Разгадай Москву. Десять исторических экскурсий по российской столице - Александр Анатольевич Васькин

Юридического высшего образования у Шейнина не было, он успел закончить только Высший литературно-художественный институт им. Брюсова. И в свои двадцать с небольшим лет стал следователем прокуратуры. Первым уголовным делом, с которого началась совместная работа Вышинского и Шейнина, стало убийство Кирова. Шейнин вел следствие, а Вышинский на основании сфабрикованных своим помощником материалов обвинял невинных людей и требовал приговорить их к смертной казни.

Так продолжалось достаточно долго. До тех пор пока в 1949 году неожиданно не выяснилось, что государственный советник юстиции 2-го класса Шейнин Л. Р., возглавляя с 1936 года следственный отдел Прокуратуры СССР, «пригляделся к недостаткам, свыкся с ними, стремится представить положение дел в прокуратуре в лучшем виде, любит приукрасить, гонится за сенсацией», а также «в личной жизни… не проявляет необходимой разборчивости в своих многочисленных знакомствах». Прочитав такую характеристику, данную заместителем заведующего административным отделом ЦК ВКП(б) Бакакиным, Сталин немедленно распорядился освободить Шейнина от занимаемой должности «в связи с переходом на другую работу». Однако работы другой Шейнину товарищ Сталин не предоставил. И, сиживая долгими зимними вечерами дома, бывший следователь все свое время, теперь свободное, посвятил писательскому труду.

Шейнин подвизался на литературной ниве еще до войны, сочиняя всякие пьесы и рассказы. За материалом далеко ходить было не надо. Он использовал для своих опусов информацию из уголовных дел, которые сам и вел. В том, что высокопоставленный работник следственных органов является еще и драматургом, членом Союза писателей, ничего удивительного не было. Например, заместителя Берии Меркулова также неоднократно, в перерывах между допросами, посещала литературная муза. Его пьеса, в частности, шла на сцене Малого театра.

Еще в 1940 году Шейнин предложил кинорежиссеру Эйзенштейну поставить по написанной им пьесе «Дело Бейлиса» фильм. Эйзенштейн даже придумал название – «Престиж империи». Вместе они написали сценарий и послали письмо Сталину, но вождь этим не заинтересовался. А посоветовал лучше уж написать сценарий про Ивана Грозного, «как прогрессивную силу своего времени и опричнину, как целесообразный его инструмент».

Постепенно литературный багаж Шейнина становился все увесистей. К концу своей литературной карьеры он мог похвастаться не одним томом сочинений: «Записки следователя», «Военная тайна» и другие. Конечно, со временем эти творения все меньше привлекали к себе внимание серьезного читателя, оказываясь зачитанными до дыр разве что в детских библиотеках. Свои пьесы Шейнин писал в соавторстве с братьями Тур (никакие они не братья: фамилия одного из братьев была Тубельский, а второго почему-то Рыжей, но похоронены на Новодевичьем они вместе).

Сначала Шейнин и братья Тур сотворили комедию «Чрезвычайный закон». Это была пьеса о том, как замечательно воплощается на практике так называемый закон о трех колосках, по которому даже двенадцатилетние дети могли быть приговорены к смерти за украденную с поля гнилую картофелину. Дальше пошли пьесы «Очная ставка» (красноречивое название!), «Кому подчиняется время» (премьера в театре им. Вахтангова) и другие им подобные. А в 1950 году они получили Сталинскую премию за сценарий к фильму «Встреча на Эльбе». И вроде бы после увольнения из прокуратуры все шло для Шейнина неплохо. Гонорары увеличивались, популярность росла…

В октябре 1951 года поэт Сергей Михалков встретил на улице Горького карикатуриста Бориса Ефимова: «Слышал, Шейнина взяли?» – «Да что ты, он же сам всех сажал!» – «Вот так, раньше сам сажал, теперь его посадили». Действительно, незадолго до этого разговора Шейнин был снят с поезда, на котором возвращался после отдыха из Сочи, и арестован. Показания на Шейнина дал бывший следователь НКВД Шварцман, давний его сослуживец и друг. Помимо Шварцмана в компанию входил и Родос – тоже следователь. Втроем они и работали. Шварцман и Родос в основном занимались доведением подследственных «до кондиции», а Шейнин подводил под это дело юридическую основу. Лев Романович со своим литературным институтом был из них троих самым образованным.

Шварцман поведал на следствии, что он и завербовал Шейнина в группу иностранных агентов. Он также признался, что принимал личное участие в убийстве Кирова, имел интимную связь с собственным сыном, дочерью, а также министром МГБ Абакумовым и английским послом сэром Арчибалдом Кларком Керром, эту связь он установил, проникнув однажды ночью на территорию английского посольства в Москве. Начав «разработку» Шейнина, следователи в качестве доказательств его преступной деятельности использовали его же пьесы, обвиняя в том, что с помощью своих пьес он протаскивает на сцену зловредные антисоветские идейки, а также возглавляет заговор шпионов-драматургов, препятствующих неуклонному подъему советской литературы и искусства.

Шейнина доставили на Лубянку сразу к полковнику Рюми-ну, известному тем, что всего за несколько месяцев из обыкновенного следователя он превратился по приказу Сталина в заместителя министра госбезопасности. Именно Рюмин и «раскрутил» дела врачей-убийц и антифашистского комитета. Шейнин отказался взять на себя руководящую роль в заговоре, согласившись со следователями лишь в том, что рассказывал антисоветские анекдоты в кругу своих соавторов-драматургов и произносил вслух «плоские шутки определенного свойства». Не признал он и то, что был завербован во время Нюрнбергского процесса, в котором он участвовал в составе официальной советской делегации.

Но Рюмин почему-то не поверил показаниям Шейнина, потребовав от него сдать «и центр, и подполье, и выход на Америку, и все как полагается», пригрозив в случае отказа говорить правду отправить в Лефортовскую тюрьму, славившуюся своим жестким режимом. В Лефортово Шейнин все же угодил. Он находился в одной камере с полковником госбезопасности Черновым, который к тому времени уже два года сидел один и, конечно, новому соседу обрадовался. «Ко мне посадили писателя Леву Шейнина, – пишет Чернов. – Он ко мне подъезжал и так и эдак, расспрашивал, кто я, за что сижу, а я до того одичал, что отмалчивался и даже назвался другой фамилией… Скуповатый он, Лева, как что получит из тюремного ларька на выписку – ничем не поделится, а так ничего, байки разные рассказывал. “Знаешь, – говорит, – я юрист не из последних, как-никак государственный советник юстиции 2 класса, по-вашему генерал-лейтенант, а в своем деле ни хрена понять не могу!” От него я узнал, что Берию посадили. Шейнину, понятно, этого не сказали, но Лева башковитый – по характеру записей в протоколе допроса сам обо всем догадался и тут же написал письмо Хрущеву, они с друг дружкой давно знакомы. Главное, был случай, когда Лева ему добро сделал: входил в комиссию, которая по заданию Политбюро что-то проверяла на Украине, и составил справку в пользу Хрущева… В общем, Леву вскоре выпустили».

После