Когда объявят лот 49 - Томас Пинчон

Она не стала продолжать спор. Почувствовала апатию к дальнейшим расследованиям. Она, например, не спросила Ченгиза Коэна, ответил ли Экспертный комитет по поводу марок. Она знала, что соберись она в "Весперхэйвн Хауз" еще раз поговорить со старым мистером Тотом о его дедушке, выяснилось бы, что и тот уже умер. Она понимала: нужно написать К. да Чингадо, издателю странного мягкообложечного издания "Курьерской трагедии", но так и не написала, ни разу не спросив Борца, написал ли он. Хуже того, она обнаружила, что готова идти на все, лишь бы избежать разговоров о Рэндольфе Дриблетте. Стоило появиться девушке — той, что была на поминках, — Эдипа всякий раз находила предлог уйти. Она чувствовала, что это предательство по отношению к Дриблетту и себе самой. Но все равно поступала так, беспокоясь, как бы ее откровение не разрослось сверх определенного предела. Как бы оно не переросло саму Эдипу и не подчинило ее своей воле. Когда Борц однажды вечером спросил ее, не стоит ли обратиться к Д'Амико из Нью-Йоркского университета, Эдипа ответила «нет» — ответила слишком резко, слишком нервозно. Он больше не упоминал об этом, а она — тем более.

Правда, Эдипа как-то отправилась все же в «Скоп» — встревоженная, одинокая, она заранее знала, что ее там ждет. А ждал ее там Майк Фаллопян уже пару недель не брившийся, одетый в застегнутую до ворота оливковую рубаху, мятые военные штаны, но без манжет и поясных петель, военную куртку на двух пуговицах. Правда, без шляпы. Он стоял в окружении девах, которые пили коктейли с шампанским и орали вульгарные песенки. Приметив Эдипу, Фаллопян одарил ее широкой улыбкой и замахал рукой.

— Ну и видок! — сказала она. — Будто вы на марше. Мятежники на полигоне в горах. — Враждебные взгляды девиц, обвившихся вокруг досягаемых частей Фаллопяна.

— Революционная тайна, — засмеялся он, выбрасывая руки вверх и стряхивая с себя парочку герлов-последовательниц. — А теперь уходите, все, я хочу поговорить с ней. — Когда те оказались за пределами слышимости, его глаза обернулись к Эдипе — с симпатией, раздражением и еще, пожалуй, с некоторой чувственностью. — Как твои поиски?

Она представила краткий отчет о положении дел. Он слушал, не перебивая, а лицо постепенно принимало незнакомое выражение. Эдипу это встревожило. Чтобы немного его встряхнуть, она сказала: — Почему бы и вам не пользоваться этой системой?

— А разве мы в подполье? — он вернулся в прежнее состояние и выглядел достаточно спокойным. — Разве мы отверженные?

— Я не имела в виду…

— Может, мы их еще не нашли, — говорил Фаллопян. — Или может, они еще не успели обратиться к нам. Или может, мы пользуемся В.Т.О.Р.-ом, но тайно. — В зал заструилась электронная музыка, а он продолжал: — Тут есть еще один аспект. — Она поняла, о чем он собирается сейчас сказать, и рефлексивно заскрежетала коренными зубами. Нервная привычка, развившаяся у нее за последние несколько дней. — Тебе, Эдипа, никогда не приходило в голову, что тебя водят за нос? Что все это — посмертный розыгрыш Инверарити?

Приходило. Но эту возможность Эдипа упорно отказывалась рассматривать напрямую и иначе, как в самом случайном свете. Подобно мысли о неотвратимости смерти. — Нет, — сказала она, — это же смешно.

Фаллопян наблюдал за нею в высшей степени сочувственно. — Тебе следует, — спокойно, — обязательно следует над этим поразмыслить. Запиши неоспоримые факты. Голые факты расследования. А потом запиши предположения, умозрительные выводы. И посмотри, что получится. Сделай хотя бы это.

— Ага, — холодно произнесла она, — хотя бы это. А потом?

Он улыбнулся — возможно, пытаясь спасти то, что стало беззвучно рушиться — в воздухе между ними исподволь расширялась сеть невидимых трещин. — Пожалуйста, не сходи с ума.

— Полагаю, потом нужно установить надежность моих источников? шутливым тоном продолжала Эдипа. — Верно?

Он не ответил.

Эдипа встала, раздумывая, в порядке ли прическа, не выглядит ли она отвергнутой истеричной бабой после сцены с дружком. — Я знала, что твое поведение изменится, Майк, — сказала она, — так было со всеми, с кем я сталкивалась. Но никогда не доходило до ненависти ко мне.

— Ненависти к тебе? — Он покачал головой и рассмеялся.

— Если тебе понадобятся нарукавные повязки или оружие, обратись к Винтропу Тремэйну у трассы. "Swastika Shoppe". Скажи, что от меня.

— Спасибо, мы уже знакомы. — Она ушла, а он в своем модифицированном кубинском костюме остался разглядывать зал и ждать своих девиц.

И все же, как обстоят дела с ее источниками? Да, она избегала этого вопроса. Однажды ей позвонил Ченгиз Коэн и возбужденно попросил приехать глянуть на одну вещицу, только что полученную по почте. По "Почте США". Вещица оказалась старой американской маркой с изображением почтового рожка с сурдинкой, барсука пузом вверх и девизом: "Всетишайшего Тристеро Ожидаем Раболепно".

— Так вот, что это значит, — сказала Эдипа. — Где вы это раздобыли?

— Один приятель, — ответил Коэн, роясь в потрепанном каталоге Скотта, из Сан-Франциско. — По обыкновению она не стала выспрашивать у него имя или адрес. — Странно. Он сказал, что не смог найти эту марку в каталогах. Но вот же она. В приложении, смотрите. — В начале книги был вклеен листок. На нем под номером 163L1 изображалась репродукция этой марки с подписью: "Экспресс-почта Тристеро, Сан-Франциско, Калифорния", и указывалось, что ее следовало напечатать в рубрике "Местная тематика" между номерами 139 (Почтовый офис на Третьей авеню, Нью-Йорк) и 140 ("Юнион пост", тоже Нью-Йорк). Эдипа, в состоянии интуитивной экзальтации, тут же открыла последнюю страницу и обнаружила там штамп магазина Цапфа.

— Безусловно, — принялся уверять Коэн. — Как-то я поехал туда на встречу с мистером Мецгером, пока вы были на севере. Понимаете, это специализированное издание Скотта по американским маркам, каталог, которым я, как правило, не пользуюсь. Ведь я, в основном, интересуюсь Европой и колониями. Но мое любопытство разгорелось, и поэтому…

— Конечно, — произнесла Эдипа. Приложение мог вклеить кто угодно. Она отправилась в Сан-Нарцисо, чтобы еще раз взглянуть на список имущества Инверарити. И действительно оказалось, что Пирс владел всем торговым комплексом, где располагались и магазин Цапфа, и лавка Тремэйна. Вдобавок, театр «Танк» тоже принадлежал ему.

Окей, — говорила себе Эдипа, вышагивая по комнате, внутри — пустота и предчувствие чего-то подлинно жуткого, — окей. Ведь этого было не избежать. Любой подъездной путь к Тристеро можно проследить до Инверарити. Даже Эмори Борц со своим экземпляром блоббовых «Странствий» (купленном — как, несомненно, выяснилось бы, если спросить — тоже у Цапфа) преподавал в Колледже Сан-Нарцисо, щедро спонсируемом покойником.

И что отсюда следует? То, что Борц вместе с Мецгером, Коэном, Дриблеттом, Котексом, тем татуированным моряком в Сан-Франциско, В.Т.О.Р.-курьерами, которых она встречала, — что все они были людьми Пирса Инверарити? Подкупленными? Или просто верными помощниками, которые работают бесплатно, ради забавы, грандиозного розыгрыша, состряпанного, дабы привести ее в смятение, или вызвать в ней ужас, или морально оздоровить?

Поменяй имя на Майлз, Дин, Серж и (или) Леонард, детка, — посоветовала она своему отражению в зеркальце при сумеречном свете того дня. Они в любом случае назовут это паранойей. Они. Либо ты и в самом деле наткнулась — без помощи ЛСД или другого индола-алкалоида — на тайную действенность и скрытую интенсивность сна, на сеть, с помощью которой общаются друг с другом энное число американцев, оставляя свою ложь, зазубренные рутинные фразы, скучные симптомы духовной нищеты официальной почтовой системе; или, может, на подлинную альтернативу безысходности, отсутствию интереса к жизни, что терзает головы твоих сограждан, включая, детка, и тебя саму. Либо это — твои галлюцинации. Либо против тебя затеяли заговор, столь дорогостоящий и искусный — тут тебе и подделка марок со старинными книгами, и постоянная слежка за каждым твоим движением, и разбрасывание по всему Сан-Франциско изображений почтовых рожков, и подкуп библиотекарей, и наем профессиональных актеров, и одному лишь Пирсу Инверарити известно что еще — и все это неким образом оплачивается из состояния, распорядителем которого назначена ты, финансируется способом столь тайным или столь сложным для твоей неюридической башки, что ты оставалась об этом в неведении, — заговор настолько лабиринтообразный, что его настоящая цель должна быть чем-то более серьезным, чем просто розыгрыш. Либо все это — плод твоего воображения, а ты — свихнувшаяся чудачка.

Теперь, когда Эдипа рассматривала эти варианты, они виделись ей равновозможными. Четыре симметричных варианта. Ни один ей не нравился, но она надеялась, что у нее просто психическое расстройство. Тем вечером она несколько часов сидела — оцепеневшая настолько, что не могла даже выпить, и училась дышать в вакууме. Ибо то, о Боже, была настоящая пустота. Никто не мог придти к ней на помощь. Никто во всем мире. С каждым — что-нибудь да не так: или сумасшедший, или возможный враг, или покойник.