Прогноз гадостей на завтра - Дарья Донцова

– Вот, кумекаю, как раскроить, – так же тихо ответил мастер, – ежели большую часть сюда, а бордюр с краю, то запросто табуретка получится, а то и две!

– Какая табуретка?

– Нам материал на складе по норме отпускают, – пояснил Иван, – хозяева там как-то посчитали и решили, что самые умные. Остатки сдавать не надо, а ежели поэкономней скроить, то вам кусок дерматина остается, а то и два, чтобы табуретку перетянуть. А то они у вас пообтрепались жуть! Вот точно, бордюр сюда! Значит, завтра краны починю и на табуреточки выгадаю, будут как картинка, а то срам глядеть! Что это они какие-то вроде как исцарапанные?

– Кошки когти точили!

– О-о-о, – протянул Ваня, – а я своих отучил!

– И как?

– Завтра покажу! – пообещал мастер.

Ровно в десять утра я вошла в ворота Белогорского кладбища и поразилась огромной толпе, заполнившей зал прощания. Два гроба, установленные на помостах, походили на клумбы. У Эдика и Гемы был огромный круг общения, и на похороны явилось человек сто, не меньше. Правда, плачущих людей не наблюдалось. Все сохраняли скорбное выражение на лицах и приличествующее случаю тихое молчание. Церемонией руководил Жора Саврасов, он приглашал выступающих, кивал пианистке, перекладывал венки, шепотом отдавал какие-то указания сотрудникам…

Я заметила в самом углу парня, обвешанного фотоаппаратами, подошла к нему и сказала:

– Привет.

– Привет, – бодро отозвался юноша, строча в блокноте.

– Извини, ты из какой газеты?

– Веду светскую хронику в «Модном базаре», а что?

– Всех здесь знаешь?

Журналюга хмыкнул.

– А то! Похороны Малевича – светское мероприятие, вот наши и отметились!

– Можешь мне людей назвать?

– А ты кто?

Я потупила взор:

– Из «Космополитен», в первый раз работаю, до этого уголовную хронику вела, а теперь на тусовку кинули.

– Ну, бедолага, – посочувствовал парень, – тяжело с непривычки, лады, слушай!

И он принялся объяснять, сыпя фамилиями и титулами.

– Прямо у гроба Эдика стоит Виктор Климович Подольский со своей женой Жанной, рядом Леонид Сергеев, администратор певца Николая Аржа, потом Катя Волкова, актриса, в сериале «Своим нельзя» снималась…

Журналист знал всех. Единственная дама, которую он не смог назвать, была Оля Малевич, пришедшая на похороны брата, естественно, не в образе Эфигении, а просто в черном платке…

Примерно часа через полтора гробы погрузили на специальные каталочки, доставили к двум зияющим ямам и при помощи специальных машинок опустили вниз. По крышкам застучали мерзлые комья, над погостом с карканьем носилась стая ворон, и стоял жуткий, пронизывающий холод.

– Попрошу всех в концертный зал, – крикнул Жора, – помянем усопших по русскому обычаю.

Чинно переговариваясь, без суеты и спешки, толпа потекла в указанном направлении.

– Пойдем хлопнем водяры, – шепнул мне всезнающий журналист, – прямо задубел весь, экая стужа, словно не ноябрь, а февраль!

Я открыла было рот, чтобы соврать про срочную работу, но тут увидела, как от монолита толпы отделилась высокая фигура в черном и быстрым шагом направилась к выходу.

– Это кто? – дернула я за руку своего информатора.

– Не знаю, – прищурился тот, – впервые вижу, ну и рост у бабы, однако, метр семьдесят пять, не меньше. Это кто же у нас баскетболистка, ума не приложу. Ничего, сейчас увидим. Эй, девушка, – заорал он, – погодите минутку, снимочек для светской хроники сделаем!

Женщина на секунду оглянулась, и я увидела, что ее лицо закрывает плотная черная вуаль.

– Постойте, – надрывался парень, размахивая фотоаппаратом, – завтра опубликуем. Ну куда же вы? Девушка!

Но женщина бегом кинулась на улицу, я за ней. Но, очевидно, это был не мой день. Правая нога споткнулась о камень, левая подвернулась, и я упала. Правда, я тут же вскочила и подлетела к воротам, но увы! Как раз в этот момент от забора стартовали «Жигули» нежно-голубого цвета с номером 267. Я обреченно смотрела им вслед.

– Это не из тусовки, – уверенно заявил журналист, – из посторонних…

– Откуда знаешь? – пробормотала я, отряхиваясь. – С чего решил?

– Господи, – подскочил парень, – да они все только меня с аппаратом увидят, мигом в позу становятся. Ворчат, правда: «Ах как эта пресса нам надоела!» Но сами прямо в объектив прут, а эта удрала!

Я влезла в маршрутку и поехала в Москву. Настроение было препаршивое, неужели упустила убийцу?

Чтобы согреться, я зарулила в кафе «Ростикс», проглотила, не жуя, сандвич «Великан», салат и запила все восхитительно горячим кофе. Ладно, не станем придираться к его качеству, главное, что он просто кипел в стаканчике и замечательно согрел заледеневший организм.

Прямо перед моими глазами висели часы. Ажурные стрелки показывали ровно час. Я встала и пошла к метро. Бывшая стрип-танцовщица Лена скорей всего сейчас дома, девица привыкла ложиться в шесть утра и вставать тогда, когда все приличные люди давным-давно пообедали.

Подъезд дома, где жила Лена, вновь неприятно поразил меня убожеством. Пол тут был грязным до безобразия, кнопки в лифте чернели обгорелыми кусками, в кабине воняло мочой, а потолок покрывали пятна копоти. Какой-то идиот водил по нему зажженной зажигалкой.

Стараясь не дышать, я доехала до нужного этажа и позвонила в дверь. Но никто не спешил на зов. Значит, противная девица успела умотать. Я покосилась на соседние двери, вытащила из сумочки пилочку для ногтей и поддела язычок хлипкого замка. Сделав какую-то вещь в первый раз с дрожью в руках, вторично повторяешь те же действия абсолютно спокойно. Честно говоря, я страшно не люблю держать у себя чужие деньги, а бегать без конца к Леночке неохота. Так что просто оставлю доллары на видном месте и напишу записку.

В квартире стоял какой-то не слишком свежий воздух, наполненный знакомым, но неприятным запахом. Я подергала носом, но так и не поняла, чем пахнет. На кухне царил дикий бардак. Практически все шкафчики были раскрыты, скудные запасы вперемешку со столовыми приборами валялись на столе, подоконнике и в мойке. Там же стояло несметное количество грязных чашек, тарелок и пустых бутылок. Повсюду виднелись блюдца, которые гости использовали вместо пепельниц. Надо же развести в доме такое свинство!

Я разгребла на столе чистое пространство, выложила аккуратно доллары, придавила их сахарницей и стала искать что-то похожее на кусок бумаги. Но в кухне ничего не нашлось, ни газеты, ни журнала, ни блокнота.

Надеясь обнаружить листочек в комнате, я шагнула через порог, опять удивилась странно-знакомому аромату и отметила, что в гостиной творится еще худшее безобразие, чем на кухне. Повсюду валялись вещи: кофточки, юбки, брючки… Прямо посередине круглого стола лежали скомканные колготки, а со спинки стула свисал красивый, кружевной, но не слишком чистый лифчик. Вот грязнуля! Конечно, у нас дома никогда не бывает идеального порядка, но подобного безобразия не случается. И где тут может быть бумага? Есть ли она вообще в этом доме, хоть какая-нибудь, кроме туалетной… А что, это идея!

Я развернулась и пошла в ванную, толкнула дверь, машинально заметила, что противный запах тут просто невыносим, опустила глаза вниз и… зажала себе рот обеими руками, чтобы не заорать от ужаса.

На полу, на боку, скрючившись, словно младенец в утробе матери, лежала Лена, вернее, то, что от нее осталось. Лица несчастной не было видно, его прикрывала вскинутая и как-то неловко заломленная рука. Темная лужа угрожающе растеклась под ее затылком, и я сразу поняла, чем это так странно пахнет… кровью. Именно из-за этого запаха я терпеть не могу готовить печенку…

Надо было либо быстро уходить, либо вызывать милицию, но ноги словно прилипли к полу, в голове противно зазвенело, руки отчего-то стали тяжелыми. Колоссальным усилием воли я оторвала от пола левую ступню и внезапно услышала тихий, протяжный стон. Лена была жива. Мигом обретя резвость, я кинулась к телефону, вызывать «Скорую».

Следующие полчаса я просидела около несчастной, бестолково повторяя:

– Сейчас, сейчас, погоди, доктор едет, сейчас вылечит, ну потерпи немного, ну чуть-чуть еще… Господи, кто же тебя так, а?

Внезапно Леночка очень тихо, но четко произнесла:

– Она искала фотографии…

– Кто, – подскочила я, – какие фотографии?

– Ее…

– Кто она?

– Больно, – прошептала Лена, – больно…

– Сейчас, сейчас, врач уже едет, ну потерпи, Леночка.

Девушка молчала.

– Эта женщина в тебя стреляла?

– Да.

– Кто она?

Вновь тишина.

– Ну Леночка, дорогая, попробуй сказать, ты ее видела?

– Да.

– Господи, да зачем же ты ей дверь открыла!

– Она от Эдика, – лепетала несчастная, – она его…

Послышался страшный звук, похожий на кашель.

– Она ему кто? – Фото… две… рядом…

– Она взяла снимки? Что на них было?

– Две, две, две…

Раздался требовательный звонок в дверь. Спустя пять минут молодой доктор самого сурового вида грозно велел: