Дорога цвета собаки - Наталья Гвелесиани

— Кевин, — представился он, протянув руку Годару после того, как выпустил из объятий Мартина.

Как тут быть с уставом и этикетом? Годар машинально подал королю руку как новому знакомому и назвал свое имя.

— Рад наконец вас видеть, — сказал король, заискивая. — Наш друг Мартин только и говорит, что о вас. Наш друг и члены Шахматной комиссии. Турнир выявил у вас задатки талантливого полководца.

— Простите, Ваше Величество, но я не победитель. Одну партию я проиграл, а другую с трудом довел до пата. Суэнские власти то и дело заблуждаются на мой счет. Мое назначение в войско — ошибка. Она дала мне преимущества и много счастливых минут. Если теперь меня отлучат от выполнения воинского долга, я стану самым несчастным человеком в стране. Но, Ваше Величество, произошла ошибка — я не могу скрывать это от вас.

— О, мой друг, члены Шахматной комиссии не могут заблуждаться. Вы довели обе партии до голого короля. Анализ показал, что, даже осознавая неминуемое поражение, вы не допускаете и мысли, чтобы сдаться без боя. Вы сражаетесь до последнего хода, дорогой Годар. Это очень ценное качество здесь, в Суэнии. Ведь по воле судьбы молодые витязи стали взвешенными в делах и неумеренными в развлечениях. Вы же сдержанны на досуге и безрассудны в бою.

— Но, Ваше Величество, я никогда не воевал.

— Не будем церемонными, мой друг. Называйте меня по имени, как принято у добрых друзей. Вы очень доблестный и, к тому же, очень искренний молодой человек. Вижу теперь и сам то, что знал со слов Мартина, а уж ему в искренности и проницательности нет равных в этой стране. Присаживайтесь, друзья. Ты, Аризонский, садись напротив. Доиграй, если не возражаешь, партию за черных. Впрочем, у нас важный разговор, а два серьезных дела не делаются одновременно… Боже, как я рассудителен, как я стар! — король пожурил сам себя и взглянул вопросительно на Мартина.

— Ну что вы, Ваше Величество, дай Бог нам отыскать в уставших до времени душах хоть половину вашей бодрости, — это сказал Мартин, и король немедленно расхохотался, закинув руки за голову и артистично устремив взор к потолку, да так, словно прилег на песок у моря, подставив лицо солнцу. Электрическая люстра в конфиденциальном кабинете короля, бывшим одновременно мастерской, складом, убежищем, библиотекой, пивной, научной лабораторией, сияла и при дневном свете. Казалось, король и в самом деле умеет принимать загар под люстрой. Или учится этому делу, тайно экспериментируя.

— Не хочешь ли ты сказать, что Кевин легкомыслен? — спросил король шутливым тоном, но в голосе его Годару почудилась боязнь. Суетливо выпрямив осанку, король придвинулся к краю стола, положив на него кончики пальцев. Руки его были белые, тонкокостные. Пальцы длинные, изящные, трогательно прилегавшие один к одному, как дети, созданные для нервной скрипки. Юношеские руки. Да, в короле Суэнии определенно было что-то от юнца.

— Ваше Величество, мы же с вами договаривались — в моих словах нет второго плана. Если возникнет необходимость в критичном высказывании, я допущу его без околичностей, как сейчас, — в голосе Мартина зазвучала детская обида. Следуюущую мысль он изложил, посмотрев в глаза Годару: — безрассудство безрассудству рознь, не правда ли, Ваше Величество? Белый витязь может подумать, что мы воздаем хвалу слепой, неумной храбрости.

Теперь настал черед обидеться Годару.

— Государь, я вовсе не приписывал себе доблести. Не могу знать твердо, какой именно род храбрости к лицу офицеру Суэнии, но на безумца я похож еще меньше, чем на труса. Я странник, но не безрассудный романтик, господин Кевин. Я надеюсь, что враг так же реален, как король Суэнии.

Трудно сказать, на кого он так обозлился: на Мартина, допустившего подковыристое высказывание, или на себя самого за то, что углубился в неведомое так бездумно. Вот сидит, неудачно щелкая зажигалкой, потемневший лицом витязь. Вот припудренный пылью чудаковатый король в фартуке пролетария, — он зарделся и одновременно воспрянул духом, как девица, получившая первый нескромный комплимент, — этот пленник придворного этикета, выпрашивающий у иностранца фамильярности. Вот шахматная доска, за которой король играет в сражения. А за стеной гениальный, предприимчивый шут, возможно, сбивает спесь с министров… Доведенная до лоска чистота и чудовищный беспорядок связаны в этой стране так же, как седые и черные волосы в спутавшейся нечесаной шевелюре Кевина. Ясности нет ни в чем. Разве не этого искал неприкаянный странник? Что же хочет он для себя прояснить, отчего раздражен? Асимметрия от хлама в убежище короля бесит его. А ведь прежде Годар мечтал о таких королях!

— Я рад, дорогой витязь, что ты отделил себя от суэнских юношей, — патетично произнес король, вперив ему в лицо увлажнившиеся глаза. Они словно вспыхнули синим пламенем с пеплом, после чего зрачок растекся смолою почти до краев радужки. Сверкнула на мгновение тонкая улыбка. Король, ставший черноглазым от пожарища в душе, заговорил со странной болью, замешанной на беспросветной веселости: — Помнишь, как сказал поэт: «Юноша бледный со взором горящим…» Проклятые книги, проклятая музыка, проклятые науки и необузданное солнце Суэнии повернули нас спиной к самим себе. Человек обиделся на животное и бежит от него к другому животному, думая, что спешит к себе в гости. В Краю Вечного Полдня болезнетворные микроорганизмы размножаются быстрее, единичные случаи заболевания разрастаются в эпидемию так скоро, что на ликвидацию мерзости в зародыше просто не хватает времени. Произвол — цена за скорость. Правда, солнце Суэнии щедро врачует то, что невольно провоцирует — физические недуги. Иммунитет суэнца так силен, что эпидемии мы предполагаем, так сказать, чисто теоретически. Но в остальном Произвол и Причудливость — верховные правители. Будущее — наш враг. Культура и цивилизация — костыли, сделавшие животное двулапым и подломившие веру в собственную скорость. О, как больно ветер гладит кожу, оставшуюся без шерсти! Как нестерпимо прикосновение малой травинки! Первые суэнцы ограничили доступ плодов просвещения из Стран Неестественной Ночи и тем самым прикрыли по-хозяйски дверь. В оставшуюся щель просачивался строжайший минимум. Информация о научных открытиях, товары и книги — особенно художественные — тщательно отбирались. Но передозировка все-таки наступила. Горе нашим барышням — кожа их роговеет, а души черствеют! Горе витязям — они уже стали бледными юношами! Взоры юнцов, зажженные тоской по идеалу, полны еще блеска. Но разве легче оттого, что они освинеют чуть позже своих подружек? Тех подружек, которых начали потихоньку презирать за потерю эстетичности. Ха! Изнеженные юноши теряют не только головы, но и способность к воспроизводству. Они бегут в неведомые страны за прекрасными принцессами — теми самыми, что явились к нам призраками из романтических книжек вашего прошлого. Бегут, отказываясь служить Адриане — принцессе Вечности. Они догадываются, что недостойны Ее. И отворачиваются от своих подружек потому, что чувствуют, что будущее — враг их. Будущее предстанет в виде свиного рыла, которое окажется тем несносней, чем тоньше были их пальцы — пальцы музыкантов.