Юморские рассказы - Борис Мисюк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Геннадий Алексеевич, – он не протягивает, а просто предлагает руку, не отпуская ее далеко от себя. То ли размеры каюты тому причиной, то ли личная скромность безбородого человека в свитере. А только на душе сразу тепло становится.
Через четверть часа – с базы плюхнули в наш топливный танк обещанных три тонны соляра, моих «командировочных», – мы отвалили в ночь. Коротышка диванчик завален был газетными подшивками: РС – не плавзавод, тут тебе и кабинет, и красный уголок – всё в капитанской каютке. Баскетбольным ростом я похвастать не могу, но и мне уместиться на этом диванчике оказалось совсем непросто, пришлось согнуть ноги в коленях, уперевшись носками в рундучок, морской платяной шкаф. Подшивки я сложил в изголовье и лег – как есть, не раздеваясь, ибо застлан диванчик был тертым байковым одеялом, первородный цвет которого не определил бы и реставратор из Эрмитажа: весь долгий рейс на нем, как видно, сиживали поочередно все шестнадцать членов экипажа.
Значит, так, «белый пароход» идет от Камчатки до Владивостока четверо суток, стал прикидывать я, а у РСика ход всего десять узлов, то есть мне на этом диванчике бултыхаться с неделю. Так-так…
Морские часы на переборке показывали без пяти два часа ночи, но спать совсем не хотелось: волнительные моменты в жизни сну не помощники. Я взял со столика потрепанный журнал «Вокруг света» и только начал читать про пигмеев и бушменов, как вернулся с мостика хозяин каюты.
– Всё, порядок, легли на курс, зюйд-зюйд-вест, идем домой, – деловито, как на капитанском радиочасе, доложил Геннадий Алексеевич и улыбнулся домашней улыбкой.
– А почему – во Владивосток? Вы же хабаровчане!
– У нас приписка только хабаровская, сам рыбколхоз – в тайге, в поселке Верхняя Эконь. – Капитан взглянул вопросительно: знаю ли я, мол, медвежьи углы. Я отрицательно мотнул головой. – Да там и из нас никто даже не бывал! – Хорошая, прямо светоносная улыбка у капитана. Я где-то читал, что по улыбке можно определить, добрый человек или нет. – А экипаж у нас весь – приморцы, большинство из Владивостока.
Сна – ни в одном глазу, ни у него, ни у меня. И я достал из сумки бутылку и выставил на столик:
– За знакомство, за прописку, да?
Реакция капитана удивила меня. Он опустил глаза, засмущавшись как-то по-девичьи, усмехаясь куда-то в пол. И лишь после этого поднял на меня откровенно радостное лицо. И спросил:
– А можно, я еще одного человека приглашу?
– Господи! Да конечно же! – Изумился я: сбылась моя мечта, он из-за меня возвращался на целых пятнадцать миль и у меня же – ну, интеллигент! – спрашивает разрешения на такое…
Через две минуты в каюте оказались рыжий бородач тралмастер и миски с царской закусью – румяным, поджаренным на сливочном масле крабовым мясом. А только мы успели разлить по стопке, заявилась еще одна борода – «дед» -стармех с поллитровой банкой красной икры. Разлили на четверых и не мешкая выпили. Мне показалось, они торопились, опасаясь какой-либо третьей бороды. Но нет, после рюмки закурили, расслабились, разговорились. На закусь нажимал я в одиночестве.
– Вы очень вовремя с этим, – капитан кивнул на бутылку, заразительно улыбаясь. – Ох, вчера у нас тут да-а… Скажи, дед, чего у нас тут было?
– Ой, было, – сощурился «дед», мотнув черной, совсем не дедовской бородой.
– Ни в сказке сказать, ни пером описать, – поддакнул рыжебородый «трал».
– Да-а, не описать, это точно! – Утвердил капитан и взглянул на меня испытующе-весело. Но я испытание прошел уже тем, что выставил «пузырь». – Мы вчера, значит, зашли в Кировский, да-а, и взяли три ящика водки…
Мужики болезненно поморщились на этих словах.
– Погода отличная, вы ж видели, вчера была, ну и сошлись мы, значит, с «Точным» борт о борт. Он из нашего же колхоза, из Верхней Экони. Ну вот, пришвартовались и давай прощаться. Да-а-а! – Выдохнул, юморно зажмурясь, капитан. – Отвели душу. За всю путину!
Тралмастер, сидевший ко мне правым боком, повернулся взглянуть, видно, на часы на переборке, и я заметил у него под левым глазом четкий след вчерашнего прощания с соратниками. Синий «фонарь», увы, не гармонировал с рыжей бородой. И невольно подумалось: «деду» больше бы подошло.
Капитан, заметив, что я уже все заметил, прокомментировал:
– Боцман с боцманом, «трал» с «тралом» имущество колхозное делили.
– Ой, делили… – Опять поддакнул тралмастер.
– А что ж «дед» в дележе не участвовал? – Встрял я.
– У нас – неделимое, – тряхнул аспидной бородой стармех, – дизеля. Это у них там веревок всяких полно. А нам что делить?..
– Да-а, а матросам что? – Капитан разлил по второй и, держа опустевший сосуд за горлышко, поднял над столом. Прощально поглядел на свет. – А ведь все почти с «фонарями».
– А что делили-то, славу, что ль: кто первый сейнер на деревне Верхняя, как ее?..
– Верхняя Эконь. Нет, ничего не делили, – капитан подложил мне еще краба. – Вы ешьте, не стесняйтесь. Это нанайский колхоз, и нас там всего два РСа. Мы ничего не делили, просто крепко попраздновали на прощанье.
– А хоть один нанаец у вас есть? – Поинтересовался я.
– На «Точном» один есть. – Капитан неожиданно опять расцвел. – О-о-й, что было! Он стал танцевать свою какую-то национальную лезгинку с ножом в зубах. И кому-то из ихних же это сильно не понравилось, да. Они отняли у него нож и давай его лупить. Бог ты мой, как ему досталось! Да еще и за борт его уронили. Хорошо, парень морозоустойчивый, вода-то ледяная, да-а. Достали, обтерли полотенцами – он как новенький.
Что-что, а причащать северян к пойлу мы лет за двести научились. Медики открыли недавно, что их организм совсем беззащитен перед спиртным. Им просто нельзя пить, выморочные это дела. А нам всё хиханьки-хаханьки…
Будто в ответ на больно легко скользнувшие в моем сознании нелегкие эти мысли, судно качнуло на неожиданно крутой волне. Рюмки, тарелки поползли по столу.
– Ветер к югу заходит с востока, – сказал капитан, поймав обеими руками банку с икрой. – Циклон идет, японская карта9 никогда не врет.
Качнуло еще резче, винт оголился, дизель сбился с ритма, зачастил. «Дед» метнулся к двери, поспешил в машину.
– Пойду-ка и я на мостик, гляну, что там творится, – капитан встал. За ним тут же и «трал» поднялся. Стрелки с переборки семафорили прямым углом: три часа ночи. Немедленно, как это бывает после застолья, захотелось спать. Набросив на газетные подшивки полотенце, я лег, согнул ноги, накрылся своей теплой кожанкой, отвернул в сторону голову настольной лампы и уснул, подумав на сонную дорожку о том, что завтра, то есть уже сегодня, четверг и после обеда меня будет вызывать на частоте 13150,4 килогерца «Тихий океан»…
В восемь утра ну очень не хотелось просыпаться, но вокруг кипела жизнь, в каютку то и дело заглядывали бородачи с возгласами «Алексеич, тут?.. Нету». И я встал, размял затекшие в согнутых коленях ноги, сходил умылся, прочувствовав и тут разницу между комфортной плавбазой и сейнерочком, где даже в капитанской каюте нет умывальника и к нему надо идти через кают-компашку, в которой ночная вахта гоняет чаи. Между прочим, здесь трудно отличить друг от дружки старпома, к примеру, от матроса. На плавбазах, плавзаводах они ж – земля и небо, там старпом не просто чиф, а натуральная, по-маяковски, змея двухметроворостая: старший помощник капитана-директора, облаченный в форму с золотыми лыками. А тут вот они, сидят рядком три бороды, ну, та, что в робе погрязней и руки почерней, механик, значит, а так все трое украшены «фонарями». И даже прятать их не норовят, они про них попросту, видать, забыли: обычные дела. От их «фонарей» у меня неожиданно рождается праздничное, новогоднее настроение. И мелькает игривая идейка…
Сажусь с ними завтракать. С мостика спускается капитан, присоединяется к нам. Одет-то он так же, как старпом и матрос, но все же разительно отличается от них: брит и абсолютно «бесфонарен». Поглощая хлеб с маслом, сыр и чай, они перебрасываются короткими фразами:
– Сколько за вахту прошли? – Это механик.
– Тридцать восемь миль. – Старпом.
– С топливом в норму укладываемся? – Капитан.
– Ага, нормально. – Механик.
Начинаю «брать интервью»: насколько взяли план, кто впереди – они или «Точный», как было со сдачей рыбы на базу, есть ли в экипаже таланты. С последним вопросом все оживляются: талантов, дескать, хоть отбавляй – и тут, и на «Точном» почти все артисты. По выраженью лиц вижу, что имеются ввиду «артисты» в кавычках. Уточняю. Действительно: есть козомёты, козодёры, фуфлогоны, каждый второй – мастер спорта по литрболу, а также мастера художественного свиста и бабочек ловить. В смысле – на хуторе. Близ Диканьки. Та-а-к, думаю, молодцы ребята, начитанные, знание Гоголя, во всяком случае, в наличии. И тут замечаю на переборке левого борта, между глухим иллюминатором и задраенной дверью (волна на ходу достает), такую, знаете, обычно-обязательную на всех без исключения производствах тех времен, крупносерийных, мелкосерийных – не важно, раскрашенную фанерку с залихватской «шапкой» на пол-этой самой фанерки: