ПереКРЕСТок одиночества 4: Часть вторая - Руслан Алексеевич Михайлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Слышим. Продолжай, Охотник. Милена записывает.
Так подробно я говорил с одной простой целью — если я сейчас допрыгаюсь и меня раздавит, то вся накопленная мной оперативная информация, проверенная на собственном опыте, не пропадет зря. Информация уже там — в убежище — прямо сейчас оседает на бумажных и электронных страницах, что следующее возможное поколение исследователей ею воспользовалось. Раньше это было невозможно — стоило углубиться в сераки и связь обрывалась. Но сейчас, с появлением «срединного» постоянного пункта наблюдения, условия изменились — и в нашу пользу. Поэтому я продолжил говорить, выплескивая все, что успел накопить за эту вылазку, одновременно расширяя лопаткой дыру в ледяной корке.
— Вообще не похоже, чтобы эти стены часто сходятся. Движение скорее направлено вдоль русла сползающего ледника, а не в стороны. Что-то может измениться только во время тех толчков. Слышите?
— Слышим.
— Кое-где невысокие завалы и их приходится преодолевать напрямую. Без ледорубов тут делать нечего, но это и так понятно. Света налобного фонаря хватает. Да! Иногда свет падает на ровный лед и тогда вдруг видишь собственное искаженное темное отражение — порой кажется, что на тебя кто-то прямо прыгает. Тут главное не дергаться никуда. Пол скользкий, уклон склона возрастает и подниматься все тяжелее. Приняли?
— Приняли.
— До связи.
— Береги себя!
Теперь я мог работать обеими руками и дело пошло куда быстрее. Расширив отверстие в ледяной корке, я умелыми движениями начал вырубать и выгребать лед, внутренне удивляясь — вот уж не мог подумать, что однажды стану чуть ли не профи в снежной копке и обустройству убежищ в сугробах.
Нора разочаровала…
Длиной она оказалась чуть больше метра, в ширину примерно столько же, при этом находиться в ней можно было только на карачках или на боку, скрючившись. Это скорее не нора, а выемка, где раньше явно находилось некое природное вкрапление вроде отдельного валуна, который выпал сам или был вырван сходящими ледниками.
Сделав еще глоток, я послал назад световые вспышки, перелез через каменное ребро и, пользуясь тем, что здесь ледяная масса отступила от каменной стены, усыпав все битым месивом, пошел этим путем, глядя в снежную темноту и вслушиваясь. Щелчки, звон, хлесткие удары невидимых кнутов, скрежет и хруст — здесь, уже внутри тела горного склона, все эти звуки стали гораздо громче, чаще и страшнее. Зато полностью исчезли даже слабые порывы ветра, сверху больше не падал снег, а темнота перед глазами с каждым шагом все больше очищалась от снежной взвеси. Свет фонаря уходил все дальше и…
В лицо ударил порыв ветра, и я удивленно хмыкнул — надо же… я ведь обращен лицом к истоку ледника и оттуда-то что может дуть? К тому же ощущение такое, будто это не ветер, а что-то очень большое сдвинулось там вдалеке, толкнув этим всю воздушную массу — чьи колебания и я уловил. И снова яркое, очень яркое воспоминание из деревенского детства — еще совсем маленьким я часто забирался в большую дворовую собачью конуру. И стоило засунуть туда голову, как я сначала слышал вздох, а затем мне в лицо била воздушная волна дыхания добродушного к своим огромного пса…
Я машинально успел сделать еще шага два, прежде чем меня будто-то кто-то ухватил за загривок, резко развернул и придал ускорения.
Я побежал!
Прямо по ледяному крошеву, перескакивая крупные обломки, скрежеща шипами, отталкиваясь перчаткой от бугристой и скользкой каменной стены, а рогатину вбивая в лед и дергая на себя, чтобы ускорить бег.
За спиной послышался новый вздох. Следом послышался грохочущий долгий и быстро нагоняющий меня звук. Перемахнув каменное ребро, ударившись коленом, но почти не ощутив боли, я упал на бок, дернулся к стене и… каменная плита за моей спиной вздрогнула от страшного удара. Скрежет, хруст, частые щелчки… на меня посыпался мелкий и крупный лед. Прикрываясь руками, я еще раз толкнулся ногами, впихивая себя в тесную каменную нору. Я залез уже по пояс, но вовремя опомнился и, преодолевая жуткой силы невероятный страх, почти неконтролируемый дрожащий ужас, заставил себя выбраться, получил пару раз по шапке удары ледяными глыбками, едва не потерял фонарь, сунул ноги в щель и как рак влез в нору, неотрывно глядя вверх — а там, переломившись через каменную преграду, на меня медленно заваливалась ледяная глыба размером никак не меньше легковой машины. Я успел не только залезть, но и стряхнуть рюкзак, вытащить из креплений лопатку с ледорубом, уронить все перед собой, достать передатчик и, перекрикивая рокот только очнувшегося и готовящегося ожить ледника, торопливо крикнуть:
— Прием! Я в норе! Я в норе! Все в порядке! Ледник сходит!
— Охотник! Господи! — голос Милены перепуганно зазвенел — Глыбы пошли вниз! Уходи!
— Я в норе! Ждите! — крикнул я — Веры не терять!
Падение глыбы я не увидел. Но ощутил. Она так тяжко ударилась о камень в считанных сантиметрах от меня, что мне посекло неприкрытые участки лица. Даже не свет, а сам налобный фонарь уперся в новую стену. Выход отрезало. Я оказался в тесном каменном мешке и первая вспыхнувшая в еще темной от страха голове мысль была такой простой и беспощадной, что я мгновенно ожил и схватился за ледоруб: «Несколько вдохов — и я здесь задохнусь».
Эта мысль породила бурю эмоций, а они перетекли во всплеск такой физической силы, что даже из крайне неудобного лежащего положения я нанес более чем мощный удар по отделяющему меня от жизни льду, а затем повторил его еще раз, и еще раз и еще раз…
Я не пытался пробить себе проход. Не успею. Я бил по месту, где потолок моей норы сомкнулся с новой ледяной стеной — столкнулся вплотную с той плотностью, с какой крышка накрывает банку. Но я знал, что стена бугристая и понимал главное — если пробью хотя бы несколько десятков сантиметров вверх, то там возможно не будет столь плотного прилегания и тогда сюда придет воздух, а вместе с ним и спасение от удушья.
Удар… еще удар…
Я не считал. Я просто бил коротко и сильно, затем отгребал крошево и снова бил, стараясь дышать редко и экономно. Работающее тело требовало совсем иного режима дыхания, но пока я
