Всеобщая история, обработанная «Сатириконом» - Осип Дымов

– Это нам Бог посылает за благочестие! – говорили набожные рыцари.

Узнав о тайном решении Александра побить их, рыцари высадились на Чудское озеро и построились там свиньей. Александр, увидев это, перехитрил их, построив свое войско свинобойней. Ливонцы потерпели поражение и побежали.

Еще большую победу одержал Александр над шведами. Под начальством Биргера шведы высадились па южном берегу Невы. Шведская партия в Финляндии, а также Лео Мехелин и сам Свинхувуд вошли в тайные сношения с Биргером. Александр не дал врагам соединиться, напал на шведов и победил их.

Московское княжество

С первого дня своего основания Москва была кадетскою, так как была основана одним из лидеров этой партии, князем Долгоруковым, по директиве ц.к.

Но мало-помалу она правела. Сначала перешла к октябристам, которые сильно принизили ее значение. Потом Москвою завладела торгово-промышленная партия, представителем которой в то время был Иоанн Калита.

Прозвали его Калитой за то, что он постоянно ходил с открытым кошельком (калита) и каждую минуту туда что-нибудь опускал. Увидит, что какой-нибудь князь зазевался, а Калита уже тут как тут и хлоп его землю в калиту.

Рассердится хан на сборщика дани и велит отрубить ему голову, а Калита сейчас к хану:

– Буду собирать вместо него дань.

Был даже слух, что для увеличения своих доходов Иоанн играл на бирже. Тратил Иоанн Калита очень мало, так как был скуп и берег деньги. Его любимой поговоркой было:

– Я не Ротшильд. Мне нужны деньги на дело.

На накопленные деньги Иоанн строил дома и украшал Москву. Для привлечения жителей в Москву были построены Художественный театр, Станиславский и Федор Шаляпин.

Сыновья Иоанна Калиты уже были полновластными хозяевами всей Руси и обращались свысока с удельными князьями. Особенно прославился внук Иоанна Калиты Дмитрии Донской.

Дмитрий Донской задумал свергнуть татарское иго… Когда приехали татарские баскаки за данью, Дмитрий их любезно принял и вежливо спросил:

– Чем могу служить?

– За данью приехали, – ответили баскаки.

– За данью? За какой данью?

Баскаки баскакнули от удивления чуть не до потолка.

– За обыкновенной данью, – сказали они, начиная сердиться, – хану деньги нужны.

– Если хану деньги нужны, пусть идет работать. Всех нищих не накормишь. Так и скажите хану. Кажется, Мамаем его зовут?

Баскаки повернулись к двери.

– Подождите, – сказал князь, – я забыл вас повесить.

Баскаки остановились и были повешены.

Когда Мамай узнал об этом, он так рассвирепел, что потерял дар слова и три дня только топал ногами. Через несколько дней он собрал свою орду и пошел на Москву.

Дмитрий Донской пошел ему навстречу. Войска рвались в бой, горя желанием поколотить «сыроядцев».

Перед битвой князья стали умолять князя не рисковать жизнью, но Дмитрий Донской сказал им:

– Мне жизнь не дорога. Вот если бы моего любимца Михаила Бренка спасти от смерти!

Вдруг прекрасная мысль озарила голову Дмитрия Донского.

– Михайла! – позвал он Бренка.

– Что, князь, прикажешь?

– Сними с себя простое платье воина и надень мое дорогое великокняжеское платье. Пусть-ка татары осмелятся выстрелить в тебя!.. Я же надену твое.

Михаил Бренко пытался возразить:

– Князь, ведь в твоем платье я буду больше заметен…

– Делай, что тебе приказывают, – ответил князь. Между тем татары бросились в бегство. Сам Мамай бежал впереди всех, выкрикивая неприятные для Магомета слова.

Реку, на берегах которой произошла знаменитая битва, в честь Дмитрия Донского назвали Доном.

Однако нахальство татар не имело границ.

Несмотря на явное поражение на Куликовом поле, они ига своего не сняли, а, наоборот, усилили его. Мамая сверг с престола Тохтамыш и сам стал править татарами. Мамай бежал в Крым, где был изловлен Думбадзе и выдан Тохтамышу.

Тохтамыш убил Мамая и пошел на Москву, чтобы наказать Дмитрия Донского. Но Дмитрий Донской перехитрил глупого хана. Узнав о его приближении, он покинул Москву. Свержение татарского ига произошло только через сто лет при помощи татар.

Случилось это при княжении Иоанна III, которому удалось поссорить двух ханов, Ахмата и Менгли-Гирея, так, что они друг о друге слышать не могли.

Крымскому хану Менгли-Гирею Иоанн как-то сказал:

– Знаешь, какой слух распускает про тебя хан Ахмат?

– Не знаю. Говори.

– Он говорит, что ты в молодости был в Ялте проводником и обирал московских купчих.

– Я – проводником?! Менгли-Гиреи покраснел от гнева.

– Я ему покажу, какой я крымский проводник. Трубите войну!

Крымская орда поднялась как один человек и пошла на Золотую Орду.

Ордынскому же хану Иоанн сказал:

– Ты не знаешь, что говорит про тебя крымский хан Менгли-Гиреи?..

– А что он говорит?

– Он говорит, что ты в кумыс кладешь толченый мел, и уверяет, что не избежать тебе полицейского протокола!

– У меня кумыс с мелом!

И, кипя гневом, Ахмат закричал:

– Орда, вперед!

Обсудив положение вещей, Иоанн по дороге пристал к Менгли-Гирею.

Долго искали противники реку. В те времена был обычай – воевать только на берегах реки; это было то же самое, что теперь танцевать от печки. Нашли наконец реку Угру и стали по сторонам. Менгли-Гиреи с русскими на одном берегу, а Ахмат на другом.

– А ну-ка, пожалуйте сюда! – грозно звал на свой берег Ахмат. – Мы вам покажем полицейский протокол.

– Ах, боитесь переправиться! – ехидничал Менгли-Гиреи. – Милости просим. Мы вам покажем московских купчих.

– Так его! Так его! – подзадоривали Менгли-Гирея русские воеводы.

Иоанна подстрекали к битве и народ, и воеводы, и духовенство. Но Иоанн отвечал:

– Зачем драться, когда можно и так постоять. Над нами не каплет.

Потом начало капать – наступила осень. Обе армии раскрыли зонтики и продолжали стоять. Пошли морозы. Обе армии надели фуфайки и теплые пальто и продолжали стоять.

– Посмотрим, кто кого перестоит! – говорили враги. В один прекрасный день Ахмат и Менгли-Гирей увидели, что Угра стала.

– Что, если они переправятся по льду и разобьют нас? – подумал с ужасом Ахмат.

– Что, если они переправятся по льду и разобьют нас? – подумал, похолодев от страха, Менгли-Гирей.

– Надо спасаться! – решил Ахмат.

– Надо бежать! – решил Менгли-Гирей. И обе армии пустились так быстро бежать друг от друга, что только пятки сверкали.

Таким образом, свержение ига обошлось без пролития крови и почти без участия русских войск.

Иоанн Грозный

Весть о рождении Иоанна Грозного как громом поразила Москву. Птицы и звери попрятались в лесах. Рыба со страху сделалась еще более мокрой и притаилась на дне океана. Люди совсем потеряли головы и были этому очень рады, ибо рассуждали так:

– Иоанн Васильевич все равно их отрубит. Лучше уж сами потеряем головы. Когда придут палачи, они останутся в дураках – нечего будет рубить.

Родившись, Иоанн Грозный осмотрелся кругом и спросил, метнув глазами на стонавшую родильницу:

– Это кто? Ему ответили:

– Твоя мать. Она родила тебя.

Иоанн Грозный милостиво улыбнулся и сказал:

– Она прекрасно сделала, что родила меня… Но… – Грозный нахмурил брови:

– Но… Мавр сделал свое дело, пусть мавр уйдет… Г-жа Глинская! Назначаю вас царской матерью. Теперь можете идти.

Елена поклонилась и удалилась в свои покои.

– А это кто?

Царь указал на женщину, возившуюся с пеленками.

– Акушерка. Она помогла тебе увидеть свет.

– Не люблю акушерок и зубных врачей.

Царь поморщился и велел отрубить голову акушерке. Акушерка была очень рада, что так легко отделалась.

– Зачем акушерке голова? – рассуждала она вполне здраво. – Акушерке нужны только руки и инструменты.

Покончив с акушеркой, Иоанн Васильевич приказал спустить на народ московский несколько медведей.

– Остальные милости, – заявил при этом Грозный, – совершу после. Теперь беру отпуск на год. Править же Московской землею будет мать и дяденька Телепнев-Оболенский.

После этих слов царь затворился со своей кормилицей и целый день не выходил.

Воспитание Иоанн Васильевич получил по Фребелю:

В восемь часов утра он уже был на ногах и для развития мускулов делал гимнастику – остроконечным жезлом бил своего спальника.

Потом приступал к гимнастике, развивающей мускулы ног, – около часа топтал ногами стольника.

В десять начинался урок русского языка – царь ругал бояр.

В одиннадцать Иоанн Васильевич приступал к занятию чужими языками – вырезал языки у провинившихся приближенных, а оставшиеся части тела бросал в темницу.

После завтрака маленький Грозный выезжал из дворца изучать народ.

Изучал он народ не поверхностно, как это делается теперь, а основательно, анатомически: каждого изучаемого разрезал на несколько частей, и каждая часть подвергалась изучению.