Всемирная история болезни (сборник) - Олеся Мовсина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дима всегда смеялся над одной только мыслью, что мы можем умереть.
И вот тогда мне приснилось, что я стою на коленях в каком-то узком коридоре на полу, усыпанном жемчугом. И, как дождь, жемчужины сыплются откуда-то сверху на меня и вокруг. И звук от этого совсем неправильный, не такой, какого следовало бы ожидать от падения жемчужин. А специальный, занудный, как будто по краю хрустального фужера мокрым пальцем водят. Я подумала, что меня наказали и на жемчуг поставили, как на горох лентяя. А потом во сне же вспомнила, что жемчуг в русском фольклоре – это слёзы, и кто-то. Кто-то тогда же мне произнёс там, во сне. Что буду я по-настоящему счастлива, но уже после того как выплачу столько слёз, сколько есть всего жемчужин в этом коридоре. С тех пор частенько я пытаюсь вернуться в тот сон и сосчитать, сколько же их точно там всё-таки было. При том что давно уже знаю, что никакого мне счастья нет и не надо. И даже про слово это думаю со смутным презрением.
А сегодня совсем неожиданно я опять оказалась в этом коридоре. Но там было пусто и сухо – никакого дождя. Может, горе моё наконец-то иссякло? И только звук. Он по-прежнему был, он как-то косвенно подтверждал, что я не ошиблась адресом. Тревожный, скриплый, нарастающий.
Я проснулась и даже не сразу испугалась. Звук был отчётливый, он был на кухне моей съёмной однокомнатной квартиры. Меня подбросило и прибило спиной к стене, к коврику над диваном. Именно спиной к стене, так я всегда боялась в детстве, чтобы ужас не захватил меня с тыла, чтобы любую опасность видеть лицом. Поперёк горла запульсировал крик, но тут полоска света под кухонной дверью мне что-то напомнила, и страх отпустил.
Когда я выползла на кухню, замотавшись одеялом, панибратья Айкендуевы как по команде перестали водить своими длинными гибкими пальцами по краям моих гостевых бокалов и дружелюбно закивали-заморгали. Я не выдержала и обозвала их идиотами. Вы меня сговорились в психушку отправить? Что за мода вламываться среди ночи?
Канистрат и Полиблюд от слов моих заметно опечалились. Один из них (я ещё не очень хорошо их различала) поспешил убрать бокалы в шкаф, а второй сделал вовсе скорбное лицо и предложил мне присесть.
– Мы принесли вам дурную новость, хозяйка, – сказал убиравший посуду. – Ваш хороший друг, ваш бывший одноклассник, человек, к которому вы были явно неравнодушны, попал в автокатастрофу.
Да, именно так это и прозвучало, «в автокатастрофу». Я никак не могла понять, о ком и о чём речь. Дима? Но при чём тут автокатастрофа?
– Он ждет вас в больнице. Сходите к нему завтра, может, он будет ещё жив, – продолжал уже другой Айкендуев.
Тёма? Да кто вы тут такие? Да что вы всё врете? Я видела Тёму недавно, не может быть, чтобы он… Мне снова захотелось прислониться к стенке спиной, чтобы страх не царапал меня сзади. Спокойно. Надо только убедить себя в том, что ничего сверхъестественного в этих братьях-панибратьях нет. Допустим, они сделали дубликат ключей от моей квартиры. Допустим, они странные люди, привыкшие ходить в гости к соседям без приглашения и по ночам. Но Тёма? Откуда они его знают и неужели он правда разбился? Откуда вам это…
Я не договорила.
– Мы сейчас работаем в той больнице, – как всегда, предупредили Айкендуевы мой вопрос. – Мы случайно узнали, услышали, что разговор шёл о вас. Он попросил позвать одноклассницу Агнию, но его родные не знают вашего нового адреса и не могут. А мы…
Они вежливо помолчали, ожидая, когда во мне созреет следующий вопрос, чтобы и на него ответить впрок. Допустим. Но почему я всё-таки должна вам…
– Верить? – они переглянулись и опять загрустили. Потом на столе вдруг возникла водка и почему-то пачка замороженных крабовых палочек. Очевидно, предполагаемая закуска.
– Агния Николаевна, – кажется, Канистрат, постучал этим ледяным кубиком по краю моего одеяния-одеяла, как будто я всё ещё спала, а он пытался меня разбудить.
Действительно, я ничего не потеряю, если схожу завтра в эту больницу, если же нет…
Они заставили меня всё-таки выпить. Потом засобирались, ссылаясь на то, что их ручная домашняя крыса Оболтус уже, наверное, забеспокоилась по поводу их долгого и ночного отсутствия. Уходя, кажется, Полиблюд отечески склонился и поцеловал одеяло на мне в районе плеча:
– Хорошо, когда человек находит себе ответ в самой формулировке вопроса, – сказал он, слегка издеваясь над моей непонятливостью. И я, окончательно обессилев, простив им бесцеремонность, решила ни о чём больше не спрашивать. Особенно и конечно же о тех жемчужинах, о том, куда они их всё-таки подевали.
10. Окно
Мара:
Однажды я приехала к Нюсе зимой. Она тогда работала в газете и целыми днями пропадала в редакции. И вот мне захотелось сделать ей какой-нибудь маленький, трогательный сюрприз. К её вечернему приходу сотворить что-нибудь эдакое приятное. Сбегала в магазин, купила вина и мороженой клюквы для пирога, вымыла полы-столы и тут вдруг наткнулась на кухонное окно. Оно было заморожено хуже той клюквы, через него не было видно абсолютно ничего. То есть я помнила, что в детстве когда-то любовалась узорами, которые якобы дедушка мороз. Но тут не было никаких узоров, просто грязно-белая непричёсанная наледь. Мой тонкий эстетический вкус изумился и возмутился.
И я решила вымыть это окно.
Сначала выпотрошила утепляющие поролоновые трубочки из рам, потом с нечеловеческими усилиями выбила эти рамы из заледеневших редутов, налила в ведро горячей воды и стала растворять.
Что называется, любо-дорого было, я его мыла, мыла, как будто глаза себе после сна продирала. Стало ясно и чисто, я уже хотела закрывать окно на место, но вдруг. Вдруг стекло стало покрываться новой корочкой льда. Неуклонно, прямо у меня на глазах. Я выругалась почти неприлично и налила в ведро новой воды, погорячее. После второй помывки окно пыталось сиять ещё чище, но льдом покрывалось прямо у меня из-под рук. Тогда я выругалась уж совсем неприлично. Но сдаваться была не намерена и поэтому снова пошла за горячей водой. Я очень хотела сделать своей подруге сюрприз.
Когда вошла Нюся, я перестала воевать со стеклом и обречённо уселась на табуретку. В квартире стоял колюще-режущий морозяка, и только мне было жарко от злости и собственной глупости.
– Знаешь, – сказала мне в тот вечер Нюся, когда мы отсмеялись, заправили раму куда надо и уже начали вместе печь клюквенный пирог. – Знаешь, почему я так рада, что ты женщина?
– Почему же? – спросила я, удивившись и затаив дыхание.
– Если бы рядом со мной сейчас был другой человек, настолько же хороший друг, как ты, но мужчина… Тогда это было бы изменой тому, кто у меня погиб и которого люблю.
Нюсечка всегда поражала меня своим умением изысканно выражаться.
Вадим:
В первую ночь мне приснилось, что я сижу на высоком дереве. На самой маковке, в центре. А справа и слева на ветках сидят Катя и Вера. И я ничего не могу чувствовать, кроме их немого требования удержать. И правда ведь. Они могли упасть, и тогда бы я чувствовал себя виноватым. Хорошо, хорошо. Но я всё никак не мог решить, куда же мне двинуться сначала. Вправо или влево, за женой или за дочерью. Ведь если бы я повернулся в одну сторону, то потерял бы из виду другую и тогда. А так обеих можно было наблюдать. Вообще я, как всегда, боялся, что мы потеряем равновесие. И продолжал молча сидеть в центре. По меркам сна я просидел там очень долго. Ничего не происходило.
И только в середине второй ночи на новой квартире грянул предсказанный взрыв. Я проснулся от взрыва, но сразу не вскочил. Вспоминал, куда же привычный шкаф и что это за такой оранжевый свет в окне.
Потом уже.
Столб огня чуть-чуть не доставал до нашего, четвёртого. Горела машина во дворе. Спросонья полезла в голову всякая мелочь вроде вопросов. А почему и по какой причине. Но разум отказался служить – в угоду дикой красоте зрелища.
И вдруг машина поехала. Медленно тронулась – но не прямо, а под каким-то зигзагообразным углом. Такого я действительно ещё не видел. Освещённый огнём двор. Пусто, никого, окна не горят. Обернулся на часы – четыре.
Сумасшедшая машина вывела положенный ей полукруг. И бездарно воткнулась в ограду.
– Надо бы вызвать пожарных, – сказала Вера у меня за спиной. И тут зашумели, разворачиваясь. Машины.
– Уже вызвали, ты ложись.
– Интересно, там был кто-нибудь внутри? – спросила она уже совсем проснутым голосом. И мне только сейчас откликнулось: а правда? Боковым зрением смерил её заботу о ближнем: там было только желание впиться всеми зубами в острый сюжет. А Катя даже не проснулась.
Мы ещё постояли, и она ушла. Потом я постоял ещё один. Гори всё оранжевым пламенем. Подумал, что имя Агния похоже на огонь. Но очень не хотелось промывать глаза впечатлениям этих дней. И я забылся сам и забыл её тоже – мертвецким сном. Под догорающую усталость и крики уже ненужных пожарных.