Чужой среди своих 2 (СИ) - Панфилов Василий Сергеевич Маленький Диванный Тигр

… для меня.

— Чёрт… — я растерянно огляделся по сторонам, но так и не увидел мешка, — Какого лешего⁈ Ох, мать вашу…

— Спёрли… — едва разогнувшись, простонал я отцу, выскочившему из подъехавшего «Москвича».

— Ограбили? — встревожено спросил он, ощупывая меня, — Кто⁈ Ты цел?

— Всё в порядке, пап… — спешу успокоить его, а заодно и сурового вида водителя, выскочившего из машины с монтировкой наперевес.

— Я мусор в мешке вынес, — объясняю им, давясь смехом, — и вспомнил, что не знаю, где здесь мусорные баки.

— Ну и вот… — развожу руками, — пока бегал, искал — украли!

Водитель, забавно округлив рот, вытаращил глаза и заржал так, что начали оглядываться прохожие. Отец усмехнулся, потом дёрнул головой и тоже засмеялся, ничуть не тише.

— Ну и вот… — я снова развёл руками, и это отчего-то показалось нам таким смешным! Ржали мы долго, переглядываясь заговорщицки и снова начиная смеяться.

— Ох-х… — отсмеявшись, водитель вытер слёзы тыльной стороной ладони, — анекдот! Нарочно не придумаешь!

— Ну и вот… — повторил он, снова засмеявшись, — Ох-х…

— Всё, всё… — он зачем-то замахал рукой на меня, — хватит!

Разгрузив машину и расплатившись с посмеивающимся водителем, мы с отцом в несколько ходок перенесли всё наверх.

— Всё достал! — негромко сообщил отец супруге, занося последние мешки, пока я распаковываю один из свёртков.

— Стройку нашёл, — плотно прикрыв дверь, начал рассказывать он, быстро переодеваясь в принесённую спецовку, — прошёлся, поговорил с мужиками, ну и, собственно, всё…

— Дорого? — для порядка поинтересовался я, доставая рабочие ботинки своего размера и примеривая их. Самое то!

— Не дороже денег, — несколько туманно ответил отец, дёрнув плечом.

— Угу… — вспомнив о вечном дефиците всего и вся, и необходимости «доставать» и «выписывать» любую мелочь, стоя в очередях, я счёл, что даже если отец и заплатил чуть выше по рынку (что сильно вряд ли!), мы выиграли как минимум время и нервы!

— А это что? — озадачился я, достав из мешка странную хрень.

— Отпариватель для клопов, — мельком глянув, ответила мама, — Забыл уже?

— Угу… ладно, побегу на мусорку, — сообщаю, подхватывая перевязанную бечевой стопку старых досок.

Отец, вспомнив, усмехнулся, мотанув головой. Уже выскакивая за дверь, я услышал, как он говорит супруге, давясь сдерживаемым смехом:

— Такая истории забавная приключилась…

К вечеру комната была ободрана, отмыта и пропарена от клопов, которых мама травила не обычным кипятком, а какой-то хитрой дрянью, судя по своеобразному запаху, близкой к боевым отравляющим веществам! Ей вроде как пообещали, что в комнату, протравленную этой химией, тараканы и клопы (а заодно моль, муравьи, комары, и кажется — я) не будут заходить, залетать и заползать ни под каким видом!

На мусорку я отнёс, кажется, кубометры всяческой дряни, а потом, вместе с родителями, оттирал тряпками стены. С одной стороны, под наслоениями извёсти и газет, проявился кирпич, с другой — доски, местами, как оказалось, щелястые…

В очередной раз настоявшись под дверью в туалет и вылив в унитаз грязную воду, мама, не выдержав, отмыла заодно и ванную комнату, отмалчиваясь на замечания недовольных соседей

— Это что-то с чем-то… — вяло сказала она, закончив наконец уборку общественной территории и усевшись по-турецки на чистую тряпку, расстеленную на полу в нашей комнате. Подсев рядышком, я молча взял её руку и начал разминать пальцы.

— Что… — растерянно сказала она, — А, делай… приятно…

Расслабившись, она некоторое время сидела молча, прикрыв глаза.

— Ох-х… — спасибо, Мишенька, — растроганно сказала она.

— Всё, всё, хватит! — остановила меня мама через несколько минут, — А то и работать не захочу!

— Представляете, — пожаловалась она, снова взяв тряпку, — для них важнее не чистота в уборной, а склоки по поводу очерёдности и всё такое…

— Представляем, — переглянувшись со мной, согласился отец за нас обоих.

— А-а… соседи! — слышу из приоткрытой двери сочный мужской басок, полный надежд и предвкушения жизненных благ, — Савеловы, так? Ну что, давайте знакомиться!

— Въехать не успели, а свои порядки заводят! — надтреснутым фальцетом сообщил всему дому склочный женский голос, остервенело нарывающийся на интересный скандал.

— Да нормально всё! — хриплым, узнаваемым голосом парировал сосед в наколках, — По-людски сделали! Что тебе не нравится? Что их баба в сортире приборку сделала, так, что ли⁈

— А я говорю… — и скандалистка понесла какую-то околесицу, мешая воедино обиды на давно съехавших Каримовых, Таньку, которая сука и разлучница, чтоб ей на том свете черти углей в пизду запихивали, и погорячей. Ну и чуть погодя — меня, который, хам и щенок, не успел приехать, а уже воспользовался чужим мылом!

—… и эта, — голос соседки набирает обертоны, — чистотка! Ишь, себя выше других ставит! Она, значит, приехать не успела, и вся такая себе чистюля, а мы, так получается, свиньи, и в грязи живём!

—… так проставляться надо! — горячо убеждает отца один из пришедших с работы мужиков.

— Да, сосед! — поддакивает второй, — Надо! С людями по-человечески надо! Ну что?

В ванной комнате кто-то шумно плещется, отфыркиваясь, отсмаркиваясь и отхаркиваясь, а с кухни тянет помойкой у китайского ресторана и скандалом, набирающим обороты отдельно от нашего.

Я вполне допускаю, что по отдельности все эти блюда — шедевры кулинарии, но полдюжины хозяек на коммунальной кухне, где одна жарит рыбу, вторая отваривает свиную голову для холодца, а третья кипятит бельё, — это Зло!

Переглянувшись с мамой, бросил тряпку, кое-как оттёр руки условно чистым куском мешковины и вышел в общий коридор, привалившись спиной к стене у самой двери, и обозревая весь этот человеческий зоопарк. В коридоре, натурально, час пик!

— Скотина такая… — у самой двери женщина, не выпуская из рук большую клеёнчатую сумку, с надрывом накручивает ухо отпрыску, воспитывая его на весь дом. Скотина, мальчишка примерно моих лет, со свежим фингалом и подранной на пузе рубашкой, стоически терпит, воспринимая такое воспитание как данность.

Не могу понять, что больше беспокоит женщину… но вскоре прихожу к выводу, что синяк — ерунда, а вот пострадавшая рубашка, в то время, как мать горбится на работе, чтобы он, скотина такая, человеком вырос…

— Володя! Володя! — слышу из распахнутой двери соседней комнаты, — Домой!

Непроизвольно представляю мальчишку младшего школьного возраста…

—… хватит с мужиками своими стоять! Опять, скотина, нажрёшься, а мне тебя потом по подворотням вылавливать! Алкаш чёртов!

' — Слишком много скотов на квадратный метр' — непроизвольно морщусь. Если человека долго называть свиньёй, через какое-то время он начнёт хрюкать… но попробуй, объясни…

— Вот! — пожилая скандалистка с пожёванным временем лицом, заметив меня, тычет пальцем, — Нахалёнок! Приехать не успел, а уже мыло чужое берёт! И рожи, рожи корчит! Ишь, не нравится ему!

— Мы вам новое дали, — ответила мать, не столько даже отстаивая позицию, сколько давая понять новым соседям, что мы не воры.

— Ну и что⁈ — не смущается противная баба, — Это что, значит, вещи чужие теперь брать можно⁈

— Да уймись ты, карга старая! — рявкает на неё один из мужиков, отвлекаясь от соблазнения отца совместной попойкой, — Вечно ты всем недовольна! Перед тобой хоть как пляши, а всё скрипеть будешь, и уксусом на всю квартиру вонять! Рот закрой!

Он усат, небрит, дороден, одет в расходящуюся на животе клетчатую рубашку и потёртые брюки, и явно не дурак пожрать, выпить и дать в морду. Судя по стесанным костяшкам, кому-то недавно и давал…

— Я-а! — с готовностью заорала баба, с придурошным азартом включаясь в противостояние с мужиками, — На заводе…

— Да мать вашу, сколько можно! — из своей комнаты вылетел мужик лет пятидесяти, с пожеванной беломориной в углу узкогубого рта, и замолотил мосластым кулаком в дверь туалета, — Регламент, мать вашу! Здесь все после работы, всем посрать нужно! Я вам щас, мать вашу, под дверь навалю!