Вред любви очевиден (сборник) - Татьяна Москвина

– Ты не волнуйся, – говорит Маша, внутренне разозлившись, – со мной у тебя греха не будет. Воровать не придётся.

– Я совсем о другом говорил! Совершенно тебя не имел в виду… Такое общее рассуждение…

– Мы ведь, Миша, говорим сейчас с тобой не о том, о чём говорим, правда? Ты это знаешь, и я это знаю. Давай закругляться, я устала. Мне пора домой.

– Счёт, пожалуйста! – говорит Миша официанту. – Маша, я вижу, ты на что-то обиделась. Прости Бога ради. Я дурак. Я поглупел от счастья, что ты со мной.

Официант приносит счёт. Маша берёт его и всматривается.

– Так, два пива и колбаски… с меня триста пятьдесят…

– Маша, ты не в театре. Перестань, пожалуйста.

– Что такое? – удивляется Маша. – Ты собираешься за меня платить? С какой стати? Надо беречь семейные деньги, Мишенька.

– Я сейчас стол переверну. Или разобью что-нибудь, – тихо и разъярённо говорит Миша.

– Оу, – отвечает Маша, но идёт на попятный. – Всё, проехали. Давай плати, озверевший учитель. Прямо слово ему не скажи.

Миша и Маша едут в машине, молчат.

– На Кутузовском какой дом? – спрашивает Миша.

– В районе сороковых номеров останови.

Подъехали.

– Спасибо за приятный вечер, – говорит Маша. – Надеюсь, он не повторится.

Миша с коротким стоном хватает её и целует.

– Я не знаю, что мне, драться с тобой? – говорит Маша.

– Ударило меня, стукнуло, как я тебя увидел. Пропал я, Маша, как заяц. Только ты моя, ты – моя, понимаешь?

– Пока, воспитатель, – говорит Маша, забирая цветы. – Опять не высплюсь, репетиция в одиннадцать. Хорошо, хоть спектакля нет вечером.

– Поехали куда-нибудь?

– Там видно будет.

– Где твой подъезд? – я провожу.

– Бога ради, оставайся здесь. Он любит во двор смотреть – откуда я подъехала да кто со мной.

– А, вот что, – помрачнел Миша. – Тогда счастливо тебе.

Маша машет ему рукой, уходит. Миша смотрит ей вслед.

Миша гонит машину по ночной Москве, смеётся и даже мурлыкает что-то себе под нос. Слуха у него нет никакого.

Маша возвращается домой. Юра стоит на лестничной площадке.

– Маша! Сколько просил – не ходи одна. Трудно было позвонить? Тыщу раз тебе объяснял – мне по барабану твои поклонники, и ревность тут ни при чём. Я к тебе приставлен беречь тебя, ты понимаешь? И телефон отключила!

– Да меня достаёт, что все орут по своим мобилам, как будто они в лесу. Знаешь, у меня аллергия на некоторые звуки, на противные голоса…

Маша и Юра снимают двухкомнатную квартиру, в которой уже есть следы начинающегося достатка: хорошая аппаратура. Но шкафа нет, и Машины платьица весят на кронштейнах.

– Ты ужинала? – спрашивает Юра, возясь с цветами – разобрать, расставить.

– Ну конечно. Ужинала с поклонником. Есть и в нашей горькой актёрской жизни свои маленькие бонусы…

Маша переодевается в шёлковый халатик и приходит на кухню к Юре.

– О, вот эти отдельно поставь, – говорит она, вычленяя Мишин букет из общей массы.

– Давай лучше все розы вместе, – предлагает Юра.

– Все розы вместе, а эти отдельно.

Юра что-то соображает про себя.

– А что за поклонник?

– Ты не знаешь.

– Молодой?

– Средний.

– При деньгах?

– Не знаю.

– А где вы ужинали?

Маша машет рукой.

– Тебе не всё равно? Юра, я спать пойду. Ты забыл? – я Кармен отпахала. И не лезь ко мне сегодня. Я мёртвая.

– Поцеловать-то тебя можно на сон грядущий?

Маша подставляет щёку. Юра её целует.

– Спокойной ночи, моё солнышко.

Маша собирается уходить и вдруг поворачивается к Юре, как будто хочет что-то сказать.

– Юра, а что, если…

Она видит лицо Юры – лицо человека, который с давним ужасом и отчаянием ждёт этих роковых слов.

– Что, Машенька? Случилось что-нибудь?

– Нет, ничего. Я хотела сказать, а что, если нам с тобой завтра поужинать где-нибудь в хорошем месте?

Юра переводит дух.

– Да нет вопросов!

– Ну вот, тогда придумай что-нибудь весёленькое, а я спать, спать…

Миша добрался до дому, осторожно прошёл на кухню – там лежат его тетрадки, черновики, книги. Миша листает, читает. Входит Лена. Она подстрижена и покрашена в золотисто-рыжий цвет.

– Миша, ты давно пришёл?

– Только что. А где Костян?

– Домой поехал, документы какие-то собирать. Он вроде на работу устроился.

– Куда?

– Я не поняла, он что-то темнит. Миша, а ты ничего не замечаешь?

Миша смотрит на неё с недоумением. Лена проводит рукой по голове.

– А! – догадался Миша. – Ты подстриглась.

– И покрасилась.

– Ну что, очень мило, – бормочет Миша. – Выглядишь такой свеженькой. В следующий раз можно попробовать что-нибудь посветлее. Чтоб совсем блондинка была.

– А этот цвет тебе не нравится?

– Очень нравится. Я так, на будущее говорю. Если ты уж решила экспериментировать…

Лена обнимает его, целует.

– Миша. Ну что мы с тобой так приземлились? Давай придумаем что-нибудь, оторвёмся, а?

Миша растроганно гладит её руки.

– Дурочка моя крашеная. Пойдём поужинаем завтра, Дашку возьмём. Я до семи часов с Мотькой, а потом пожалуйста, весь твой… Я посмотрю сейчас свои бумажки и приду, хорошо?

– Ты меня лю?

– Я тебя лю.

Мише снится сон. Будто идёт он по берегу моря и видит издалека Машу. Маша поёт. Он спешит к ней, выбивается из сил, но когда подходит, Маша оборачивается – а лицо у неё страшное, морщинистое. Лицо старой ведьмы.

А Маше снится, что она стоит на крыльце маленького дома и ждёт приближающегося всадника. Слышен цокот копыт. Всадник лихо осаживает коня. Это бравый Миша. Он спешивается, обнимает Машу, и тут его лицо меняется. Оно становится злым, мерзким. Миша сдавливает Маше горло, душит её…

Нечего и говорить, что оба среди ночи просыпаются с криками.

Миша в вестибюле гимназии. Выбегает, как и все ребята, Мотя. Они же спокойно ходить по школе не умеют. Матвей схватил в гардеробе свою курточку, подскочил к Мише.

– Михаил Иванович, боец Матвей Порошин по вашему приказанию явился!

– Вольно, – командует Миша. – Одеваться.

Миша и Мотя выходят из школы, садятся в Мишину машину.

– Рапортуйте, боец, о своих делах.

– По русскому четвёрка, и по истории.

– Принято. Хотя, друг мой, скажу тебе, как говорил не раз: есть две безусловные оценки, два и пять. И две условные: три и четыре. Я люблю, когда ты получаешь безусловные оценки. Тогда понятно направление работы… Так. Значит, сегодня займёмся русским. Прямо скажем, это мой любимый язык.

– Михаил Иванович, а в эрудит сыграем?

– Сыграем.

– Ура! – радуется Мотя. – А как ваша дочка поживает?

– Хорошо. Она у меня, знаешь, раннего развития. Читает, даже пишет. На танцы ходит в кружок.

– А возьмите её как-нибудь с собой, ладно?

– Ладно. Она теперь с твоим медведем в обнимку спит. Не жалко было эдакого зверя отдавать?

– Ничего не жалко. У меня куча всякого пушного зверья. Мама как приедет – везёт мешок, как будто я маленький. Не понимает, что уже всё.

– А что – уже всё? – юмористически пугается Миша.

– Сами знаете, Михаил Иванович, двенадцать лет – переходный возраст.

– Знаю, боец Порошин. Но разве только маленькие дети любят игрушки? Все любят, только зачем-то стесняются своей любви. А вот в хороших кукольных театрах работают умные люди, которые не стесняются. Давай сегодня устроим маленький театр, и я тебе покажу, что мамины игрушки – отличная вещь.

– Давайте! – соглашается Мотя.

– Итак, наши действия: обед – уроки – вольные упражнения – эрудит – бокс – театр.

– Принято, – говорит довольный Мотя.

Маша на репетиции в «Свободной опере», спорит с Герцелем.

– Лев Давидович, как хотите – это пошлость.

– Почему пошлость? Это жизнь! Девушка пишет любовное письмо. Она полна огня, мечты, она возбуждена. Я хочу, чтобы зритель почувствовал, как она возбуждена, что такое – волшебный яд желаний!

– Это не девушка из ларька. Это Татьяна Ларина. Это идеал великого поэта и великого композитора.

– На сцене не может быть идеалов. На сцене живые люди. И Татьяна Ларина, и девушка из ларька подвержены одним и тем же законам природы. Надо сбить этот сладкий умильный пафос, уничтожить карамель. Ночь, любовные мечтания, начало страсти – и она предвкушает счастье, ласкает себя, да! Это не надо делать пошло, вот и не будет пошлости.

– Может, мне ещё руку сюда сунуть? – Маша зло показывает, куда.

– Не утрируйте, Маша! Я этого не просил! – сердится Герцель.

– Да? А что такого? У нас свободная опера! Одной рукой Татьяна пишет письмо, а другой… Маша показывает, как это будет происходить, и поёт: Везде! Везде! Передо мной! Образ желанный, дорогой, везде везде! Он предо мною! – Всё, девушка кончила. И письмо написала.

Артисты приглушённо веселятся.

– Репетиция закончена, – медным голосом говорит Герцель. – Все свободны.