«…В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда»: Письма Ю.К. Терапиано В.Ф. Маркову (1953-1972) - Юрий Терапиано

Ирина Николаевна и я шлем привет Лидии Ивановне и Вам.

Ваш Ю. Терапиано

Привет И<рине> В<ладимировне> передал, она собирается Вам писать.

79

20. VI.66

Дорогой Владимир Федорович,

Жаль, что дату «В защиту Ходасевича» я узнал от Вас только сейчас (8 марта 1928), но № «Последних новостей» — 2542 — на имеющейся у меня вырезке сохранился, его я и указал в мое статье «Об одной литературной войне» в № 12 «Мостов».

Никогда не слышал о статье в харьковском журнале «Пути творчества» в 1919 году[397] — очень было бы интересно иметь фотокопию.

И — кто писал?

Ведь я был киевлянином, а не харьковцем в 1919 году, а осенью, в октябре, ушел из Киева с Добровольческой армией (броне-самокатный дивизион).

Об антологии Эльзы Триоле писал, указав, кроме критики переводов, на недопустимое отсутствие многих поэтов и на ошибки в биографических справках.

Ваше желание иметь не появившееся в свет «Одиночество» Ирины Владимировны передал ей, она Вам пошлет его.

Эта книга, действительно, доставила ей много огорчений.

Четыре больших стихотворения разбиты на куски или слиты в одно, получается совсем несносная путаница.

А тут еще пущенные сразу же после выхода книги из типографии «номера» попали было в продажу, пришлось их ловить и объяснять, что произошло, чтобы прекратить распространение злосчастного «Одиночества».

О Леоне Заке[398] слышал давно как о художнике, но не знал, что он пишет стихи.

Независимо от моего отношения к футуризму, я бы охотно посодействовал изданию его стихов, но дело в том, что уже много лет как «издательство имени Ирины Яссен» — «Рифма» превратилось в фикцию.

Средств у него больше нет, а марку свою оно иногда, в редких случаях, дает тем, кто, издавая стихи на свои средства, нуждается в имени издательства.

Если же Л. Зак хочет сам издать свои стихи и нуждается в издательстве, он может обратиться к Софии Юльевне Прегель, которая заведывает уже давно делами «Рифмы». Думаю, что Л. Зак знает ее лично, она знает и Райса (какой вздор он (Райс) понес о Некрасове, о Мандельштаме — «политические» стихи М<анделынтама> и т. д. — постоянно несет вздор!).

Прочел очень объективную статью Г. Струве о «Корвин»-Пиотровском[399]. Там только одна ошибка: никаким «резистантом» (участником «Сопротивления») он не был, а просидел несколько дней в тюрьме по чернорыночному делу и вскоре был освобожден немцами. К<орвин->П<иотровский> после ухода немцев всем рассказывал, как он сидел за resistance и чуть не был расстрелян.

Я ему поверил и в статье о его книге стихов написал об этом[400]. Но председатель «Общества русских резистантов» сообщил тогда мне, как на самом деле было.

Я хотел было послать уточнение Г. Струве, но раздумал, чтобы не тревожить памяти покойника, теперь все это уже не имеет никакого значения.

Читали ли Вы только что вышедшую книгу Ю. Анненкова «Дневник моих встреч»?[401]

Ирина Николаевна и я шлем наш привет Лидии Ивановне и Вам.

Ваш Ю. Терапиано

80

2. I — 72

Дорогой Владимир Федорович,

Поздравляю Лидию Ивановну и Вас с Новым годом и желаю Вам всяческого благополучия.

Пишу же Вам вот по какому поводу: перед самым Новым годом Ирина Владимировна получила «California Quarterly», 1971, № 1 со статьей профессора Patterson[402], которая привела ее в ужас, — прекрасный новогодний подарочек, этот дурак прислал И<рине> В<ладимировне> экземпляр журнала со своей статьей.

Скажу кратко. Он хорошо, порой даже очень восторженно говорит о поэзии Георгия Иванова. Но об Иванове как о человеке несет такой — и прегадкий — вздор, что действительно можно за голову схватиться — понимаю И<рину> В<ладимировну>.

К статье приложен «портрет» Г<еоргия> И<ванова> — какой-то покрытый морщинами, с низким лбом полуинтеллигент, столь же похожий на Г<еоргия> И<ванова>, как обезьяна на человека.

И сообщает этот профессор, что Г<еоргий> И<ванов> был алкоголиком, беззубым, безобразно одетым человеком, говорил так, что ничего нельзя было разобрать, и его присутствие было выносить невозможно. И жил он в страшной бедности и грязи.

Этот «портрет» подтверждается ссылкой на книгу Берберовой «Курсив мой», где она — непонятно почему — дала искаженный и совсем неверный портрет Г<еоргия> И<ванова>.

Я знал его с 1923 года. Редко кто из писателей был так элегантен, изящен, хорошо, даже изысканно одет. У него до самой смерти были белые прекрасные свои зубы (только один зуб как-то пришлось вырвать), как собеседник — он был самый находчивый, остроумный и блестящий человек среди парижских литераторов.

Отец И<рины> В<ладимировны> сохранил большую часть своего состояния и давал И<рине> В<ладимировне> много денег, так что они всегда жили не только хорошо, но даже роскошно, ездили в Ниццу, за границу и т. д. А костюмы Иванов заказывал у английского портного и всегда был одет как денди. Даже после того, как погиб дом И<рины> Всладими— ровны> в Биаррице от бомбежек в 1944 г., лишившийся всех средств Г<еоргий> И<ванов> сохранили свою элегантность, и свои костюмы.

Я считаю, что такое злостное искажение истины, как в книге Берберовой — а от нее о Г<еоргии> И<ванове> «узнает» американский профессор и ряд других читателей, нуждается в публичном осуждении[403].

Когда вышла книга Берберовой, И<рина> В<ладимировна> не хотела ничего предпринимать, ей было противно связываться со всей этой грязью. Но сейчас, когда ложь начинает расползаться повсюду, необходимо что-либо предпринять, чтобы восстановить истину.

Я напишу на эту тему статью[404] и пошлю ее профессору — он читает по-русски. Но необходимо, чтобы как можно больше людей протестовало. ВЫ — известный ученый в Америке, Вас там все знают. Вы можете написать письмо в редакцию этого журнала и лично профессору, объяснив ему, в чем дело. Мне кажется, что кроме того ряд писателей мог бы поместить открытое письмо по этому поводу и в русской и в американской прессе.

Г<еоргий> И<ванов> не только не был пьяницей, а пил совсем мало. Наркотиков он тоже никаких не употреблял. Все это — результат сплетен и зависти.

Профессор Patterson пишет, что Вы хотите издать письма Г<еоргия> И<ванова>. Ирина Владимировна очень просит Вас прислать ей фотокопии этих писем прежде[405], у нее в архиве есть Ваши ответы.

Шлю мой искренний привет Лидии Ивановне и Вам.

Ваш Ю. Терапиано

81

27. III-72

Дорогой Владимир Федорович,

Паттерсон прислал в «Р<усскую> мысль» обиженный ответ мне, хотя я нападал не на него, а на неправильную информацию, данную ему кем-то (Берберовой?) о Георгии Иванове.

Уверяет он также, что раз под портретом нет подписи: «Георгий Иванов», значит, этот портрет не его. Но для чего же тогда он помещен среди текста о Г<еоргии> И<ванове>? Любой читатель, как и мы с Ириной Владимировной, подумает, что это именно «портрет» Георгия Иванова, иначе для чего он тут?

Паттерсону я, конечно, отвечу[406]. Для меня эта история — очередной эпизод моей профессии. За 17 лет, что я работаю критиком «Р<усской> м<ысли>», я давно уже привык и к обидам, и к мести моих «подсудимых».

Но для бедной Ирины Владимировны вся эта муть и грязь о Г. Иванове, конечно, очень неприятна и заставляет ее страдать, хотя все «парижане» прекрасно знают, что все россказни такого типа о Георгии Иванове — клевета и ложь. Кирилл Померанцев, стоявший в послевоенные годы близко к Иванову и И<рине> В<ладимировне>, имеющий много писем от Г<еоргия> И<ванова> из Hyeres (в том числе и мнение Иванова о Н. Берберовой), может тоже подтвердить необоснованность выдумок о нем.

Так как в статье Паттерсона не было прямых ссылок на Берберову, я не мог обругать ее — ведь такие сведения мог сообщить Паттерсону и кто-нибудь другой. Об ее английской книге в русской прессе, кроме Р. Гуля, никто не пожелал писать, но когда выйдет ее русская версия — вряд ли она останется без ответа.

С интересом прочел Вашу длинную статью о I т. Вяч. Иванова[407]. Вы так обстоятельно все разобрали и так беспристрастно. И в душе порадовался, что эта работа выпала не на мою долю; я согласен во многом с Ахматовой и Георгием Ивановым, хотя очень интересуюсь «религией страдающего бога» и великолепным переводом Алкея и Сафо[408]. Жизнь у нас трудная, работы много, но самое главное — это почти уже закончившийся сейчас конец «довоенной» зарубежной литературы.