Великие князья Дома Романовых - Инна Соболева

А вот Карл Карлович Мердер вспоминал о других моментах коронации – радостных. Восьмилетний наследник приводил в неописуемый восторг жителей первопрестольной, когда на арабском коне, в лейб-гусарском мундире появлялся в свите своего родителя или участвовал в парадах в строю гусар. Вот рассказ Карла Карловича об одном из появлений цесаревича на улицах Москвы: «Едва показался он, раздалось радостное „Ура!“. Народ толпою бросился к коляске; власть полиции исчезла; все уступает толпе радостного народа; подобно морскому валу, вздымающемуся, лезут друг на друга, падают, вскакивают, бегут, хватают за колеса, рессоры, постромки; крики: „Ура! Александр Николаевич, наш московский князь! Ура! Ура!“ Трогательная картина! Но далее ехать было трудно из опасения раздавить кого-нибудь из народа. Возвратились назад». Подобных случаев было множество. Но благодаря то ли врожденным качествам, то ли отменному воспитанию, они не сделали ребенка высокомерным. Он поражал редчайшим в его возрасте умением держаться просто, но с достоинством.

Как-то, проезжая вместе с десятилетним наследником через Царство Польское, Николай Павлович осмотрел казармы одного из размещенных там российских полков. Император уже вышел из казармы, а наследник немного отстал. Тогда один из офицеров, немолодой, с орденами на груди, глядя с умилением на цесаревича, сказал: «Я бы желал иметь счастье поцеловать вашу руку». «Позвольте лучше мне иметь честь поцеловать вас!» – ответил мальчик и бросился на шею офицеру. Свидетели этой сцены были изумлены и восхищены.

Тот же Мердер не раз был свидетелем, как приветлив мальчик со всеми, с кем его сводит случай, как щедр к бедным.

Карл Карлович Мердер достоин рассказа подробного. Мне случалось читать, что он, в противовес Жуковскому, был с маленьким великим князем излишне строг и занимался только военной муштрой. Пусть эта совершеннейшая неправда останется на совести исследователей, которые, узнав, что Мердер был военным, да еще и немцем, тут же решили: значит – солдафон. На самом деле Карл Карлович был человеком благороднейшим, кристально честным, мягким, просвещенным. Зная эти качества, его и назначили первым воспитателем шестилетнего Саши. Капитан Мердер (за 10 лет службы при великом князе он дослужится до генерала) был боевым офицером, героем войн 1805 и 1807 годов, известен он был не только смелостью, но и заботливым отношением к солдатам, умением найти подход к каждому подчиненному. Солдаты и сослуживцы-офицеры его искренне любили и горевали, что он их покидает.

C 12 июля 1824 года вплоть до самой смерти в 1834 году главную цель и смысл жизни он видел в одном: быть полезным своему воспитаннику. Да, он обучал будущего царя-освободителя верховой езде, учил стрелять, рассказывал об особенностях разных родов войск, о стратегии и тактике, о военной истории, посвящал в тайны военного дела. Но без этого нельзя – великий князь, а уж тем более наследник, обязан знать военное дело. Со временем Николай будет требовать от Мердера больше занятий фрунтом, Жуковский будет протестовать: «Я боюсь, что тогда Его императорское Высочество будет считать, что народ – это полк, а страна – это казарма». До этого, разумеется, не дошло: Карл Карлович отлично знал меру. Но военному делу он своего воспитанника все-таки обучил. Пройдет 16 лет после смерти учителя, и отец отправит сына на Кавказ – «понюхать пороху». Молодой великий князь, как всегда, когда оказывался вдали от отцовского скептического, оценивающего взгляда, повел себя решительно. В сражении около крепости Ачхой (сколько раз в последние годы мы встречали это название в военных сводках и сообщениях о терактах…) ученик Мердера смело увлек за собой в наступление русский отряд. Правда, об осторожности, о которой много говорил учитель, в пылу боя как-то забыл. Но судьба хранила наследника российского престола. Чеченский отряд был разбит. Отец был доволен. Даже не ругал сына за безрассудство. За личную храбрость в своем первом бою Александр Николаевич был награжден крестом Святого Георгия. Карл Карлович был бы, наверное, счастлив…

Но до этого еще далеко. А пока капитан Мердер старался завоевать сердце Саши. Участвовал и в его детских играх, и в учебных занятиях, не оставляя мальчика одного ни днем, ни ночью. Это не было утомительной для ребенка назойливостью. Воспитатель вел себя так, чтобы ребенок видел в нем не начальника, а ласкового и веселого товарища. Он сумел заслужить такое доверие и любовь воспитанника, что у того вошло в обычай каждый вечер перед молитвой рассказывать Карлу Карловичу обо всем, что делал, а главное – что думал в течение дня. Едва научившись писать, великий князь поспешил написать учителю признание в любви. Выглядело оно так. На одной стороне маленького клочка бумаги выведено еще неуверенными буквами: «Карл Мердер 1 февраля 1825 года». На другой стороне: «Люблю Мердера моего».

Даже суровый, не щедрый на похвалы отец наследника писал Мердеру из-за границы: «Добрые вести о сыне моем меня душевно радуют, и я молю Бога, дабы укрепил его во всем добром. Продолжайте с тем же усердием, с каким вы начали новую свою должность, утвердите и оправдайте мое о вас мнение. Мне весьма приятно слышать, сколь матушка довольна успехами Александра Николаевича и вашим с ним обхождением».

Мердер всегда говорил правду и воспитаннику, и его родителям. Так, однажды из его отчета (он писал такие отчеты каждый день!) Николаю Павловичу стало известно, что сын дерзко разговаривал с Карлом Карловичем. Наказание последовало незамедлительно. Отец грозно заявил: «Уходи! Ты недостоин подойти ко мне после такого поведения. Ты забыл, что повиновение есть долг священный, и что я все могу простить, кроме неповиновения». В воспитательном арсенале Мердера не было такого понятия, как наказание. Наказывать мог только отец. Так что наследнику случалось во время обеда довольствоваться одним супом или уходить спать, не удостоившись со стороны родителя поцелуя на сон грядущий. Мягкость гувернера в сочетании со строгостью отца приносила плоды.

Впрочем, наказание все-таки было. Самое строгое и обидное, придуманное сообща Мердером и Жуковским, – лишение права делать добро. Дело в том, что по заведенному в царской семье порядку, из денег наследника некоторая сумма уделялась на оказание помощи нуждающимся. Наставники решили: чем больше отличных оценок получит великий князь, тем большей будет эта сумма. За плохие оценки сумма, идущая на благотворительность, заметно сокращалась. На мальчика, готового прийти на помощь каждому, такое наказание действовало безотказно: он искренне страдал, понимая, что из-за его лени или нерадивости кто-то не получит помощи, в которой нуждается. Его научили: недостойно просто попросить денег у матушки и одарить ими бедных, нужно самому заработать то, что хочешь отдать.

А вот отрывок из письма учителя к матери ученика: «Вы благодарите меня, августейшая великая княгиня, за все труды и заботы, теперь часто выпадающие мне на долю. Видит Бог, что сокровеннейшее мое желание и единственное мое стремление заключается в том, чтобы прежде всего доставить доверенному мне и сделавшемуся столь дорогим моему сердцу ребенку столько счастия, сколько это ребенку возможно. Поэтому я стараюсь доставить ему все радости, дозволенные в его возрасте: он играет, забавляется и шутит со мною, а я чувствую себя обрадованным и счастливым уже тем, что все, кому дано счастье видеть маленького великого князя, находят, что он сильно переменился в свою пользу…»

Смерть генерала Мердера повергла наследника в отчаяние. Только Жуковский помог подростку справиться с депрессией. С момента назначения Жуковского на должность наставника любовь Саши разделилась между старым гувернером и новым воспитателем. Он любил обоих, и они любили его. Без ревности, без соперничества. И с огромным уважением и приязнью относились друг к другу. Свидетельство тому – письмо поэта из Дрездена, где он знакомился с самой современной для того времени педагогической литературой. «Поздравляю вас от всего сердца с новым годом, бесценный мой Карл Карлович! Завтра для нас он начнется. Дай Бог, чтобы начался и кончился счастливо. Дай Бог счастья России. Говоря это, желаю в одном слове счастья всем нам и, в особенности, нашему государю. Слово „счастье России“ – великое слово. Оно, для нас с вами особенно, представляет славную цель наших мыслей и нашей деятельности; надо, чтобы душа нашего великого князя получила всю способность, которой суть вложила в нее природа, для постижения всего великого смысла этого слова. Поневоле возьмет страх, когда подумаешь о необходимой обязанности, которая теперь лежит на нас. Поистине успокаивать нас может только мысль, что мы истинно, бескорыстно будем стремиться к этой цели, забыв все собственное, уничтожив само самолюбие с готовностью на великое пожертвование. Так разумею вас, и уверенность в этом есть для меня также источник истинного счастья и спокойствия душевного».