Харбинский экспресс - Андрей Орлов

Павел Романович дослал патрон.

«То, что мне предстоит, отвратительно. Просто хуже некуда».

Удар трехлинейного калибра в голень на таком расстоянии размозжит кость в кисель. В полевом госпитале, возможно, помочь бы сумели. Но где тут полевой госпиталь? И кто станет этим вообще заниматься? Так что ноги злополучный артиллерист наверняка лишится. А скорее всего, вовсе помрет — если не от потери крови, так через «антонов огонь».

«Ничего, — подумал Павел Романович. — Сам и отремонтирую, если удастся…»

Слабое утешение. Дело врача — сращивать, а не дробить.

— Не тяните, — сквозь зубы проговорил Агранцев.

Дохтуров навел. Сто саженей — это выстрел прямой; в теории пуля ударит в точку прицеливания. Поправок на расстояние не требуется. Когда взгляд переместился вдаль, черная мушка в прорези целика, как всегда, стала размытой.

Пора. Он потянул спуск.

«Нет. К черту!»

И тут же — выстрел. Второй, третий.

Дохтуров замер. Недоуменно смотрел на винтовку.

Нет: выстрелы звучали сверху. Кто-то палил в белый свет как в копейку.

Павел Романович поднял голову — в окне ходовой рубки мотался капитан, подогретый шустовским снадобьем. В правой руке — револьвер, в левой — рупор мегафона.

— На б-барже! — металлически сказал капитан, поднеся к губам жестяной раструб. — Всем отдать кон-цы!.. — И снова прицелился.

— Мерзавец! — взревел Агранцев. — Господин хорунжий, уймите его!

Но казачий офицер не успел даже тронуться с места.

Дохтуров поднял недавно полученный от ротмистра наган и выстрелил сразу, не целясь. Капитанский револьвер полетел на палубу. Из рубки донесся крик.

— Нет, вы только взгляните! — воскликнул пассажир в пенсне.

Павел Романович приподнялся на локте. Брошенная ввиду неожиданного вмешательства винтовка лежала рядом, с нерастраченным боекомплектом. Но в ней теперь не было необходимости: оба «артиллериста» на барже со всех ног улепетывали от своего орудия, петляя, будто по ним вели беглый огонь гвардейские гренадеры.

Это бегство мгновенно и в корне изменило ситуацию. Теперь ялик оказался в пренеприятном положении: лишенный прикрытия, он сделался беззащитен.

«Джон Сильвер» это сразу уразумел. Потеря ноги никак не сказалась на его сообразительности. Он выпрямился во весь рост и обругал трусов на барже так изощренно, что матрос с «Самсона», не убоявшийся недавно выступить против Агранцева, уважительно крякнул.

Но даже самое искусное сквернословие не могло спасти ялик. И одноногий бандит это прекраснейшим образом понимал.

— Авдотья! — закричал он. — А ну-ка жахни!..

Баба в платке, стоявшая на носу, прыснула к пушке.

«А ведь и впрямь… — подумал Павел Романович. — Ведь сейчас она действительно… жахнет!»

Дальше события, и без того сменявшие друг друга стремительно, пустились в галоп.

Одноногий завопил что-то командно-тревожное, и баба понеслась со всех ног, мельтеша сбитыми пятками. А сам одноногий три раза пальнул в пароход. Где-то разбилось стекло.

Должно быть, «Джон Сильвер» стрелял ради острастки, дабы для своей Авдотьи выгадать время, но получилось некстати.

Хорунжий, словно очнувшись, рванул ремешок кобуры. И через секунду одноногий кувырнулся с ялика за борт — только деревяшка мелькнула.

Казачий офицер говорил правду: он и впрямь неплохо стрелял.

— Товарищ Стаценко-о! — разнесся над Сунгари отчаянный женский вопль. — Платон Игнатьич!..

Баба кинулась к борту баржи, и Дохтуров подумал, что она сейчас бросится в реку. Но этого не случилось. И баба, и бородатый мужик в ялике, сидевший на веслах, — оба замерли, вглядываясь в воду, словно надеялись, что «товарищ Стаценко» вопреки очевидному все-таки вынырнет на поверхность.

— Ого! — сказал ротмистр. — Да это совсем не бандиты. Это ведь красные.

— Стойте, — хорунжий вдруг напрягся. — Слышите?

Издалека, за излучиной Сунгари, раздавалось поспешное «чух-чух-чух», а над лесом тянулся размытый косматый дымок.

— Ах, черт! — выдохнул ротмистр. — Паровой катер. Так я и думал!

— Полагаете, сообщники? — спросил хорунжий.

— Какое там «полагаю»! Определенно. Это их основные силы.

«А ведь и верно, — подумал Павел Романович. — Двоим с ялика с нами не справиться, будь у них хоть батарея на барже. Да и не стали бы те стрелять по своим».

— Господин хорунжий! Принудите капитана немедленно дать ход!

Адъютант кинулся выполнять, но матросы сами, не дожидаясь команды, встали у шпиля и принялись выбирать цепь. Хорунжий тем временем одним махом взлетел по короткому трапу к рубке.

В этот момент раздался дробный грохочущий звук — словно десяток ковалей зачастили молотками по стальному листу. На рубке вдруг появилась цепочка круглых черных отверстий. Хорунжий, который стоял уже на последней ступеньке, вдруг надломился в спине — и навзничь полетел вниз. Тут же Дохтуров различил сухой треск, доносившийся со стороны катера. Глубоко сидевший в воде, он был уже в прямой видимости и шел прямо на «Самсона».

— Полундра! — завопили матросы. — Красные из пулемета стригут!

Все кинулись прочь. Впереди мелко семенила старуха в лиловом платье, с меловым лицом. За ней — господин в белом костюме. Он поравнялся с Дохтуровым, и в этот момент голова у господина внезапно будто взорвалась. Павел Романович ощутил на губах солоноватые брызги. Машинально провел рукой по лицу, глянул — ладонь была в красном.

— Лечь! — Ротмистр сбил Павла Романовича с ног и сам упал.

Несмотря на расстояние, пулемет работал уверенно. Чувствовалась опытная рука. За несколько секунд рубка «Самсона» совершенно преобразилась. Трудно даже представить, что кто-то мог в ней уцелеть.

— Кончено, — сказал Агранцев, не поднимая головы. — Вы, доктор, плавать умеете?

— Умею.

— Ну, тогда валяйте за борт.

— А вы?

— Я в каюту.

Раздался орудийный выстрел, и над пароходом пропел снаряд.

Дохтуров вскочил.

Всего в тридцати шагах был коридор, который вел к каютам. Дверь закрыта. Открыть ее — лишняя пара секунд.

Он бежал по палубе и мысленным взором будто со стороны видел свою незащищенную спину. Прекраснейшая мишень. Попасть в нее для хорошего пулеметчика — никакой сложности.

Сзади послышался топот. Ротмистр? А пулемет на катере пока молчит. Отчего он бездействует?

Дверь приближалась. Уж совсем рядом! И вдруг она начала раскрываться. Выглянуло чье-то лицо. Некий господин с кошачьими усиками надумал полюбопытничать — в самый неподходящий момент.