Хикори, дикори, док... - Агата Кристи

— Так. Дальше.

— Мистер Найджел уходил полчаса назад, приблизительно. Около шесть часов. Он был очень расстроенный. Он пришел с вами сейчас.

— Ага, хорошо.

— Мисс Вэлери, она выходила ровно в шесть. По радио как раз время: пип-пип-пип. Она одетая для коктейль, очень нарядный. Она еще не пришла.

— А все остальные были здесь?

— Да, сэр. Все.

Шарп заглянул в записную книжку. Он отметил время, когда звонила Патрисия. Это произошло в шесть минут седьмого.

— Значит, все уже были здесь? А может, кто-нибудь пришел в промежутке между шестью и половиной седьмого?

— Только мисс Салли. Она ходила посылать письмо почтовый ящик и возвращался.

— Вы не знаете, когда точно она вернулась?

Джеронимо наморщил лоб.

— Она возвращалась, когда были новости.

— Стало быть, после шести?

— Да, сэр.

— А что именно передавали?

— Не помню, сэр. Но не спортивные новости. Потому что, когда по радио спорт, мы выключаемся.

Шарп мрачно усмехнулся. Весьма широкий простор для деятельности. Исключить можно было только Найджела Чэпмена, Вэлери Хобхауз и миссис Хаббард. Предстоял долгий, утомительный допрос. Кто был в гостиной, кто нет? Кто мог за кого поручиться? Вдобавок ко всему у многих студентов, особенно у азиатов и африканцев, отсутствует чувство времени.

Работенка инспектора ждала незавидная. Но выполнить ее было необходимо.

Обстановка в комнате миссис Хаббард была гнетущей. Сама миссис Хаббард, еще не успевшая переодеться в домашнее платье, сидела на диване; ее милое круглое лицо вытянулось, в глазах застыла тревога. Шарп с сержантом Коббом сели за маленький столик.

— Наверное, она звонила отсюда, — сказал Шарп. — После шести в гостиной было много народу, и все утверждают, что из холла в это время никто не звонил. Конечно, целиком полагаться на этот контингент нельзя, они никогда не следят за временем. И все же скорее всего она звонила отсюда. Вас не было, миссис Хаббард, но ведь вы, наверное, не запираете дверь?

Миссис Хаббард замотала головой.

— Нет… Миссис Николетис всегда запирала, а я — нет…

— Хорошо. Значит, Патрисия Лейн звонила отсюда, она была страшно взволнована тем, что вспомнила. А когда она разговаривала, кто-то сюда заглянул или вошел. И тут Патрисия замолчала, повесила трубку. Почему? Может, потому что именно этого человека она и подозревала? Или же просто решила, что осторожность не помешает? Оба предположения вполне вероятны, но я лично склоняюсь к первому.

Миссис Хаббард закивала, соглашаясь с инспектором.

Тот продолжал:

— За Патрисией, очевидно, следили. Может быть, подслушивали под дверью. Потом вошли, с явным намерением помешать ей договорить. А потом… — лицо Шарпа помрачнело, — она пошла с Патрисией, непринужденно болтая о пустяках. Может, Патрисия обвинила ее в пропаже соды, а она попыталась оправдаться.

Миссис Хаббард резко спросила:

— Почему вы говорите «она»?

— М-да, забавная вещь — местоимение! Когда мы обнаружили труп, Найджел Чэпмен сказал: «Я убью того, кто это сделал. Я убью его!» «Его», отметьте! Найджел Чэпмен был абсолютно уверен, что убийца — мужчина. Может, потому что представление о жестокости и насилии ассоциируется у него с мужчиной. А может, он кого-нибудь подозревает. Мы еще успеем выяснить, что к чему. Но я лично склонен думать, что убийца — женщина.

— Почему?

— Очень просто. Кто-то пошел с Патрисией к ней в комнату, и она восприняла это вполне естественно. Следовательно, это была девушка. Юноши крайне редко заходят на женскую половину, не так ли, миссис Хаббард?

— Да. Это нельзя назвать непреложным правилом, но оно соблюдается довольно четко.

— Комнаты юношей находятся в другом крыле. Если предположить, что разговор Патрисии с Найджелом до его прихода в полицию был кем-то подслушан, то подслушать его могла, очевидно, женщина.

— Я вас понимаю. Некоторые девушки действительно любят постоять у чужих дверей. — Она покраснела и добавила извиняющимся тоном:

— Впрочем, я слишком резко выразилась. Ведь на самом деле, хотя дом наш сработан на совесть, внутри он неоднократно перестраивался. А новые перегородки такие тоненькие. Через них все слышно. Правда, Джин действительно любит подслушивать, что есть — то есть. Это у нее в крови. И когда Женевьев услышала, что Найджел разговаривает с Пат, она не преминула остановиться, пытаясь расслышать каждое слово. Это тогда, когда Найджел говорил, что его мать отравили.

Инспектор кивнул. Он уже успел побеседовать с Салли Финч, Джин Томлинсон и Женевьев.

— А кто живет рядом с Патрисией? — спросил он.

— С одной стороны — Женевьев, но там капитальная стена, через нее вряд ли что можно услышать. С другой, ближе к лестнице, — комната Элизабет Джонстон, между комнатами тонкая перегородка.

— Круг несколько сужается, — подытожил инспектор. — Француженка слышала конец разговора, а собиравшаяся на почту Салли Финч — начало. Следовательно, кому-либо еще что-то подслушать было практически невозможно, разве только что немножко из середины разговора. Весь же разговор могла подслушать, пожалуй, только Элизабет Джонстон, чья комната за тонкой перегородкой, но уже совершенно точно установлено, что в это время Элизабет находилась в гостиной.

— И никуда оттуда не выходила?

— Нет, она ходила в свою комнату за книгой. Как всегда, никто не помнит, когда именно.

— Это мог сделать любой из студентов, — растерянно добавила миссис Хаббард.

— Если полагаться только на их слова, то да, однако у нас есть кое-что еще.

Он достал из кармана маленький пакетик.

— Что это? — заволновалась миссис Хаббард. Шарп улыбнулся.

— Волосы. — Патрисия Лейн сжимала их в кулаке.

— Вы хотите сказать, что…

В дверь постучали.

— Войдите! — откликнулся инспектор. Дверь распахнулась, и на пороге вырос Акибомбо. Его черное лицо расплылось в широкой улыбке.

— Пожалуйста, — сказал он.

Инспектор Шарп раздраженно перебил его:

— Да, мистер.., м-м.., что у вас там?

— Пожалуйста, мне необходимо делать заявление. Очень важный заявление, проливающий свет на этот печальный трагедия.

Глава 18

— Хорошо, мистер Акибомбо, — уступил инспектор Шарп, — рассказывайте, я вас слушаю.

Акибомбо предложили стул. Он сел, глядя на обратившихся в слух инспектора и миссис Хаббард.

— Благодарю вас. Я начинаю?

— Да-да, пожалуйста.

— Видите ли, иногда у меня бывает неприятный ощущение в области желудок.

— Ай-ай-ай!

— Меня тошнит, как выражается мисс Салли, но в действительности меня не совсем тошнит. Я хочу сказать, у меня нет рвота.

— Да-да. — Инспектор Шарп с трудом сдерживался, выслушивая эти физиологические подробности. — Очень вам сочувствую. Но вы собирались рассказать…

— Может, это от непривычная пища. У меня здесь, — Акибомбо точно указал где, — очень наполнено. И еще я думаю, меня тошнит, потому что нам дают мало мясо и много.., как это говорится.., углеродов.

— Углеводов, — машинально поправил инспектор. — Но я не понимаю…

— Иногда я пью маленький таблетка, мятный сода, а иногда порошок для желудок. Что именно — не важно, главное — что из меня сразу выходит много воздуха. — Мистер Акибомбо весьма реалистично изобразил отрыжку. — После этого, — он ангельски улыбнулся, — я чувствую себя гораздо лучше, гораздо лучше.

Лицо инспектора густо побагровело, а миссис Хаббард властно произнесла:

— Мы все прекрасно понимаем. Ближе к делу!

— Да. Конечно. Как я говорил, это случилось в начале прошлой неделя.., я точно не помню. Макароны были очень хорошие, и я очень много кушал и потом чувствовал очень плохо. Я пытался работать для моего преподавателя, но думать, когда здесь, — Акибомбо опять продемонстрировал где, — наполнено, очень трудно. Это было после ужин, и в гостиной была только Элизабет. Я говорю: «У тебя есть сода или порошок для желудок? Мой кончился». А она говорит: «Нет». «Но, — говорит она, — я видела у Пат в комод, когда возвращала ей носовой платок. Я тебе принесу, — говорит она. — Пат не будет сердиться». И она ходила наверх и приносила мне пузырек. Почти пустой, сода почти нет. Я говорил спасибо и шел в ванную, насыпал в воду почти полный чайный ложка, размешивал и пил.

— Чайную ложку? Чайную ложку! Боже мой!

Инспектор ошалело уставился на Акибомбо. Сержант Кобб изумленно подался вперед. Миссис Хаббард загадочно пробормотала:

— Распутин!

— Вы проглотили чайную ложку морфия?

— Да, потому что я думал: там сода.

— Ах, конечно… Но почему с вами ничего не случилось?

— Я потом был болен, серьезно болен. У меня не просто была изжога. Мой живот очень, очень болел.

— Не понимаю, как вы вообще остались живы!

— Распутин — да и только, — повторила миссис Хаббард. — Того тоже травили ядом и никак не могли отравить!