Охота на дракона (сборник) - Анатолий Бритиков

— Теперь ты сама услышала. Я уже не я, а целая бригада разновременных подонков. Раздвоение личности давно описано и изучено. Но расчетверение?.. Боюсь, я начинаю собой неизвестную разновидность умопомешательства. Хорошо хоть, что если прикрикнуть на моих двойников — или четвериков — то они на некоторое время умолкают.

И он сбивчиво, но достаточно полно рассказал обо всем, произошедшем вчера.

— Ты все-таки думаешь, что это?.. В общем… ты сам сказал — умопомешательство? — потрясенно запинаясь, пробормотала Валя, когда он закончил. — Мне все-таки кажется…

— Тебе правильно кажется… Я не помешанный. Я в полном здравии и ясном уме. Я тот же, но не один, а с фантомами в себе. Я даже командую ими, а не наоборот, как у помешанных. Но почему это так? Откуда они? Вот чего не понимаю.

— Зато я, кажется, поняла. Ты жертва эксперимента. — Валя вскочила. — Немедленно идем к Семену и его бражке. Это от них… Это они напустили на тебя порчу… ну — разные поля…

— Семен? — протянул Слава. — И Вовочка с Шуриком? Почему-то я о них не подумал. А ведь, наверно, ты права — они, только они! Согласен. Идем.

На улице Слава вдруг рассмеялся. Валя с удивлением спросила, чему он радуется.

— Не радуюсь. Но вот пришло в голову, что если описать это происшествие — готов фантастический рассказ.

— Тебя восхищает, что попал в фантастику?

— И не это. Но вот я терялся, что со мной, ничего не понимал. А читатель давно бы уж сообразил, что электронщики — современные колдуны и порча от них. Ты о чем думаешь, Валя?

— Боюсь, у себя ли Семен с Шуриком и Вовочкой. Заранее предупреждаю — я тебя не отпущу.

“Эдиссоны”, к счастью, все были на месте, но встретили гостей без энтузиазма. Вовочка намекнул, что погода на редкость хороша, он бы в такую пору гулял по парку, была бы только свободная минутка, а ее как раз нет ни у одного из троих. Шурик, всегда оспаривавший любое утверждение Вовочки, высказался, что погода, конечно, дрянь и прогулки в любую погоду пустая трата времени, но с другой стороны, у них масса дел и нет времени для посторонних споров и разговоров. А Семен хмуро рубанул: “Не до вас, ребята! Новых экспериментов не будет, еще с тем не разделались!”

— Мы не уйдем, — решительно сказала Валя. — И речь пойдет именно о том эксперименте. Последствия непредвиденные…

— Правильно, последствия, — мигом подхватил Вовочка. — И главное последствие — перегорел аппарат. Жуткие перегрузки… Было два каскада — один для положительных, эмоций, другой для отрицательных. Первый тривиально замкнуло, второй получил двойную нагрузку — естественно, бенц!.. В общем, Слава в научные кролики не подошел. Не та порода. Из такой неопределенной, хаотичной, вообще недооформленной личности что-нибудь стоящее извлечь… Ты не обижайся, Славик, я ведь любя, не для поношения, а в качестве научного толкования… Со всей, можно сказать, экспериментальной обоснованностью…

— Не в этом главное, — превратил Шурик в предмет дискуссии экспериментально обоснованное толкование Вовочки. — Аппарат — пустяк. Повозиться и починить. Сгорела перспективная тема — вот главное! И Шура, кого-то копируя, продекламировал важным и весьма противным голосом: — Поскольку лаборанты вам по рангу не положены, а сами вы с дорогой техникой обращаться не умеете, ассигнование на тему прекращаю. Впрочем, если вне рабочего времени, вне плана, по вечерам и за собственный счет, в порядке личной безответственной самодеятельности…

— Вот такие пироги, — подвел итоги Семен. — Так что таинственно исчезайте, как пишут в романах о привидениях, экспериментов больше не будет.

— Славик, — возмущенно сказала Валя, — что ты молчишь? Расскажи, наконец, этим научным остолопам, что они сделали с тобой!

Все время, пока три друга высказывали свое мнение об эксперименте и годности Славы в “научные кролики”, сам Слава лихорадочно размышлял. Он вспомнил спор после экзаменов при первой встрече. Все стало ясно пугающей ясностью. Доминанта характера!.. Именно так доминанта характера передается как память предков, а с ней и личность — носитель этой доминанты. Мощное усиление той или другой черты характера, даже простой эмоции, как выражение, как воплощение характера, — и наружу выползает предок. А эта троица изобретателей закоротила каскад положительных излучений, бесшабашно усилила каскад отрицательных полей — и вот результат! На свет вырвались предки, отмеченные каиновой печатью пороков! Хитрость и подлость, как доминанта характера — вот тебе и Слава второй, можешь полюбоваться. А Слава третий? Пьянство, бесшабашность, беспутность! Слава четвертый — избалованность, обжорство и леность! Неплохая родословная! Генеалогическое древо с пышной кроной — но все ветви перекошены в одну сторону! Он только что подумал: “на свет вырвались предки!” Все ли? Нет ли в длинном ряду его предков личностей и похуже? И не ждут ли они своего часа, чтобы заявить о себе каким-нибудь мерзким поступком? Не было среди них убийц, насильников, садистов? Не созрел ли он, несчастный Слава первый, но не единственный, для прямого преступления?

Эта мысль показалась Славе такой ужасной, что ноги враз ослабли. Он пошатнулся, с усилием опустился на стоявший рядом стул. К Славе бросилась перепуганная Валя.

— Тебе очень плохо? Вовочка, налей поскорей воды.

Слава отвел трясущейся рукой мензурку с водой. С ним совершалось то, что раньше называлось “грезить наяву”. Он пытался окинуть взглядом нескончаемую череду людей, передававших из поколения в поколение свои особые черты характера. В потомках эти черты утрясались, гармонизировались. Но появились безответственные молодые экспериментаторы — и взорвана с таким трудом добытая гармония, вытащены из забытья в жизнь предки, ставшие давно тенями… Славу охватило возмущение и ярость. Ему захотелось наброситься на троих приятелей, испугать их, хоть частично отплатить за те страдания, которым они подвергли его. До сих пор Слава старался всячески заглушить рвущиеся из него голоса беспутных предков, теперь сознательно вызывал их. Пусть увидят эдиссоны, до чего довели человека непродуманные эксперименты.

— Отвезти его на такси домой и пусть немного подрыхнет, — рассудительно говорил в эту минуту Семен. — Вовочка, бери эту миссию на себя, Валя поедет с тобой.

Слава вскочил со стула и грозно надвинулся на Семена.

— Дрыхнешь, ракалья! — заревел он и про себя ужаснулся: голос был новый, еще неслышанный в уже ставшей привычной трехголосой фуге, — очевидно, к жизни воспрянул еще один предок, какой-то Слава пятый. — Молчать, рыло, а то мигом в рожу! Слышишь, Федор, гром тебя разрази! Не пощажу, ты меня знаешь! Почему сапоги не чищены, скотина двуногая?

Семен отступал, стараясь сохранить достоинство.

— Не кричи! Что за истерика, не понимаю! И почему Федор? Кстати, я в туфлях.

В реве Славы зазвучало торжество:

— Правильно, не Федор. Обознался, прошу прощения, Семен Апполинарьевич! И, можно сказать, душевно ликую, господин штабс-капитан, что повстречались вне полка. Должок за вами, достолюбезный друг. Помню, вы изящно выразились насчет ловкости рук в том банке, который я взял. А вызова не приняли, хоть вызов от графа Лукомцева вам по худости рода за честь считать бы. Высочайшим указанием дуэли, мол, запрещены, такая была от вас аттестация. Но насчет оплеух государева запрета нет, так что с благоволением примите!..

И Слава отвесил Семену свирепую пощечину. Не ожидавший расправы Семен отшатнулся и упал. Вовочка и Шурик с двух сторон кинулись на Славу, но он двумя толчками отбросил их. Слава ощущал боевой дух и воинскую ловкость, каких еще никогда не знал за собой.

— Лакеев своих позвали, господин штабс-капитан! — победно орал он. — На графа Платона Григорьевича Лукомцева, поручика Гренадерского второго полка!.. Хамье, как оружие держите? Не обессудьте, рука у всех Лукомцевых отменная, славной памяти фельдмаршал Миних многократно сие отмечал. Да и удар хорош — на всю жизнь пожалую!

Выкрикивая все это, Слава с изяществом выхватил из угла палку от щетки и стал в позицию. Валя в страхе отбежала к окну. Трое противников, понимая, что нападения взбесившегося “научного кролика” не избежать, тоже вооружились. У Шурочки в руках был паяльник, Вовочка вознес вверх стеклянную трубку от перегоревшей лампочки дневного света. Тяжелое оружие было только у рослого Семена, — вставая, он ухватился за вращающуюся табуретку и держал ее не то как щит, не то как своеобразное оружие нападения.

В мозгу Славы пробудились онемевшие было голоса других предков:

— Руби их в капусту! — радостно вопил шелапут-дьякон. — Крести язычников во славу господню!

— Насчет ситуации соображение надо! — советовал осторожный Ферапонт. — В реляции на имя полковника непременно укажите, граф, что они, так сказать, первые, а мы саблю обнажили законной обороны для!