Коронованный на кресте - Николай Ходаковский

Не только Рерихи, но и сами тибетские буддисты действительно могли считать, что бунт большевиков против Бога есть торжество их веры. И Джа-лама, хоть и был позднее убит коммунистами, но все же помог им в борьбе с белыми отрядами. Сухэ-Батор сложил песенку, смысл которой в том, что отряды красных монгольских партизан прямиком идут в Шамбалу.

Отсюда — восторженное письмо тибетских махатм вождям Советского Союза, привезенное Н. Рерихом в 1926 году: «В Гималаях мы знаем совершаемое вами. Вы упразднили церковь, ставшую рассадником лжи и суеверий; вы уничтожили мещанство, ставшее проводником предрассудков; вы разрушили тюрьму воспитания; вы уничтожили семью лицемерия; вы сожгли войско рабов; вы признали, что религия есть учение всеобъемлющей материи; вы признали ничтожность личной собственности; вы угадали эволюцию Общины, вы преклонились перед красотою; вы принесли детям всю мощь космоса. Мы признали своевременность вашего движения и посылаем вам всю нашу помощь».

Комментируя антицерковный пассаж из «Письма махатм вождям Советского Союза», современный рерихианец В. Клещевский пишет: «Заскорузлая „библейская идеология“ стала тормозом на пути и науки, и нравственности, мертвые догмы надо было убрать. Любой ценой. Православие как забор держало ум и душу человека в потемках… Ленину было конкретное задание — „уничтожить церковь“».

Вот уже и приоткрывается завеса эзотеризма, отмечает А. Кураев. Оказывается, махатмы рекомендуют «уничтожить церковь… любой ценой». Как говорится — «мы раздуваем пожар мировой. Церкви и тюрьмы сровняем с землей». Почему? — всего лишь потому, что «от тайги до британских морей Красная армия всех сильней».

Откуда же такая ненависть к Православной церкви и такое восторженное приятие большевистского атеизма у тибетских религиозных наставников? — задается вопросом Кураев. Никогда Российская империя не притесняла буддистов. Никогда Православная церковь не преследовала «желтую веру» тибетцев или монголов. Не отправлялись с русской земли крестовые походы для обращения ламаистов в веру Христову.

«Белой царицей» называлась Екатерина Великая у бурят и калмыков. Казалось бы, монахи должны были бы сдержанно отнестись к богоборческому режиму. И вдруг — такой порыв ненависти, исходящий от духовных вождей северного буддизма и донесенный Н. Рерихом до Москвы…

Тот же самый энтузиазм революционная катастрофа России пробудила и в некоторых западных религиозных деятелях. «Сколько раз за последние годы, — говорит И. А. Ильин, — католические прелаты принимались объяснять мне лично, что „Господь выметает железной метлой православный восток для того, чтобы воцарилась единая католическая церковь“. Сколько раз я содрогался от того ожесточения, которым дышали их речи и сверкали их глаза. И, внимая этим речам, я начинал понимать, как мог прелат Мишель д'Эрбиньи, заведующий восточно-католической пропагандой, дважды (в 1926 и 1928 годах) ездить в Москву, чтобы налаживать унию с „обновленческой церковью“ и „конкордат“ с Марксовым Интернационалом, и как мог он, возвращаясь оттуда, перепечатывать без оговорок гнусные статьи Ярославского-Губельмана, именующие мученическую православную патриаршую церковь (дословно) „сифилитической“ и „развратной“… Я понял, наконец, истинный смысл католических „молитв о спасении России“».

Так и рериховские махатмы, замечает А. Кураев, в одной из величайших катастроф мировой истории заметили лишь то, что оказались сломаны барьеры перед распространением их веры и власти. Началось «наше время», new age. И надо отдать должное их проницательности — там, где по видимости торжествовал радикальный атеизм и материализм, они заметили начало насаждения новой религии. Атеизм оказался орудием выкорчевывания «христианских предрассудков». Семена же, которые предстояло посеять на очищенном и выжженном поле, по расчетам лам, будут позаимствованы с Востока.

«Перестройка» религиозной политики большевиков началась в 70-е годы, когда антихристианская пропаганда начала дополняться пропагандой «восточной мудрости».

Говорят, отмечает Кураев, у дьявола две руки. Он протягивает к человеку обе и говорит: выбирай из любой. В одной может быть нечто, что человек отчетливо опознает как зло. В другой может быть предлагаемо нечто, что может показаться добром — особенно на фоне явно злого, держимого в уже знакомой длани. И все же это — антихристово добро. Может даже показаться, что эти две руки смертельно противоборствуют друг другу. А на деле — это всего лишь спектакль.

В России XX века первым таким даром был богоборческий атеизм. Когда горечь его плодов стала нестерпимой, вроде бы совсем непохожая и, однако же, растущая из соседнего плеча рука начала настойчиво предлагать людям иной плод — плод оккультизма. Что может быть общего у последовательного материализма, отрицающего любую веру и любую духовную реальность, с духовно-всеядным оккультизмом?

Что может быть общего у позитивизма и магии? — спрашивает А. Кураев и сам отвечает. В положительном исповедании их вер — ничего. Но их роднит то, что они отрицают. Какой бы из этих плодов ни вкусил человек — он или потеряет Христа, или не сможет найти Его.

Сегодня ламское предвидение и массовое «паломничество на Восток» атеизированных шестидесятников дают уже зримые плоды. Россия из страны победившего атеизма превращается в страну торжествующего язычества.

Надо отдать должное проницательности Владимира Соловьева, который заметил, что теософское общество Блаватской приоткрывает завесу над агрессивными устремлениями буддизма в отношении христианских стран: «Как бы то ни было, при всех теоретических и нравственных изъянах в теософическом обществе, если не ему самому в его настоящем виде, то возбужденному им необуддийскому движению предстоит, по-видимому, важная историческая роль в недалеком будущем. Последняя книга Е. П. Блаватской, так же как и другие произведения ее и ее единомышленников, особенно интересны, на наш взгляд, потому, что представляют буддизм с новой стороны, которую в нем едва ли кто подозревал, — а именно как религию хотя и без твердых догматов, но с очень определенным и в сущности исключительным направлением (к самообожествлению человека и против всяких сверхчеловеческих начал), стремящуюся при том к распространению, к прозелитизму». «Мы имеем здесь дело с любопытным явлением наступательного движения буддизма на западный мир. Утверждать невозможность такого движения на основании мирного и пассивного характера буддизма, которому якобы чужд всякий прозелитизм, есть явная нелепость. Ибо без прозелитизма религия, возникшая на берегах Ганга, не могла бы распространиться до Малакки и Филиппинских островов, до Японии и Сибири. Сама г-жа Блаватская с ее американскими и европейскими друзьями были лишь орудием, а не инициаторами этого движения».

Согласно теософскому мифу, именно тибетские ламы и их «подземные владыки», подчеркивает А. Кураев, вдохновляют идеологическое наступление оккультизма на христианский мир.

Что же касается взаимоотношения Рерихов с миром буддизма — на взгляд А. Кураева, в качестве предмета своего воспевания они избрали самую мрачную из всех многочисленных буддистских школ. Рерихи видели страшные реальности ламской мистики. По их описаниям, в Тибете «высшим наказанием считается лишение перевоплощения. Для этого у наиболее важных преступников отрезают голову и сушат ее в особом помещении, где хранится целая коллекция подобных останков… Около Лхасы существует место, где рассекаются трупы и бросаются на съедение хищным птицам, собакам и свиньям. На этих трупных остатках принято кататься в голом виде „для сохранения здоровья“». Тибетский тантризм в понимании Н. Рериха — это все же «эзотерический буддизм».

При всех иногда весьма нелицеприятных зарисовках из тибетского быта Рерихи все же именно религию Тибета предложили в качестве наиболее «шамбалической» и наиболее соответствующей «новому времени».

Но «желтошапочный» ламаизм Шамбалы и Тибета менее всех остальных религий Индии способен «углубить» Евангелие, считает Кураев. Так действительно ли Рерихи искали то, что способно сблизить разные религии? Или их путаное и слащавое многоречие должно было всего лишь так затуманить умы, чтобы люди и не заметили, как вместо Евангелия их опустили в мир Каббалы и тантры? — спрашивает он.

Заканчивая рассмотрение критических взглядов православного богослова А. Кураева на теософские воззрения Блаватской, Рерихов и других сторонников буддистских учений, хотелось бы привести слова Н. А. Бердяева: «Теософический гнозис никогда не приходит к Богу, он до бесконечности погружен в мир, в космическую эволюцию».

Читателю самому решать, какую позицию он принимает — позицию православных христиан или теософов. Для ознакомления с работами последних рекомендуем работы Рерихов и Блаватской и др.