Глубокая охота - Михаил Александрович Лапиков

– Наверное, – с нарочитой задумчивостью произнес Ярослав, – потому что такое и не пишут. Даже бумага не всё способна вытерпеть, в отличие от людей.

Тут он все же немного покривил душой – приказ «семнадцать дробь ноль двадцать три», вполне возможно, существовал и на бумаге. Другое дело, что большинство подводников с самого начала игнорировали его, ссылаясь на «опасность всплытия ввиду возможной близости противолодочных сил противника», хотя еще за неделю до этого бодро фиксировали агонию гибнущих судов на кинокамеру. Впрочем, стоит отдать должное Большому Папе, вопросы «почему вы не приняли всех мер к уничтожению вражеского экипажа» довольно быстро прекратили задавать. И более того, те несколько человек, которые начали выполнять «семнадцать дробь ноль двадцать три» с повышенным энтузиазмом, очень скоро почувствовали себя не очень уютно.

– То, как вы говорите, фрегат-капитан… – Кажется, у комиссара возникли проблемы с подбором штампованных фраз из методички. – Это… не путь Империи. В этом нет чести. Вы говорите, словно… конфедерат!

– Значит, всадить из-под воды пару-тройку торпед в торгаша для вашего бусидо допустимо, а резануть по шлюпкам из пулемета уже нет? Танечка-сан, а нарисуйте как-нибудь на досуге примерную схему имперского пути? Напрягите кружок рисования, пусть оформят все красиво, с рюшечками. У нас раньше был только кружок подводных меломанов, причем и патефон и пластинки трофейные. Наверное, это разлагающе действует на боевой дух.

Комиссар выглядела… как минимум озадаченной. С трудом сдержав довольное хмыканье, фон Хартманн обошел её, насколько позволяла ширина палубы, и прошел в нос, где корпус становился еще уже. Некстати вспомнилась одна из старых фотографий – возвращение из первого боевого похода, когда он входил в гавань, «оседлав» носовую оконечность подводной лодки. В шортах и лихо заломленном берете, поэтому фото «героя Глубинного флота» для официальной печати забраковали, репортёр отдал ему потом всю пачку. Первый экипаж, двузначный еще номер на рубке, без эмблемы, все еще молодые, веселые… просто живые.

Дизельмоторы, громко прочихавшись напоследок, замолкли. В наступившей тишине стало четко слышно плеск и шипение набегающих волн… и тихое, почти на грани слышимости, жужжание.

– Шиматта!

Пожалуй, больше всего адреналина фрегат-капитану впрыснул даже не звук авиадвигателя, а лицезрение сигнальщиц на мостике, продолжавших сосредоточенно разглядывать горизонт. Вид Анны-Марии, «накручивавшей» перед рубкой очередную стрелковую пятерку, стал уже последней каплей.

– Во-оздух!!!

Он все же успел добежать до рубки, волоча за собой на буксире – воистину, карма какая-то – впавшую в ступор комиссаршу. А вот подняться наверх, где вахтенные безумно растрачивали драгоценные секунды, пытаясь разглядеть самолет в облачной рванине над головой, – уже нет. Звук мотора стал другим, начал нарастать… Рядом загрохотал ручной пулемет, и почти сразу палубу и мостик накрыло дождем трассеров, ревущая тень скользнула над лодкой, а затем раздался еще более знакомый свист, заставивший Ярослава растянуться на палубе, вжаться, закрывая голову руками, словно бы это могло защитить от разящей стали. Бомбы легли с перелетом, ближайшая рванула воду саженях в десяти от борта, вторая еще дальше…

Обе зенитные установки молчали.

Поднимаясь наверх, фон Хартманн вообще не ожидал увидеть на мостике живых. Тем более главного механика «Имперца», деловито курочащую одну из установок.

– Дистанционка накрылась, ленте тоже варэме! Тащи «ублюдков»!

Ярослав и раньше замечал, что время иногда ведет себя странным образом – то растягиваясь, то ускоряясь. Вот и сейчас он вроде бы очень медленно спустился вниз, взял из стойки два «ублюдка» – улиточных магазина к зенитным автоматам – и начал подниматься наверх. По дороге он развлекался придумыванием эпитетов для конторы на букву «Ш», впарившей флоту свое поделие с уникальным двойным боепитанием в первоначально сыром виде, хотя армейцы уже года полтора как обнаружили, что при подъеме ствола зенитки свыше шестидесяти градусов ленту перекашивает.

Подниматься было неудобно, к тому же сверху на трап что-то капало. Фрегат-капитан сначала удивился, как на мостик успела попасть вода, и лишь затем понял, что в рубку стекает кровь. Пули шестилинейного авиапулемета при попадании в человеческое тело производят очень заметный эффект, overkill, как говорят «на том берегу».

Все же он сумел как-то вылезти наверх, держа в каждой руке по тяжеленному магазину, и даже вставил один из них в приемник зенитки, пока механик возилась со вторым. Самое удивительное, что вражеский самолет еще разворачивался, хотя казалось, прошло столько времени, что даже самый неопытный пилот уже давно проштурмовал бы «Пионера» еще раз, и не с борта, а продольно. Фон Хартманн даже не стал спускаться вниз еще раз – все равно больше магазина в момент захода не отстрелять, слишком быстро все происходит.

Наконец время словно бы очнулось и рвануло вперед, наверстывая упущенное. Рев мотора из далекого стал близким и оглушительным, механик, пригнувшись за прицелом, прокричала что-то совсем непристойно-матерное и зажала гашетки, высаживая магазины в одну очередь.

А потом вдруг наступила тишина. Только гильзы, перекатываясь от качки, тихо звенели под ногами.

* * *

Единственная ситуация, в которой у вашего борта слишком много топлива – пожар в баках.

Основы лётной безопасности, 101

Патент-лейтенант Газель Стиллман, воздушный патруль

– И если мы вылетели курсом два-семь-ноль, после чего совершили поворот на девяносто градусов вправо и держали курс семь минут, при скорости южного ветра оценочно пятнадцать узлов, то по завершении полёта взятым курсом, чтобы лечь на курс возврата, нужно э-э… – Газель озадаченно возила навигационный компьютер по разложенному на коленях от борта до борта пилотской кабины планшету. – Взять курс э-э… сто два?

– Нет, Стиллман-доно, – терпеливо вздохнула Айша Багдасарян. – Ошибка.

– А-а-а, чтоб тебя! – Газель шумно выдохнула. Вопреки ожиданиям, её лётной подготовки для настоящего океана действительно критически не хватало. Намеревавшись стать лучшей среди равных, младшая дочь лидера Конфедерации мучила бортстрелка в каждом вылете, но всё ещё испытывала чудовищные проблемы с таким обманчиво скучным и при этом жизненно важным пилотским навыком, как счисление координат над морской гладью – без единого привычного ориентира.

Необходимость считать в двух разных системах точно и, самое подлое, быстро добивала её окончательно. На круглую механическую линейку навигационного компьютера Газель смотрела как на опасное животное, готовое в любой момент вырвать кровоточащий шматок из её самооценки.

– Сколько до манёвра? – безнадёжно спросила она. – Я птичка-тупик. Я сдаюсь. Вернёмся – одолжишь справочник?

– Конечно! У меня даже рабочая тетрадь с типовыми задачами в багаже. – Айша машинально глянула через остекление кабины и подавилась остатком фразы.

– Белая, – невпопад сказала она.

– Да хоть зелёная, лишь бы я поняла. – Газель сложила планшет у борта пилотской кабины.

– Субмарина. Белая, – пояснила её бортстрелок в панике