Отложенное убийство - Фридрих Незнанский

Уткнувшийся носом в витрину Бубен даже не подозревал, какие вокруг него кипели страсти. Первой из жертв страстей был Степа Шнурок, который чуть ли не бил копытом, торопясь получить пакет, однако опасавшийся подходить к Бубну на глазах всей улицы, где они были, как на выставке. Волновались также и сотрудники органов правопорядка. В тупости Бубна они подозревали особую уголовную сверхизощренность.

«Он что-то заподозрил, — говорил себе Голованов. — Какого хрена он тут топчется? Кого-то ждет? Или уже успел избавиться от пакета? Нет, не мог, мы бы заметили… А, догадался! Он заподозрил слежку и наблюдает в витрине магазина за отражением: не появится ли кто-нибудь сзади него? Неглуп, голубчик… Ну да мы тебя переплюнем. Когда-нибудь ты ведь все равно сдвинешься с места… Ведь сдвинешься, а? Ну сдвигайся! Пошел, пошел!»

Бубен никак не реагировал на головановские мысленные заклинания. Вдоволь посозерцав сосиски, колбасы и железные банки с болгарскими голубцами (единственная деталь, наводившая на мысль о тех временах, когда магазин с полным правом назывался советским, потому что никаких других не было), он совершил-таки шаг… в сторону входа в магазин. Он окончательно остановился на той колбасе, которую заприметил с самого начала благодаря ее добротной розоватости. Кто-то тронул Тараса за плечо, и он рванулся, как норовистый конь.

Это был все тот же оперативник Гиви Бедоидзе. У него шалили нервы. Послав далеко и надолго все оперативные соображения, он видел одно: объект наблюдения ведет себя не так, как рассчитывали! Объект наблюдения сейчас уйдет! Сейчас он его остановит и спросит… что угодно, хотя бы «Который час?». А потом покажет удостоверение.

Таких разных людей, как Тарас Слесаренко и Гиви Бедоидзе, объединяла одна незадача: они не умели ставить себя на место других. Бедоидзе не учел, что нервы Тараса тоже напряжены. Мандраж, чуть-чуть отпустивший его после выполнения задания, внезапно явил себя с полной силой. «Зубр… колбаса… пакет… мамочки!» Весь этот сыр-бор, хотя, возможно, не в таком порядке, пронесся через мозги Бубна, как будто шумная стая ворон, пугая и бранясь, влетела ему в одно ухо и вылетела через другое. В голове стало пусто, осталась лишь одна мысль: «Бежать!» И он побежал, совершив в сторону от Бедоидзе прыжок, за который в другой обстановке удостоился бы золотой медали, выскочил на проезжую часть. Советская в последнее время стала довольно оживленной улицей, но пешеходы и водители здесь друг другу не мешали. Вплоть до сего дня…

Тарас Слесаренко лежал, полускрытый капотом случайного автомобиля. Его голова была сплюснута передним колесом.

Дальнейшая судьба денег была пока что неясна. Однако не надо было обладать способностями прорицателя, чтобы предвидеть: в руки Зубра они еще долго не попадут. Если попадут вообще.

21 февраля, 14.01. Всеволод Голованов

Если, в соответствии со словами Пьера де Кубертена, спорт — это мир, то этот малый мир, как и большой, состоит из более мелких подразделений: узких, но увлекательных мирков. Теннис — ранее скромный вид спорта — в последнее время кичливо разросся до того, словно действительно претендует на звание целого мира, населенного элегантными красавицами в символических юбочках, уверенными в себе, но не чрезмерно мускулистыми мужчинами, а также тренерами обоего пола, давно вышедшими в тираж, однако не утратившими великолепной формы и прежних навыков. Все одеты в белое, все напористы и стремительны. Раса новых суперлюдей! Неудивительно, что теннис притягивает к себе представителей элиты.

Это на поверхности. А внутри — сколько драм, сколько крушений! Ровно столько же, сколько во всем остальном, неспортивном, мире. Не больше и не меньше…

Немедленно после того, как были получены сведения, что старик и мальчик направлялись к теннисным кортам, Голованов взял теннисных тренеров и их клиентов в оборот. Оказалось, что мальчика, подходящего под описание Гарика Воронина, теннисисты не запомнили — очевидно, в согласии с;о словами родителей, он еще не успел заняться этим видом спорта. Однако, тщательно рассмотрев фотографию, знаменитый тренер Эмилия Витальевна Бабиченко, ради разговора с частным сыщиком оставившая в покое перспективную рыжую девочку, которая тотчас принялась грызть глянцевое краснобокое яблоко, окликнула кого-то через корт:

— Хроник, иди сюда! Посмотри: не этот случайно мальчик устраивался к Михайлову?

Окликнутый приблизился, все еще зажав ракетку в узловатой ручище. На хроника он не был похож и выглядел вполне здоровым.

— Имечком родители меня наградили сложным — Кронион, — пояснил он в ответ на невысказанное головановское недоумение. — Вот теперь и зовут кто во что горазд: кто Кроником, кто Хроником…

— А вам как больше нравится?

— Ну хотя бы Крон. Оно как-то смахивает на английский лад.

— Вот и отлично, Крон. Посмотрите: вы узнаете этого мальчика?

Человек со сложным именем не любил скоропалительных решений. Это явствовало из того, как тщательно он держал перед собой фотографию, аккуратно удерживая ее за края, как рассматривал ее, то отдаляя, то приближая. Эта последняя фотография Гарика Воронина была сделана в гостях, по случаю дня рождения одного из его школьных друзей. Предъявил Голованов и другую фотографию, официальную, где Гарик в белой рубашке смотрит в объектив, но та, первая, по мнению родителей, была выразительнее и живее. На ней Гарик был больше похож на себя: подвижное лицо с сияющей улыбкой, каштановые кудерьки над крутым лбом…

— Точно, именно тот мальчик, — наконец безапелляционно изрек Кронион. — Михайлов ему именно на пятнадцатое назначил.

— Могу я говорить с Михайловым?

— Нет, не можете. Он сейчас дочурку какого-то «нового русского» теннису учит. Лично, в его апартаментах. Не станет же будущая звезда рядом с плебеями на корте прыгать!

Кронион неодобрительно хмыкнул. Надменное отношение со стороны богатеев его душевно коробило.

— Значит, с Гариком Ворониным он ни разу не занимался?

— Нет, пятнадцатого-то февраля он на корт вышел. Правда, ненадолго: мелькнул и исчез. Я так понял, он этому Гарику, если вы его так зовете, устроил от ворот поворот. Ну конечно, деньги все перевесят! Никаких способностей не надо: если бабули в толстом загашнике, то все, полный атас!

Ракеткой Кронион хлопнул себя по колену, такому же узловатому, как и кисть руки, с выступающей коленной чашечкой.

— Вы знаете фамилию заказчика, который пригласил Михайлова к себе домой?

— Нет. Мне ни к чему. Чужие заказы перебивать не собираюсь. Только странно мне, что пригласили именно Михайлова. Вы не подумайте, что я за глаза поклеп на него возвожу, только тренерские его достижения остались в прошлом. Вот уж года два, а то и больше, случайными заказами перебивается. Поэтому, кстати, ваш мальчик на него клюнул: он ведь недорого берет… Это наша местная тайна, но если вы сыщики, значит, вам надо знать. Так что, кто бы ни был «новый русский», что для своей дочки Михайлова потребовал, в современном состоянии тенниса он не Копенгаген.

— А кто с ним договаривался, вы видели? Помните? Описать сможете?

— Чего там описывать? Типичный браток, пальцы веером, златая цепь на дубе том… Нет, ну конкретно цепи я не помню, но общий вид такой. В общем, мы с вами друг друга поняли.

— А Михайлов больше ничего вам не рассказывал об этом заказчике?

— Сказал только, что тот ему даже и аванс выдал. Приличный, в долларах. Никита воспрянул духом. Хотел на радостях выпить — ну это вторая из маленьких тайн нашего скромного общества, — но решил: теперь ни-ни! Не хватало еще лишиться работы, за которую так хорошо платят!

19 февраля, 21.41. Галина Романова

Когда Галя Романова после трудного рабочего дня уединилась у себя в комнате, чтобы привести себя в порядок… Нет, не совсем так: надо было знать дом тети Сони, чтобы отдавать себе отчет, что уединиться здесь не удастся ни при каких обстоятельствах. Только-только Галя успела принять душ и вымыть голову, как до ванной бодро докатился трезвон, служащий отличительным признаком прибытия отпрыска-наркомана, вследствие чего старшему лейтенанту Романовой, как бедной родственнице (каковой она, по существу, здесь и являлась), пришлось спешно впрыгивать в тапочки и халат, накручивать на мокрые волосы полотенце и ретироваться в свой ненадежный бастион. От двоюродного братца, в чью одурманенную голову могло забрести все, что угодно, ее отделяла всего-навсего хлипкая дверь с простенькой задвижкой, державшейся на честном слове и на двух гвоздях, из которых один наполовину выдернулся и скривился. Если наркоман захочет пообщаться с заезжей сестрицей, ему для этого достаточно закатить двери не самого сильного пинка. Что-нибудь обязательно не выдержит: либо задвижка, либо ржавые шпингалеты, либо, на худой конец, дверь. А вероятнее всего, не выдержит сама Галя и применит против родственника силовой прием, после которого пребывание ее в доме тети Сони окончательно станет невозможным. И к лучшему! Вот только представить тошно, какой поднимется шум и гам и как ее начнут обвинять в забвении родственных связей и укорять в том, что она ведет себя, как мужик, ну чистая вам Шурка, и что мальчик, может, если в чем виноват, то только в том, что всего лишь постучался, поговорить захотел, зачем ему сразу за это руки выкручивать…