Деньги - Александр Михайлович Бруссуев

  Доктор достал из кармана халата бывалого вида дудку, вероятно, имеющую какое-то особое медицинское название, один ее конец приложил к своему розовому уху, а другой принялся прикладывать к красной — то ли от волнения, то ли от загара — груди Антикайнена и прислушался, жестом призывая того то дышать, то не дышать. Потом сложил два пальца правой руки на манер перекреститься и с самым серьезным видом постучал ими по груди и по спине Тойво.

  - Ну, вот, - сказал он. - Тук-тук.

  - Что значит «тук-тук»? - озадачился Антикайнен.

  - Это сердце так стучит: тук-тук. Если бы было по иному, тогда бы мы имели дело с проблемой. Пока же могу сообщить вам, что сердце у вас хорошее, вы обязательно умрете.

  Тойво почесал затылок, подумав: «Хорошие новости». Эх, жизнь-жестянка!

  - Когда? - спросил он вмиг пересохшим ртом.

  Доктор повременил с ответом и опять приложился ухом к дудке, а дудку к груди Антикайнена. Внимательно прослушав финна еще раз, наконец, сказал:

  - Вот и сейчас: тук-тук. Все отлично. И в минуту волнения вы остаетесь спокойным. По крайней мере, ваше сердце. А умрете вы когда-нибудь потом. Или собираетесь жить вечно?

  - Ну, у вас и методы! - только и вымолвил Тойво.

  - Так я же не кардиолог, - ухмыльнулся профессор Малкин. - Скажу по секрету: и не терапевт даже. Я — ухо-горло-нос. Так что восстанавливайтесь на здоровье после вашей Теслы, только не шумите очень — мы, дачники, привыкли, знаете ли, к покою и тишине.

  - Мне нельзя шуметь, - не зная, радоваться ему, или нет, сказал Антикайнен. Вспомнил, как зовут интеллектуального вида девушку, и добавил. - Настасья Петровна не позволила.

  - О, Настька может не позволить! - то ли восхищенно, то ли укоризненно заметил доктор. - Ей палец в рот не клади. По виду интеллектуалка в четвертом поколении. По жизни — конь с яйцами, ни образования, ни воспитания, ни происхождения. Впрочем, добрая девушка. За что ее и ценят. Ну, молодой человек, не смею вас задерживать. Если у вас больше ничего нет у меня спросить, то позвольте откланяться.

  Тойво, прижав так и не одетую рубаху к груди, несколько раз сказал «спасибо», в знак признательности кивал головой и, покраснев пуще прежнего, все-таки решился задать еще один вопрос:

  - Профессор, а вот мое нынешнее состояние как-то может сказаться на общении с девушками?

  Малкин внимательно посмотрел на него и, оставаясь серьезным, проговорил:

  - Вот, что я вам скажу, молодой человек. Вы еще молоды. Все мысли о тщетности общения с прекрасным полом выбросите из головы. Просто выбросите и никогда больше не думайте об этом. Или, если угодно, обратитесь к Настасье Петровне, она вам мигом найдет кого-нибудь, кто самолично ответит на ваш вопрос.

  Тойво ушел к себе, наполовину обрадованный, наполовину — разочарованный: конкретных ответов от доктора получить так и не удалось. Так, вероятно, мог чувствовать себя древний Герой, посетив Оракула. «В чем смысл моей жизни?» - спросит Герой, одолев полчища врагов, преодолев кучи преград. «42», - ответит Оракул. «Как мне жить дальше?» - задаст второй вопрос Герой. «42», - ответит Оракул. «Куда подевались запонки от моего вечернего костюма?» - поставит третий и последний вопросительный знак Герой. «42, блин, иди уже домой, надоел, блин!» - возмутится Оракул, дунет, плюнет и канет (кто знаком с творчеством Дугласа Адамса, в частности, «Автостопом по галактике», тот поймет).

  Антикайнен привел себя в порядок, заковылял в местный кооперативный магазин, приобрел себе еды и чаю — кофе не оказалось — на оставшиеся пару дней и остаток дня занимался на открытом воздухе. Он соорудил себе турник в саду, опробовал его, с некоторым наслаждением подтянувшись за шесть подходов сто раз, сварил полный чайник чаю и предался лечебным процедурам.

  Его методика восстановления была нехитрой. Тойво минут десять лежал на траве, раскинув руки и ноги, потом упражнениями старательно разминал каждую мышцу, потом выполнял подход к турнику, потом бежал в лес по дорожке, насколько это у него получалось, а вернувшись, пил большую кружку сладкого горячего чаю.

  И так до посинения, то есть, конечно, до самого вечера. Отужинав, просто валился с ног от усталости, кутался в плед и спал прямо на софе на веранде, убаюкиваемый шелестом листвы за окном и ночными шорохами, чтобы проснуться с первым птичьим щебетаньем поутру.

  Когда после его второй ночи к даче примчался взмыленный босоногий пацан, Антикайнен отсчитал ему денег, наказав передать Настасье Петровне, что он продлевает свое пребывание здесь на неделю — пока стоит хорошая погода.

  - А больше ничего не стоит? - скривился в пренебрежении пацан. - Дядя, отслюнявь зузу на леденцы!

  Тойво постарался дать малолетке подзатыльник, но тот легко увернулся и убежал — только пыль из-под копыт. Посещение столь едкого на язык гонца настолько расстроило Антикайнена, что он, обозлившись — в первую очередь, на себя самого — увеличил дистанцию очередной пробежки и неожиданно выбежал к океану.

  Конечно, это был не океан, а всего лишь тихая и мелководная бухточка Финского залива, но то, как водная ширь, вдруг, открылась за очередным поворотом, проявляемая отступившими от кромки берега соснами, очень впечатляло.

  Тропинка, по которой имел обыкновение бегать Тойво, упиралась в маленькую скамейку, а на скамейке сидел человек и смотрел вдаль. Рядом с ним покоилась видавшая виды трость — скорее, даже, клюка.

  Неизвестно по какому наитию Антикайнен решил поздороваться с незнакомцем.

  - Здравствуйте, - сказал он. - Хороший день?

  Человек медленно обернулся на звуки голоса и ответил:

  - Здравствуй, Тойска, давно не виделись.

  Капец, приехали — здравствуйте, девочки.

  Перед ним сидела его память детства и обращалась к нему, как когда-то в детстве. Рейно, сын Крокодила Авойнюса, былой владетель старинного пуукко собственной персоной (см также мою книгу «Тойво — значит «Надежда» - 1).

  - Рейка? - только и сказал Антикайнен. - Ты-то что здесь забыл?

  От прежнего полицейского сыночка, наглого и самоуверенного не осталось, пожалуй, ничего. Разве что побитая жизнью оболочка.

  - Присаживайся, - сказал Рейно, неуклюже двигаясь в сторону. - Сыграем, как когда-то?

  Отчего-то Тойво сделалось ужасно неудобно, даже стыдно в некотором роде: в последней их совместной игре он надул сына полицая (см там же).

  - А я твой ножичек берег, - сказал он, располагаясь на скамье. - Только несколько дней назад не уберег. Сломался пуукко.