Ярость и рассвет - Рене Ахдие
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, он рассказывал мне о ней.
– У нас с султаном Парфии есть тайное соглашение. Каждые полгода или около того я еду к нему и делаю завуалированные угрозы, рисуясь перед ним как павлин, демонстрируя силу, чтобы разубедить его предавать огласке заявления, будто я незаконный наследник халифата Хорасана.
– Что, простите? – с пылом спросила Шарзад.
Халиф продолжил:
– На самом деле это логично. Он открыто называет мою мать шлюхой. И все ставят под сомнение мое происхождение. Тогда он сможет собрать поддержку и начать войну за халифат. Только ему не хватает силы и числа людей, чтобы занять определенную позицию. И я намерен сохранить такое положение дел.
– Он может называть вашу мать шлюхой?
– Это не должно тебя шокировать. Мой отец говорил то же самое мне. Много раз.
Шарзад осторожно вдохнула.
– Ваш отец тоже сомневался в том, что вы его сын?
Халиф поднес чашу с вином к губам и сделал большой глоток.
– Опять же, это не должно тебя шокировать.
Она почти хотела думать, будто ослышалась.
«Какое же, лишенное любви, детство было у него?»
– И для вас это нормально?
Он поставил чашу на стол.
– Полагаю, у меня несколько искаженное понимание этого слова.
– Вы хотите, чтобы я вас жалела, сеид?
– А ты хочешь меня жалеть, Шарзад?
– Нет. Не хочу.
– Тогда и не надо.
Огорченная, она схватила его чашу со стола и выпила все до остатка.
Уголок его губ слегка приподнялся.
Вино жгло; она откашлялась и поставила бокал перед собой.
– Кстати, я придумала, как вы можете загладить свою вину. Если вы, конечно, все еще хотите.
Он отклонился на подушки в ожидании.
Она глубоко вдохнула, готовясь захлопнуть капкан.
– Помните, прошлой ночью я рассказывала, как Аладдин увидел переодетую принцессу, бродившую по улицам города?
Халиф кивнул.
– Вы сказали мне, что завидуете свободе, которую принцесса испытала в своем городе, без королевской мантии на плечах. Я хочу так сделать… С вами, – закончила она.
Он застыл, его глаза изучали ее лицо.
– Ты хочешь, чтобы я вышел в Рей без телохранителей?
– Да.
– Только с тобой?
– Да.
Он помедлил.
– Когда же?
– Завтра ночью.
– Почему?
«Он не отказался наотрез».
– Ради приключения, – подстрекала она его.
Он потупил взгляд. В раздумье.
– И вы у меня в долгу, – нажала на него она.
«Пожалуйста. Не откажи мне в этом шансе».
– Я согласен. Я в долгу перед тобой. И принимаю условия.
Шарзад просияла.
Его глаза расширились от яркости ее улыбки.
И, к ее большому удивлению, он тоже ответил ей улыбкой, выглядевшей чуждой на его обычно холодном и угловатом лице.
Чуждой, но дивно великолепной.
Что-то опять сжалось у нее в груди… и это должно быть проигнорировано.
Любой ценой.
* * *Они стояли в небольшом переулке рядом с входом на базар. Небо над ними было багровым в сумерках, и смесь из пряностей, пота и запаха домашнего скота наполняла весенний воздух пьянящим ароматом жизни во всем ее изобилии.
Шарзад плотнее закуталась в темно-серую накидку. Кристалл отравленного сахара, который она украла, в ее кармане, казалось, загорится от одной мысли о нем.
Охристые глаза халифа увлеченно изучали окружающую обстановку. Его черная рида была натянута на лоб и закреплена тонким обручем из подходящей кожи.
– Вы раньше бывали на базаре Рея? – прошептала она.
– Нет.
– Держитесь рядом. Он очень похож на лабиринт, с каждым годом становится все больше, а его коридоры извиваются без всякого смысла либо закономерности.
– И тут у меня есть твердое намерение оставить тебя позади, чтобы исследовать все самому, – пробормотал он.
– Вы пытаетесь быть смешным, сеид?
Он нахмурил брови.
– Нельзя использовать это слово здесь, Шарзад.
Справедливое замечание. Особенно если учесть беспорядки на городских улицах из-за него.
– Ты прав… Халид.
Он издал быстрый вздох.
– А как мне тебя называть?
– Извини?
– Как тебя называют друзья?
Она колебалась.
«Почему я пытаюсь защитить глупое прозвище, которым меня наградил Рахим, когда мне было десять?»
– Шази.
Нечто, напоминающее улыбку, заиграло на его губах.
– Шази. Тебе идет.
Она закатила глаза.
– Следуй за мной.
С этими словами Шарзад выскочила из безопасной тени в оживленную толпу наиболее активного уличного рынка Рея. Халиф Хорасана следовал за ней по пятам, когда они прошли под аркой в душный лабиринт людей и товаров.
Справа от них были торговцы, предлагающие разнообразные продукты, – засахаренные финики и другие сухофрукты, разные виды орехов в потемневших от воды деревянных бочках, высокие горы специй ярких оттенков. А слева продавали сукно, окрашенные ткани и мотки пряжи, лежащие на слабом ветру, чьи цвета были словно знамя, вырезанное из радуги. Многие продавцы налетели на пару, пытаясь уговорить их попробовать фисташки или отведать вкусной кураги. Поначалу Халид напрягался при столкновении с каждым человеком, подходившим к ним, но вскоре его походка стала неторопливой, как у обычного покупателя, прогуливающегося по базару теплым весенним вечером.
Пока из-за прилавка не выскочил юноша, чтобы обернуть Шарзад рулоном ярко-оранжевого шелка.
– Так красиво! – вздохнул он. – Вы должны купить его. Он так вам идет.
– Я так не думаю. – Она покачала головой, отодвигая его руки.
Он притянул ее ближе к себе.
– Мы не встречались раньше, госпожа? Я бы не забыл такую красоту.
– Нет, не забыл бы, – сказал Халид низким голосом.
Юноша усмехнулся ему.
– Я не с тобой говорю. Я разговариваю с самой красивой девушкой, которую когда-либо видел.
– Нет. Ты разговариваешь с моей женой. И ты очень близок к тому, что это станет последним разговором в твоей жизни. – Его голос был холоден, словно острие кинжала.
Шарзад взглянула на юношу.
– И если ты хочешь продать мне ткань, вести себя как развратный ублюдок не лучший способ. – Она сильно толкнула его в грудь, очень сильно.
– Дочь шлюхи, – пробормотал он.
Халид замер, костяшки его кулаков начали приобретать опасный оттенок белого.
Шарзад схватила его за руку и потащила прочь. Она видела, как тикали мышцы вдоль его челюсти.
– Знаешь, а ты довольно вспыльчив, – заметила Шарзад, когда они отошли на какое-то расстояние.
Он ничего не ответил.
– Халид?
– Такое неуважение… это нормально?
Шарзад подняла плечо.
– Это не нормально. Но и не является неожиданностью. В этом и есть проклятие быть женщиной, – угрюмо пошутила она.
– Это непристойно. Он заслуживает порки.