Гроб хрустальный - Сергей Кузнецов

Глеб вернулся в комнату и спросил Андрея, давно ли тот знает Осю.

— Со времен scs/scr, — ответил Андрей, не отрываясь от клавиатуры.

— Что это такое? — спросил Глеб, и Андрей со вздохом бросил работу.

— Это то, чем был русский интернет до появления WWW, — ответил он. — Юзнет. Ньюсгруппы.

— Что это такое? — повторил Глеб, решив на этот раз не кивать.

Андрей снова вздохнул.

— Что-то вроде больших подписных листов, разбитые по темам. Но иногда все забывали про темы и просто общались. Короче, там заводились романы, писались стихи и проза, создавались и гибли репутации. Фактически все, кого ты видишь здесь, в Хрустальном, два-три года назад были там. Интернет больше таким не будет.

Андрей, видимо, впал в элегическое настроение.

— В юзнете был мгновенный фидбэк. В Паутине я могу писать что угодно, а в юзнете нельзя соврать. Там тебя ценили по тому, что и как ты пишешь. Настоящий гамбургский счет. Те, кто через это прошли, типа приобрели такой опыт — они как братья на всю жизнь.

— И кто там был?

— Все. Из тех, кого ты знаешь — Ося, Бен, Арсен, Сережа Романов.

— Я не знаю Сережи Романова.

— Это который SupeR, — пояснил Андрей. — Где-то в Америке живет, Снежана через него к нам попала.

— А почему это кончилось?

— Потому что WWW удобней. То, что делается на Вебе, типа остается навсегда, и проще по IRC общаться, чем писать друг другу письма. Люди, знаешь, ленивы и нелюбопытны.

Глеб на секунду представил: все, что он видит сегодня, исчезает, как юзнет. Через пять лет буквы WWW или IRC будут казаться бессмысленными аббревиатурами. Никому не нужными, как «Эрика» во времена персональных компьютеров и принтеров.

— А как туда попадали? — спросил Глеб.

— Просто подписывались. Были разные конфы. Scs/scr означает soc.culture.soviet и soc.culture.russian. Были и всякие другие. На binaries порнуху сливали в основном. Да и сейчас сливают.

— И что, — спросил Глеб, — этим никто теперь не пользуется?

— Пользуется, конечно, — сказал Андрей. — Кто же даст порнухе простаивать. А русского юзнета больше нет, — Андрей снова вздохнул. — И, значит, что толку об этом говорить.

Он снова повернулся к экрану. Людей, собравшихся здесь, связывает куда больше, чем можно предположить, подумал Глеб. Узы виртуального братства куда крепче той сети, что пыталась сплести Снежана.

— А подписные листы тогда были? — спросил Глеб.

— Да, — ответил Андрей. — Я был подписан на полдюжины. Самый смешной назывался magic. Я на него подписался, потому что думал, что он как бы про магию. Правда, при регистрации меня спросили, были ли у меня публичные выступления. Я вроде решил, что это шутка и типа ответил да. А потом оказалось, что это лист не для магов, а для фокусников. Потому что типа слово по-английски одно и тоже.

Горский уже исчез, но его последние реплики дожидались Глеба.

"Прости, я ухожу спать, — писал Горский, — но не могу не сказать, что меня удивляет твой метод расследования. Ты приходишь к человеку и словно говоришь ему: "Докажи, что ты не убийца, предъяви свое алиби". И он говорит: "Я не убийца, потому что убийца — это het". Ты говоришь: "Хорошо", — и на этом все кончается. Между тем, ты знаешь, что het — убийца. И надо не спрашивать этих людей, какие у них никнэймы, а попросить их рассказать про het, условно говоря, надеясь, что убийца себя выдаст. Если, конечно, убийца в самом деле het. Пойми: убийца реальной Снежаны — виртуальный персонаж het. Возможно, и ловить его надо в Сети — но для начала хорошо бы понять, что он из себя представляет".

Дальше стояла звездочка и было написано: "Gorsky ушел спать".

Глеб задумчиво посмотрел на экран. Что он знает о het? И вдруг вспомнил, что занозой сидело у него в мозгу последние дни: история, которую het рассказал при их единственной виртуальной встрече, слишком давно знакома. Неопытный мальчик, спутавший менструацию и лишение девственности. Липкий ужас, цитата из Бродского, гостиничный номер в Питере. Марина и Чак.

Вероятно, это совпадение. Просто не может не быть совпадением.

В почтовом ящике Глеб обнаружил письмо от Вити Абрамова.

"Привет, Гл! — писал транслитом Абрамов. — Спасибо за помощь, извини, что я так быстро подорвал: времени терять было нельзя, и звонить тебе тоже было небезопасно. Карточка пусть побудет у тебя, все равно на счете долларов двести от силы. В моем положении это почти что ничего.

Ты спросил, почему я вспомнил Чака, и я сейчас подумал — почему бы и впрямь не рассказать, тем более, что сейчас уже неважно. Можно сказать, всех нас сгубила случайность. Будь это чей-то коварный план, было б не так обидно.

Все началось с того, что я встретил Маринку Цареву. Я, как ты помнишь, был в нее влюблен в школе — и потому очень обрадовался, когда она меня окликнула. Маринка сильно изменилась, я бы сказал — постарела. Видимо, жизнь ее не щадила — одной воспитывать ребенка, конечно, не легко, тем более — в такое время. И еще она говорила, что мальчик болел, и все деньги, которые не съела инфляция, ушли на врачей.

Мне странно все это писать — и странно было, когда она рассказывала о своей жизни. Знаешь, словно попал в мексиканский сериал. Такой, где старые друзья встречаются через много лет, одинокие матери растят детей от погибших возлюбленных, а богатые тоже плачут. Плакать пришлось мне — фигурально выражаясь, конечно. Мне было ее очень жаль — и вдобавок, в этом сериале было одно вакантное место: раскаявшегося злодея. Оно отошло ко мне.

Ты знаешь, у меня после школы все было хорошо. Но все эти годы я винил себя в том, что случилось с Чаком, то забывал эту вину, то снова вспоминал, но она всегда была со мной. Встретив Марину, я понял, что судьба дала мне шанс исправить содеянное.

Ты веришь в судьбу, Гл? Я никогда не верил. То есть, став взрослым, — никогда. Я старался все делать сам — деньги, которые я зарабатывал, женщины, которых я добивался, все, что мне досталось, — я всем был обязан только себе. В мире, который я построил, не было места судьбе. И вот она о себе напомнила, появившись в облике Маринки Царевой.

Вероятно, я бы не поверил ни в какую судьбу, если бы не это ощущение мексиканского сериала. В сериале должна быть судьба, как же без нее?

Я сразу предложил Маринке денег. Она, конечно, отказалась, но я взял с нее слово, что если ей понадобятся деньги, она обязательно со мной свяжется.

Она позвонила в начале июня, за несколько дней до выдачи зарплат в конторе. И сказала, что Алеше надо срочно ложиться на операцию, и послезавтра надо внести всю сумму. Что такой случай бывает раз в жизни, и если она его упустит, придется ждать еще год. Она, конечно, сказала, что если у меня нет денег, то ничего не попишешь.

У меня в самом деле не было денег, зато они были на счету "Лямды плюс". Через неделю должна была пройти та самая проклятая сделка, и деньги, так или иначе, появились бы — так что я не дергался, что ребята останутся без зарплаты. Всего-то навсего перетерпеть неделю. Я снял деньги со счета — и отдал ей.

И тут я смалодушничал и уехал с Иркой в дом отдыха. Мне уже было с Иркой неинтересно, но уезжать одному как-то глупо. Как я представил себе, что захочу потрахаться и пойду на дискотеку баб снимать — самому смешно стало. Не тот возраст уже, сам понимаешь. Пора бы остепениться. А с Иркой у нас был брак в своем роде, без страстей, дружеский, как дружеский секс. Думаю, Емеля знал и не имел ничего против.

Короче, я смалодушничал. Меня не было в Москве, когда все началось, и я профукал момент, когда пришел пиздец. Можно сказать, не услышал звонка (ты еще помнишь, в школе была загадка: "звенит звонок, настал…". Я в последнее время часто школу вспоминаю — вероятно, свободного времени много).

Ведь я ни в чем не виноват, правда? Я хотел помочь Маринке, но погубил Емелю. Когда мы учились в школе, Вольфсон как-то втравил меня в бесплодную дискуссию о том, могут ли благие помыслы породить катастрофические результаты. Вольфсон тогда говорил, что на некотором уровне — он почему-то называл его уровнем магии — в основе каждой катастрофы лежит какая-то червоточина. Нарушение запрета, сбой программы, что-то в этом роде. И сейчас я пытаюсь понять, где эта ошибка.

Вероятно, в истории с Чаком. Потому что если бы я тогда не сделал того, что сделал, — ничего бы не было. Чак был бы жив, Маринка вышла бы за него замуж, и все бы у нее было хорошо.

А может, виной всему Вольфсон с его дурацкими книжками и идеями. Мне это все никогда не нравилось — ты, небось, знаешь.

Вижу, я что-то разошелся. Пора и честь знать.

Пока.

Твой ВА

PS. Ты спрашивал, как меня найти. Очень просто: сначала надо доехать на автобусе от «Речного» до «Шереметьево-2», потом немного самолетом, а там еще немного на машине. Даст бог, так когда-нибудь и случится.

Глеб перечитал письмо дважды, ругаясь на транслит. Ему было приятно, что Витя ответил так подробно, хотя, скорее всего, Абрамов писал для самого себя. Странно, подумал Глеб, почему он считает себя виноватым в смерти Чака? Глеб вспомнил тело Снежаны и иероглиф, и, нажав «Reply», написал ответ: