Записки «черного полковника» - Сергей Трахимёнок

Довольно часто в изделиях имеется знак стрелы или копья, которые были символами мужского бога еще во время неолита в верованиях индоевропейцев. У крымских татар такие знаки назывались тамга — отметина (тюрк). А на многочисленных портретах XVI–XVIII вв. шляхтичей Хадкевичей, Веселовских, Радзивиллов, Сапег, Тарнавских — гербы с мотивами тамги: стрелы, цветы, рога — символы духа, змеи — символы мудрости, полумесяцы со звездой и др.

Таким образом, — утверждал автор, — портрет XVI–XVIII вв. является не только произведением искусства, но и генеалогическим документом, который увековечивает представителя того или иного рода и является его родовым “паспортом”».

А далее Ильяс словно нанизывал доказательства друг на друга. Он писал, что «каждый крупный феодал стремился не только к богатству и к участию в политических интригах, но и хотел оставить своим потомкам свидетельство своей известности. Таким свидетельством мог стать портрет с изображением на нем всех атрибутов родовитости, власти и богатства».

Что шляхта была «рыцарским сословием», призванным защищать государство и руководить им, потому что рассматривала себя как особенный шляхетский слой, который ведет свое происхождение от античных сарматов.

Что крымские татары сформировались вследствие слияния тюркоязычного населения, местных жителей, тавров, киммерийцев, сарматов. Наименование «татары» объединяло большое число народов. А известный тюрколог Д. Ярамеев происхождение этого этнонима связывает с древнеперсидским народом. В этнониме «татар» первый компонент «тат» можно сопоставить с названием одного из племен Древнего Ирана.

Что это название попало в Европу до монгольского нашествия, благодаря путешественникам-купцам, которые побывали на Востоке. Более того, во время Средневековья в западноевропейской литературе русских отождествляли с татарами, Московию называли Тартарией. А Европа считала себя центром земли и культуры, поэтому все остальные народы были для нее варварами-татарами. По свидетельству русских ученых, слово «татары» употреблялось вместо скиф, сармат, варвар или просто нерусский. Так, например, орочей, которые жили около Тихого океана, называли татарами — отсюда название Татарского пролива. Позднее, по мере изучения Востока, русские и западноевропейские ученые начали отличать этнический состав региона, и этноним «татары» стал употребляться для обозначения тюркоязычного населения…

Что во время войны с тевтонцами в 1410 г. в войске Витовта находилось 30 тыс. союзных татар хана Джелал-эд-дина, сына Тахтамыша. От руки хана Багардина погиб последний Великий магистр ордена — Ульрих Юнгиген.

Заканчивалась статья выводом, что «по большому счету трудно понять, что представляют собой жители современной Беларуси, скорее всего, это славяно-балто-сарматский субстрат, или, точнее, сармато-балто-славянский, хотя для современников удобнее и привычнее первый компонент этого субстрата называть татарским».

Дочитав статью до конца, Расим еще раз пробежал некоторые ее места, понимая, что Ильяс потребует от него не только оценки, но и некоего союзничества в вопросах наличия татарских корней в Беларуси. Подумав, он выписал часть высказываний Ильяса на отдельный лист, чтобы текст «отлежался» и чтобы потом он мог взяться уже не за статью, а за основные идеи ее, для того, чтобы беседовать с автором на равных.

Однако Ильяс не дал ему времени на раскачку. Уже через день в дверь квартиры Расима позвонили. На площадке стояла соседка из квартиры напротив.

— Купите себе мобильный телефон, — сказал она, — чтобы ваши друзья меня больше не беспокоили.

После этого она протянула Расиму записку, которую написала со слов Ильяса, позвонившего ей по телефону.

— А откуда он знает ваш номер? — спросил Расим.

— Вот это я хотела у вас спросить? — поджала губы соседка и направилась в свою квартиру.

Ильяс требовал срочной встречи. Текст записки содержал квартирный телефон автора статьи и записки. А также указывал на место встречи и обещание заплатить за ужин в некоем кафе, которое нравилось Ильясу…

Б.Н.

Чем чаще ты пересекаешь границу, тем меньше уважения этой процедуре оказываешь. Впрочем, пересечение границы бывает разное. Одно дело, когда ты как представитель большого государства официально проходишь все паспортные и таможенные процедуры и в руках у тебя твой настоящий молоткастый серпастый.

Иное дело, когда ты делаешь все то же самое, но паспорт у тебя липовый, и ты уже бывал на этой территории, и, возможно, пропускные посты ее уже ориентированы о тебе, и тебя задержат либо сразу на въезде, либо, что гораздо хуже, на выезде. Ведь ты туда ездил не ворон считать.

Если тебя задержали на въезде, это всего лишь — «пытался проникнуть на означенную территорию по поддельным документам». Если на выезде, за тобой кроме въезда по нелегальным документам будет волочиться то, что ты там совершил, плюс то, что захотят на тебя повесить визави. А повесить они могут многое. И то, что ты совершал ранее, и то, что ты вообще не совершал. Ведь нужно же придать тебе некую монстрообразность, чтобы твое задержание или арест выглядели как акт благодеяния и спасения населения данной территории от типов тебе подобных.

Останавливаюсь в отеле в предместье Мюнхена. Вечером гуляю по Старому городу. Радуюсь тому, что я не в Западном Берлине. Наблюдения за мной нет, и это прекрасно.

На следующий день встречаюсь в «Гансом». Мы пьем лагер[17] и разговариваем. Хотя «Ганс» родом из Восточной Германии, он ведет себя как настоящий баварец: неторопливо, обстоятельно, не говоря лишних слов.

— Мне нужны чертежи одной лампы на заводе в предместье Мюнхена Рамерсдорфе.

«Ганс» молча отхлебывает из кружки и ничего не говорит.

— Ты можешь, достать эти чертежи?

— Нет, — говорит он мне. — Это не моя работа.

— А кто может ее сделать?

— Ее мог сделать Вилли, но он ушел от меня, а новый помощник Вилли не годится в подметки, — говорит «Ганс» и тяжело вздыхает.

— Что ты посоветуешь?

«Ганс» вынимает из внутреннего кармана пиджака портмоне и отсчитывает деньги.

— Что это? — спрашиваю я.

— Марки, — отвечает он.

— Для чего?

— Гельд махт аллес[18]…

Я недоуменно смотрю на него.

— Гельд махт аллес тюрен ауф[19].

Он снова делает паузу, а потом поясняет:

— Я позвоню одному фирмачу, у которого заказывал инструмент, и скажу ему, что ты привезешь ему расчет в гаштет в Рамерсдорфе.

Он не продолжает, а я мгновенно просчитываю ситуацию: «Ай, да “Ганс”, ему бы в разведке служить. Впрочем, он ей и служит».

А «Ганс» между тем достает маленькую табакерку, сыплет табак в ложбинку между указательным и большим пальцем и делает сильный вдох. Лицо его краснеет. Он испытывает явное удовольствие.

Бязев говорит, что это обостряет чувствительность вкусовых рецепторов. А еще «Ганс» может, как настоящий баварец, есть баварские колбаски без ножа и вилки. Правда, назвать это едой трудно: он просто высасывает их содержимое из оболочки.

На следующий день я появляюсь в Рамерсдорфе. Захожу в гаштет и говорю хозяину, что у меня здесь деловая встреча. Он указывает мне место, где я могу ждать моего делового партнера. В таких заведениях у завсегдатаев свои места за столом, но всегда есть столики для случайных посетителей. Пью пиво с солеными баранками, слушаю разговоры рабочих с радиозавода. Я весь превратился в одно большое ухо. Среди этой болтовни, должна, как пузырек на поверхности кипящей воды, выплеснуться нужная мне информация, которая послужит первой ступенькой к достижению цели.

В разведке часто бывает так, что случайно оброненное слово приводит к краху больших и дорогостоящих операций. Так, разработчик операции по устранению «Большой тройки» в Тегеране штурмбаннфюрер фон Ортель проговорился в дружеском застолье об операции Паулю Зиберту, который оказался советским разведчиком Николаем Кузнецовым. Правда, и с нашей стороны были ляпы. Так, один из высокопоставленных офицеров разведки не без гордости информировал партийный актив, что из шести сотрудников БНД, посетивших штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли, двое были нашими агентами. Нужно ли говорить, что при такой «наколке» вычислить агентов не составило труда…

Появляется мой партнер. Я приветственно, так, чтобы видел хозяин, машу ему рукой. Он садится за столик, я заказываю ему пива. Это жест уважения, потому что у немцев, кто заказывает пиво, тот и расплачивается за него.

Я отдаю деньги за заказ «Ганса» моему собеседнику, расспрашиваю его о Рамерсдорфе, потому что по легенде я все тот же фирмач, который любит Баварию и баварцев, но, к сожалению, живет в Западном Берлине.

Мой партнер принял деньги, выпил кружку пива и откланялся.