Слишком крута для тебя… - Елена Тодорова

Они вошли в конюшню, погружаясь в полумрак помещения.

— Ну, а свет?

— Дело в том, что я не конюх и понятия не имею, где он включается, — сказал Максим, шаря глазами в поисках выключателя. — Придется довольствоваться малым… А, вот! — Макс щелкнул выключателем, и по помещению разлился мягкий зеленоватый свет, свойственный для конюшен.

Сашка подошла к одному из стоил, в котором стоял молодой жеребенок цвета вороного крыла. Боязливо просунула руку и погладила его по холке.

— Какой он милый, — жеребенок повернул голову в ее сторону и коротко заржал. — Это он почему сделал? В знак одобрения или наоборот?

Максим с улыбкой наблюдал за Сашкиными действиями.

— Думаю, он доволен.

Саша еще несколько раз погладила жеребенка, а затем убрала руку и сказала:

— Уже поздно. Им нужен покой. Наверное, рабочие будут нас ругать.

— Тогда предлагаю посидеть наверху, на сеновале. Там есть окна, из которых открывается красивейший вид, — предложил Максим.

Сашка несколько удивилась его предложению и, особенно, последнему утверждению.

— Откуда ты это знаешь?

— Раньше бывал в подобных помещениях… В юности.

Саша подозрительно посмотрела на него, сузив глаза.

— Тогда лезь первый, — задорно бросила она.

Максим, не ожидавший ее согласия, изумленно уставился на Сашку. Ничего не ответил, просто стал подниматься по лестнице, про себя отмечая, что Сашка стоит на месте.

Александра сама себе удивилась. Почему она это делает? Она сходит с ума? Или это последствие вчерашней пьянки?

— Ты хочешь поиздеваться надо мной? — крикнул он, когда был уже наверху. — Убрать лестницу и требовать возмездия за причинение тебе неудобства?

Саша весело засмеялась над его словами, отодвигая сомнения в самый дальний уголок своей головы. Как говорила одна всем известная героиня — она подумает об этом завтра!

— Что ты потребуешь? Золотую бутсу[5]? Золотой мяч[6]?

Она снова засмеялась, мотая головой и разбрасывая волосы в разные стороны.

— Золотую перчатку [9]!

Александра начала взбираться по лестнице, забавляясь их спором.

— Но у меня, ее нет, — возмутился Максим.

— Я знаю! Потому и требую.

Максим сощурил глаза и продолжал дурашливо возмущаться.

— Да ты коварна, Александра Доминская!

Саша преодолела последние ступеньки и стала на деревянный пол рядом с ним. Уперев руки в бока, она сказала:

— Да, я такая!

Ковалев, не задумываясь, поднял ее на руки и легонько забросил на большой стог сена. Сашка забарахталась, пытаясь выбраться.

— Ах, так! — протянула она, стараясь, чтобы ее голос звучал зловеще. Понимала, что против Макса у нее, в общем-то, шансов нет выиграть в честном бою. Поэтому она встала и, с разбегу налетев на хохочущего Максима и захватив врасплох, завалила его на пол, устланный сеном. Она хотела его пощекотать, но заметила, что он как-то странно затих.

Взглянуть ему в лицо она так и не успела. Максим изловчившись, поменял позицию, и теперь уже он был сверху, вдавливая Сашку в ароматное сено.

— Попалась, — с надрывом прошептал он. Его голос звучал низко и хрипло, выдавая волнение. У Сашки побежали мурашки по коже, и она лишь успела поймать глазами его решительный, горячий взгляд, прежде чем он припал к ней в жарком поцелуе. Язык яростно ворвался в недра ее рта, вынуждая покориться, подчиниться. Саша руками уперлась ему в грудь, выражая слабый протест. Но чем дольше Макс Сашку целовал, тем слабее становилось ее сопротивление. И в следующее мгновение она уже обнимала его за шею, притягивая к себе еще ближе.

На сеновале слышались возня и хриплые стоны, прерываемые бессвязными словами.

Сашка чувствовала жар его упругого тела, и это еще больше заводило, распаляя в ее теле ответный огонь. Его твердая плоть упиралась ей в низ живота, сводя ее с ума. Она поддалась к нему всем телом и потерлась о его пенис.

— Боже, — не отрываясь, выдохнул Максим ей в губы и руками развел ее бедра, так чтобы член уперся в ее промежность, вызывая чувство острого наслаждения. И одновременно сожаления из-за мешавшей им одежды.

Словно прочитав мысли Саши, Максим, на секунду оторвавшись, приподнял ее и освободил от футболки и шорт. Она осталась в одном белье, и сено под ней ощутимо покалывало тело. Но это сейчас меньше всего ее волновало. Саша даже не подозревала, что примитивные сельские утехи могут быть такими приятными. Впрочем, и городские ей тоже раньше были непонятны. Ну, это было до Максима. А сейчас она просто горела от одного лишь взгляда, которым он обжигал ее тело. Она нуждалась в нем, а он будто замер и не решался пойти дальше. Тогда она стянула с него рубашку, оторвав несколько пуговиц, так как терпения для того, чтобы расстегать каждую не хватило. Ремень не поддавался на Сашкины судорожные подергивания и Макс со стоном сам расстегнул его, освобождаясь от брюк.

— Сашка, — мучительно простонал Максим, снова впиваясь в ее губы.

Она хотела его. Впервые в жизни она хотела мужчину и готова была пойти до конца в силу своего упрямства. Но какая-то красная лампочка все же мигала у нее в голове. Предупреждая об опасности.

Чем она заплатит за это наслаждение? Еще раз своим сердцем? Она пробовала убедить себя, что это будет просто эксперимент, но в тоже время прекрасно знала, что это будет нечто большее. Гораздо большее.

Все происходило будто в тумане. Максим целовал ее. То опускался к изгибу шеи и ловил губами бешено колотящийся пульс, то покусывал ушко, то снова возвращался к ее припухшим от его терзаний губам.

Он заботливо переложил ее на свою расстеленную рубашку, начал покрывать поцелуями ее обнаженную грудь и живот. Она испытывала одновременно дикое наслаждение и некое смущение. Хотя на сеновале уже давно было темно. Искусственный свет сюда почти не попадал и освещал их только свет от молодого месяца, бьющий в окно.

— Коснись меня, — хрипло прошептал Макс.

Саша нерешительно провела рукой по его животу, лаская упругие мышцы и секунду поколебавшись, обхватила рукой его плоть. Максим задрожал и тут же отвел ее руку. Это оказалось слишком острым наслаждением, учитывая то, как долго он этого хотел. Сердце еще быстрее забилось в груди, и он уже с трудом владел собой, ощущая, как кожа горит огнем, а эрекция становится все более мучительной. С примесью боли. Он чувствовал себя зверем, готовым наброситься на свою жертву, и от этого ему стало неловко.

— Саша, я уже не смогу остановится, — он часто дышал и голос его звучал отчужденно и надрывно, выдавая всю силу его мучений.