Автопортрет: Роман моей жизни - Владимир Войнович

Москва, Кремль, Бурлацкому

В институте Кеннана в советское время обычно получали стипендию и работали над своими проектами люди, изучавшие положение в Советском Союзе, но жившие в других странах. Во время моего пребывания там все чаще и чаще появлялись советские гости. Первым появился корреспондент «Огонька» Юрий Батурин, скромный молодой человек, вскоре сделавший головокружительную карьеру. При Ельцине он был одним из авторов новой Конституции, помощником президента, секретарем Совета безопасности, а потом вдруг переучился на космонавта. Затем пошли косяком 23-летний депутат Верховного Совета ССР Илья Заславский, Галина Старовойтова, Юрий Левада, Федор Бурлацкий. Последний при Брежневе, как я слышал, состоял в команде сочинителей генсековских речей и слыл либералом. Выступая в институте, он рассказывал, какие в Советском Союзе наступили либеральные времена.

Я представился и задал волновавший меня вопрос:

— Будут ли возвращать гражданство тем, кто его лишен?

Бурлацкий долго всматривался в меня, видимо, в поисках правильного ответа. Наконец спросил:

— А в чем дело? Вы хотите приехать — приезжайте! Я вам могу прислать приглашение.

— Извините, — сказал я, — я не хочу ездить по вашему приглашению. Это моя родина, и я хочу ездить на родину без приглашений.

Он делал вид, что не понимает, или правда не понимал, в чем дело.

— Ну, вы мне все-таки напишите.

— Мне незачем вам писать, — сказал я. Но, подумав, спросил из любопытства: — А куда вам писать?

Он замешкался с ответом, может быть, даже задумался, давать ли свой адрес или нет, затем нашел выход из положения:

— Напишите просто, — сказал он, расплывшись в самодовольной ухмылке, — «Москва, Кремль, Бурлацкому». Меня найдут.

Этот человек, о котором говорили, что он принадлежал к кругу околобрежневских либералов, запомнился мне надутым самодовольным чинушей советского образца. Но были совсем на него непохожие.

Заславский и Старовойтова

Депутату Верховного Совета СССР Илье Заславскому было 23 года, а выглядел он еще моложе, как худенький старшеклассник. Другое дело Галина Старовойтова. Молодая, энергичная, уверенная в себе дама. Выступала, слушала, интересовалась не только собой. Рассказывала об этнических проблемах в Советском Союзе, об Армении, Нагорном Карабахе. Видно было, что умеет повелевать. Всем стипендиатам Кеннан-института предоставлялся оплачиваемый помощник, которого можно было посылать в библиотеки или архивы и давать самые разные задания. У меня таким помощником был аспирант, которому я стеснялся что-нибудь поручать, а он испытывал постоянную неловкость оттого, что получает деньги за так. Иногда я все-таки посылал его в библиотеку Конгресса за какой-нибудь книгой, и он охотно кидался исполнять поручение. Старовойтова была совсем не такой. Получив в Кеннане месячную стипендию и аспирантку в помощь, она ее эксплуатировала по полной программе. Моей судьбой она заинтересовалась и потом уже в Москве сделала обо мне большую телевизионную программу. Но еще в Вашингтоне мы подружились и общались лично. Когда я вернулся в Германию, перезванивались, а когда поселился в Москве, опять стали общаться лично.

Фермер Дэвид Орр

Ненаписанное продолжение истории Чонкина меня мучило много лет. Сюжет в процессе обдумывания неоднократно менялся и удлинялся. В первом варианте он кончался 1956 годом.

Приехав на Запад, я встретил много людей, похожих на Чонкина. Например, бывших военнопленных, власовцев, боявшихся вернуться в Советский Союз. Некоторые из них избежали депортации, расстрела или лагерного срока. Избежавшие осели в Европе и в других местах. Как-то в Англии я пришел в один ресторан и смотрю, все столы заняты людьми, которые говорят по-украински. Оказалось, там есть целые украинские деревни. Такие же поселения можно найти в Америке.

Между Нью-Йорком и Филадельфией есть ферма (русские ее называют «фарма» от английского «фарм») Рова — большое поселение русских эмигрантов. В восьмидесятых годах на фарме жили (а может быть, живут и сейчас) очень странные русские люди. В основном вторая волна эмиграции, бывшие советские солдаты, казаки. Они жили в странном мире, не смешиваемом со смежным американским, и говорили на диковинном языке — на русском с англицизмами и украинизмами. Здешний контингент в основном состоял из очень простых малограмотных русских людей. Но на местном кладбище, довольно большом, попадались и могилы знаменитостей. Например, генерала Деникина, переселенного в новые времена в Москву. Насмотревшись на обитателей «фармы», я понял, что и Чонкин мог бы быть одним из них. А лучше, если он каким-нибудь образом попадет на настоящую американскую ферму.

Чтобы понять, как живут американские фермеры, я, выступая в университете штата Индиана, спросил, не знает ли кто-нибудь какого-нибудь фермера, у которого я мог бы пожить несколько дней. Мне назвали Дэвида Орра, фамилия, если вспомнить устаревшее русское слово «орать», вполне подходящая для земледельца. Дэвид был фермер современный, регулярно приезжал в университет на агрономический факультет слушать лекции. Меня с ним познакомили, и он охотно пригласил меня к себе.

Стояла ранняя весна, сельскохозяйственных работ еще было мало, но тем не менее я выезжал с ним на поля, и Дэвид рассказывал мне, как он работает.

Он — типичный для Америки потомственный хлебороб. Его род корнями уходил в Англию, но уже 200 лет как обосновался в Америке. И все 200 лет все предки были фермерами. Дэвид ведет хозяйственную книгу, куда записывает все свои доходы и расходы: продал зерно, купил трактор, новые ботинки, коробку спичек — все доходы и расходы, крупные и мелкие. Так записывал еще его прадед, потом дед и отец. Я увидел потомственного крестьянина, который гордится своим крестьянством и тем, что достойно продолжает дело своих предков.

В семье Орра традиция — имя каждого должно быть пятибуквенным и начинаться обязательно с «Д». Главу семьи зовут Дэвид, жену — Донна, и две дочки — Даяна и Дэбра. В их роду всегда были крепкие семьи. Они здесь рождались, женились, жили вместе до самой смерти и все похоронены на местном кладбище. На новом поколении традиция сломалась. Обе дочери Орра ко времени нашего знакомства по два раза разводились и вновь выходили замуж, а теперь небось и внуки вступают в не очень крепкие браки.

Дэвид работал много и эффективно. Выращивал сою и кукурузу в среднем по сто центнеров кукурузы с гектара. У него 600 акров, то есть 300 гектаров земли — участок, достаточный для среднего колхоза. Но работал он один. Донна служила бухгалтером на большом элеваторе. У Дэвида было тоже два элеватора, но маленьких, в которых он хранил зерно, а потом передавал на большой элеватор.