Аэций. Клятва Аттилы - Алекс Тавжар

Последняя часть пути до Ки́йгорода выдалась особенно трудной. Река там была с порогами, и, хотя по весне разлилась, суда приходилось ставить на бревна и тянуть их волоком через порог. Карпилион не отходил от Кия, помогал ему во всем и присматривался к тому, как командует своими воинами. Как ведет себя с ними, как разговаривает, и старался ему подражать.

С братом они плыли на разных судах. Карпилион — на переднем вместе с Кием, а Гаудент — на среднем, на котором везли оружие и какой-то скарб. Первое время Гаудент отлеживался на корме, чтобы рана на ноге быстрее зажила. На том же судне разместился Зеркон, подхвативший морскую хворь. Заботу о них взяла на себя Ильдика, одна из немногих знавшая италийский язык.

На стоянках Карпилион всегда приносил ей что-нибудь с торга — то свистульку, то какую-нибудь диковинку, то распустившийся цветок. Ильдика благодарила и вся светилась от радости. А в присутствии Гаудента становилась совершенно другой — умолкала и хмурилась. Карпилиону казалось, что Гаудент не слишком ей нравится и, считая это несправедливым, расхваливал брата, как только мог. Ильдика внимательно слушала и не говорила ни слова. Разговорчивой она становилась только, когда заходила речь про Ки́йгород. Видно было, что сильно скучает и хочет быстрее вернуться в родные места.

— В Ки́йгороде, — говорила она, — терема высокие, и люди живут хорошие. И радоваться умеют и в горести поддержать. И всегда все вместе. Никого в беде не оставят.

Слушая девушку, Карпилион представлял себе поселение, во всем похожее на Равенну, только наводненное такими же могучими воинами, как дружинники Кия, и такими же милыми девушками, как Ильдика. В Ки́йгороде можно будет собрать огромное войско, говорил он брату, и отплатить Империи за гибель отца. Однако у Гаудента было другое мнение. Сначала надо добраться до Волхи и послушать, что скажет Руа.

Часть 10. Пожар

Удушливый запах гари разносило ветром по всей округе.

Нарезая веслами темную воду, скифы прошли на своих быстроходных судах по притихшей вечерней реке, на которой нигде не приметили ни рыбачьих лодок, ни других судов, и вскоре их взорам открылись едва различимые в дымовой завесе очертания крепости на горе и полыхавший под горой пожар. Огненные всполохи вздымались к небу алыми переблесками, словно горела кровь.

— Что будем делать? — спросили у Кия.

— Подойдем поближе, тогда и решим, — ответил он и подозвал Карпилиона. — Перебирайся на судно к брату. Скажи, чтобы плыли на другую сторону реки, и оставайтесь там вместе с Ильдикой. Пробежать по веслу сумеешь?

Карпилион не представлял, как это сделать, но все же кивнул.

— Тогда живее, — напутствовал его Кий и велел гребцам приподнять весло.

На соседнем судне, подошедшем вровень, протянули другое. Карпилион оперся на бортик, осторожно спустился на поднятое весло и побежал по нему, балансируя раскинутыми руками. Под тяжестью его тела длинное крепкое древко опустилось вниз. Тогда, раскачавшись, он прыгнул на второе весло и на какое-то мгновение ушел вместе с ним под воду. Со всех сторон кричали что-то по-скифски, но до ушей Карпилиона доносился только какой-то гул. Вскарабкавшись по веслу, как по натянутой веревке, он оказался возле самого борта, и тогда ему навстречу протянулось несколько рук.

— Гребите на другую сторону! — закричал он, задыхаясь, пока его втаскивали на судно.

Ильдика принесла сухую одежду и стала расспрашивать, что да как, но продрогший после холодного купания Карпилион и сам ничего не знал.

Судно медленно развернулось. Среди тех, кто сидел на веслах, был окрепший после ранения Гаудент. А среди тех, кто отлынивал — Зеркон. Несмотря на увечное тело, он обладал немереной силой, но когда это было выгодно, умел притвориться слабым да хилым. На судне к его охам и ахам давно привыкли. Узнав о приказе Кия, он сказал, поглядывая на Ильдику:

— За сестренку свою печется, мало ли что там в городе приключилось.

Судно достигло берега в сумерках. Края там были глухие безлюдные. Скифы нашли укромное место. Разгрузили поклажу в прибрежные заросли, высадили Ильдику и троих чужаков и, налегая на весла, поплыли к судам, видневшимся возле другого берега, объятого дымом и огнем. Охранять оставшихся вызвался тот самый чернявый скиф, что боялся, не охромеет ли Гаудент. Родился он на Онеге, и звали его Онегесий, но в дружине этого высоченного молодого во́я дразнили греком и не столько из-за смуглого облика, сколько из-за того, что свободно говорил на греческом языке. Так же свободно владел он многими языками. С чужаками держался запросто и особенно благоволил Карпилиону.

— Держитесь возле деревьев. Не высовывайтесь наружу, — посоветовал он.

— До рассвета мы тут околеем, — проворчал Зеркон. — Надо разжечь костер. Вон Ильдика уже озябла.

— Не надо. А то увидят с реки, — ответила девушка, у которой и правда зуб на зуб не попадал.

— Принести тебе накидку? — спросил у неё Карпилион и ринулся было к мешкам с поклажей.

— Эй, смотрите! — крикнул у него за спиной Гаудент. — Сюда плывут какие-то лодки. Много лодок.

Все четверо уставились на речную гладь, озаренную отблесками пожара. На фоне черного неба прибрежная полоса возле города казалась громадным факелом, и очертания лодок на воде виднелись довольно ясно. Судя по силуэтам, в каждой сидело по два, по три человека.

— Прячьтесь скорее в заросли, — хватая в руку топор, велел Онегесий. Как и другие скифы, при малейшей опасности он и сам становился опасным, словно медведь. Только вот зрение его слегка подводило.

— От кого нам прятаться? — быстро проговорила Ильдика. — Разве не видишь? Там старики и дети. Наверное, Кий велел переправить их на эту сторону. Подальше от пожара.

— А, и правда. Тут недалеко переправа, — согласился с ней Онегесий, хотя в его карих глазах продолжали мелькать тревожные огни.

Лодки подходили к берегу одна за одной. Как и говорила Ильдика, сидели в них старики и женщины с детьми. У некоторых были на руках младенцы. Другие сами едва держались на ногах.

— На них напали какие-то пришлые и повязали много людей, — рассказала Ильдика, расспросив их о том, что случилось. — Теперь угонят в полон и продадут богатым ромеям