Говорить ли президенту? - Джеффри Арчер

— Сам спрашивай. А еще лучше, обратись к памятнику Линкольну.

— Тогда спроси директора.

— Нет уж, спасибо.

Несколько минут прошли в молчании.

— А что, может, поговорим с Матсоном?

— Ты же помнишь спецраспоряжение. Никаких контактов. Ни с кем. Он, наверное, получил такие же указания. Настучит на нас с чистой совестью. С него станется.

О’Малли первым увидел, как Марк выходит из дома, и был готов поклясться, что тот в одном ботинке, а второй несет в руке. Он оказался прав, Марк бежал, и О’Малли поспешил вслед за ним. Наверное, на грани провала и спасается бегством, подумал О’Малли. Марк остановился у телефона-автомата, его преследователь отступил в новое укрытие, где вновь продолжил бесплодные попытки согреться. Он был благодарен за короткую пробежку: все же стало потеплее.

У Марка нашлось всего две монеты: остальные высыпались из кармана и теперь, бесполезные, лежали на полу у дивана Элизабет. Откуда звонил директор? Может быть, из Бюро? Вряд ли. Что ему там делать среди ночи? И потом, ведь он сегодня должен быть у президента. Марк взглянул на часы. 1.15. Наверное, уже дома; если его нет, мне не хватит разменных монет. Марк надел второй ботинок. Хорошо хоть без шнурков.

Он выругался и подбросил первую монетку; если Джордж Вашингтон — звоню в Бюро… Если «E pluribus unum»[20] — тогда домой. Монетка упала — Джордж Вашингтон. Марк набрал личный номер директора в Бюро.

— Да.

Джордж Вашингтон, царство ему небесное.

— Юлий?

— Немедленно выезжайте.

Явно не в духе. Может быть, только вернулся от президента с важным сообщением, а то и съел что-нибудь за ужином и мучается несварением желудка.

Марк быстро пошел к машине, на ходу застегивая пуговицы и поправляя галстук. Один из носков сбился и натирал ногу. Миновав прятавшегося в тени человека, Марк остановился а нерешительности. Может, надо вернуться к Элизабет и объяснить, но что он скажет ей? Он глянул вверх — в окне все горел свет, — тяжело вздохнул, снова выругался и уселся за руль «мерседеса». Даже холодный душ, и тот не успел принять.

Через несколько минут он уже доехал до Бюро: машин на улицах было мало, и на автоматизированных светофорах почти все время горел зеленый свет.

Марк поставил машину в подземный гараж ФБР, и тотчас же рядом возник неизвестный, который явно поджидал именно его. Интересно, он когда-нибудь ложится спать? Его появление не предвещало ничего хорошего, но правды от него не добьешься, поскольку он вечно молчит.

Может, евнух? Вот счастливчик. Вместе они поднялись на лифте на седьмой этаж. Неизвестный бесшумно проводил его в кабинет директора; интересно, какое у него хобби? Возможно, суфлер в Национальном театре для глухих.

— Мистер Эндрюс, сэр.

Директор не поздоровался. Он еще не сменил вечерний костюм и глядел мрачнее тучи.

— Присаживайтесь, Эндрюс.

Ну вот я и снова Эндрюс.

— С каким бы удовольствием я сейчас отвел вас в гараж. Поставил к стенке и пристрелил! Жаль, не могу.

Марк пытался глядеть на него честными глазами; Ник Стеймз на это покупался. Но директор был не так прост.

— Разгильдяй, болван, мерзавец!

Пожалуй, директор пострашнее, чем те, кто, возможно, хочет его убить.

— Вы скомпрометировали меня, Бюро и президента, — продолжал директор. У Марка бешено заколотилось сердце. Наверное, сто двадцать в минуту, никак не меньше. Тайсон продолжал бушевать. — Если б я мог заменить вас или просто уволить, господи, если б я только мог это сделать — все было бы много проще. Сколько сенаторов осталось в вашем списке?

— Семь, сэр.

— Перечислите их.

— Брукс, Харрисон, Торнтон, Бэрд, Нанн, Декс… Декстер и…

Марк побелел.

— Выпускник Йельского университета, а наивны как бойскаут. Когда мы впервые увидели вас в обществе доктора Элизабет Декстер, мы, по глупости, зная, что именно она дежурила вечером 3 марта в больнице Вудро Вильсона, по глупости, — он намеренно повторил эти слова, — предположили, что вы прорабатываете очередную версию, и что же? Выясняется, что она дочь одного из подозреваемых сенаторов, но мало того, у вас с ней роман!

Марк хотел возразить, но был не в силах разлепить пересохшие губы.

— Вы с ней спали, Эндрюс, не отпирайтесь.

— Нет, сэр, — очень тихо ответил Марк.

— Молодой человек, — тут же парировал директор, — мы поставили микрофоны в ее квартире и слышали все, что происходило.

Марк вскочил со стула. Он уже не страшился директора; он был в ярости.

— Я мог бы ответить «да», если бы вы не помешали мне, — заорал он. — Вы хоть помните, что такое любовь, или вообще никогда не знали? Да пошли вы к… матери вместе с вашим Бюро, — вы знаете, я посылаю не часто. Я работаю по шестнадцать часов в сутки и не сплю ночами. Меня, возможно, хотят убить, а вы, единственный человек, которому я верю, подсылаете ваших стукачей за мой счет поиграть в юного связиста. Да чтоб вы сгорели! Я лучше присоединюсь к мафии — их ребятам хоть иногда выпадает выходной.

Никогда в жизни Марк не был в такой ярости. Он откинулся на стуле и стал ждать, что сейчас будет. Впрочем, ему уже было все равно. Директор не проронил ни слова. Он подошел к окну и стал смотреть на улицу. Потом медленно обернулся: тяжелые плечи, крупная голова… Это конец, подумал Марк.

Директор остановился в полуметре от него и, глядя прямо в глаза — так он смотрел на него всегда, с тех пор, как они познакомились, — сказал:

— Простите меня. Я обидел вас, не подумав, но поймите, у меня уже мания преследования. Я только что оставил президента — она бодра, здорова, полна планов, связанных с будущим нашей страны, — и что же я слышу? Единственный человек, который в силах помочь ей осуществить эти планы, спит с дочерью одного из семерых сенаторов, возможно, именно сейчас замышляющих убийство. Я не предполагал, что у вас это так серьезно.

Великий человек, подумал Марк.

Взгляд директора не отпускал его.

— Молите бога — и я тоже стану молиться с вами, — чтоб это был не Декстер. Если покушение замыслил он, первым под удар попадете вы. — Он вновь ненадолго замолчал. — Кстати, эти стукачи охраняют вас денно и нощно, тоже по шестнадцать часов в сутки, без передышки. А у некоторых, представьте себе, жены и дети. Теперь мы оба знаем правду. Так вернемся же к своим обязанностям, Марк, и постараемся за эти три дня не потерять разум. Только не забывайте обо всем ставить меня в известность.

Марк победил. Нет, проиграл.

— Осталось семь сенаторов, — директор говорил медленно, превозмогая запредельную усталость. Марк никогда не видел его таким. А другие сотрудники? Вряд ли.

— Беседа с президентом подтвердила мои подозрения. Сенатор-убийца хочет во что бы то ни стало помешать принятию законопроекта о владении оружием. Там был председатель законодательного комитета, который прорабатывал законопроект в предварительной стадии, — сенатор Бэй. Он по-прежнему в списке. Надо послушать, что скажет на заседании комитета он сам и другие подозреваемые — но при этом следите за Пирсоном и Нанном в Комитете внешних сношений. — Он снова замолчал. — Осталось всего три дня. Я не собираюсь менять свой первоначальный план, пусть все идет как прежде. Я все еще не в силах отложить намеченное на 10-е выступление президента в самую последнюю минуту. Хотите что-нибудь добавить, Марк?

— Нет, сэр.

— Что собираетесь предпринять?

— Завтра хочу повидаться с директорами законодательного комитета и Комитета внешних сношений, сэр. Может быть, тогда для меня многое станет яснее: как подходить к проблеме и что искать.

— Хорошо. И расспросите обоих подробнейшим образом, на случай, если я вдруг что-то пропустил.

— Да, сэр.

— Наши сотрудники с утра до вечера изучают отпечатки пальцев на двадцати восьми банкнотах; в настоящее время они ищут отпечатки миссис Казефикис. Так мы по крайней мере будем знать, на которой из банкнот могут обнаружиться отпечатки пальцев нужного нам человека. Они уже сняли более тысячи отпечатков, но ни один не совпадает с отпечатками миссис Казефикис. Как только что-нибудь станет известно, я тотчас же свяжусь с вами. Будем считать, что мы оба сегодня перетрудились. Можете не приходить завтра к семи, — директор взглянул на часы, — я имею в виду сегодня. Но в среду я жду вас к семи, и не опаздывайте, потому что тогда в запасе останется всего один день.

Марк знал, что ему предлагают уйти, но он еще не все высказал. Директор взглянул на него и сразу это почувствовал.

— Крепитесь, Марк. Идите домой и отдохните. Я старый, усталый человек, но я хочу, чтобы эти подонки, все вместе и каждый в отдельности, в четверг, еще до вечера, сидели за решеткой. Ради вас я надеюсь, что Декстер не виноват. Но будьте готовы ко всему, Марк. Любовь может быть слепа, но будем надеяться, она не глуха и не нема.