хорошая трепка.

Танака перекатилась и села. Она целила в спину Бартону. Из них двоих он опасней. Его надо снять первым. Она навела прицел между широких лопаток, глубоко вдохнула, наполовину выдохнула и потянула спуск.

Пуля ударила ему в спину и вынесла грудь, словно кто-то подменил ему сердце ручной гранатой. Танака перевела прицел на Холдена – тот уже разворачивался, подняв пистолет. Великан сделал еще пару шагов и завалился. Она прицелилась Холдену в грудь, но дернула головой, когда что-то ударило в стебель над ее затылком. Звук выстрела долетел долей секунды позже.

«Догадался о броне, – подумала Танака. – Метит в голову».

Она отодвинулась, намереваясь укрыться в траве и одновременно прицеливаясь для следующего выстрела. Холден, стоя на месте, медленно разворачивался всем корпусом. Теперь – кто первый. Она навела ему в голову, приготовилась нажать на спуск, и конец. Кто-то обрушил ей на щеку кузнечный молот. Другая половина рта вылетела наружу. Боль не успела еще дойти до сознания, когда все кончилось.

Интерлюдия. Спящая

Спящая видит сон, и сновидение уносит ее глубже, ближе к огромности. По всей ее ширине, по всему ее течению вспыхивают искорки, и искорки становятся мыслями там, где прежде мыслей не было. Остается великая медлительность, мягкая и просторная, как ледяной холод и всеобъемлющее море. И медлительность (плывущая так лениво) ерошится и переерошивает себя. Липкость и скользкость, яркость и тьма, движение и движение, потому что в искрящемся субстрате нет истинной неподвижности, и искры становятся