Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 4 - Дмитрий Быстролётов

С этого начался мой трудовой путь.

Я приходил домой с головой, как будто налитой свинцом. А наутро начинал работать снова.

Получил первые заработанные деньги. С какой радостью! Как это было прекрасно! Но денег не хватало, и я попытался ускорить работу. Сначала осторожно. Тщательно проверяя себя. Потом пустил машину на полный ход, какой только возможен для престарелого паралитика.

В январе 1957 года я раскопал золотую жилу: Всесоюзный институт научной и технической информации.

Хорошо помню проверочную беседу с работниками редакции журнала «Биология» Гвоздевой и Чувалиным.

— Где вы оканчивали, товарищ Быстролётов? — приветливо спросила Гвоздева, немолодая женщина, научный сотрудник, мой будущий начальник.

— В Швейцарии. В Цюрихе.

— Ах так. Тогда вы должны прекрасно знать швейцарские методы борьбы с эндемическим зобом, не так ли?

— Конечно, — говорю я, улыбаясь: поток интереснейших воспоминаний и точнейших сведений обрушивается на мою голову. Я открываю рот… И вдруг с ужасом замечаю, что я забыл, что такое зоб: вижу перед собой Бангофштрассе, по которой вечером любил ходить, здание Университета, лебедей на озере, белые вершины гор… Миллион других мелочей, Но зоб… Мгновение тому назад знал, а теперь забыл! Проклятое выпадение…

Пот выступил у меня на лбу.

— Вы не волнуйтесь! — мягко говорит Гвоздева. — Я всё понимаю. Поработайте у нас, окрепнете, память вернётся, всё станет на своё место…

Будьте же сторицею вознаграждены судьбою, советские люди, которые ласковым вниманием помогли мне перебороть недуг и стать на ноги!

В ВИНИТИ остро нуждались в переводчиках с так называемых редких языков — португальского, африкандерского, чешского, фламандского, сербо-хорватского, норвежского и других. Платили хорошо, хотя и медленно. Я бросился в это бумажное море с головой, избрав своей специальностью биологию и географию, а из знакомых мне языков — английский, немецкий, датский, голландский, фламандский, норвежский, африкандерский, шведский, португальский, испанский, румынский, французский, итальянский, сербохорватский, чешский, словацкий, болгарский и польский. Конкурентов у меня не было, работы хватало, но очень мешали выпадения памяти: вдруг ни с того ни с сего какое-нибудь нужное слово или группа слов выпадут — и тогда, хоть убей, их не вспомню. А ночью проснусь, как от толчка — это вернулось забытое днём.

Труд переводчика выгоден только при одном условии: если человек так знает язык, что может работать без словаря. Конечно, все материалы были сугубо научные, полные самых сложных и разнообразных терминов и понятий. Необходимо было, кроме языка, хорошо владеть темой.

Я не был биологом, но помогла солидная медицинская подготовка. Так я справлялся со всеми трудностями и замечал, что чем больше работаю, тем легче мне работать: в мозгу медленно, но неуклонно восстанавливалось кровообращение, как видно, за счёт образования новых сосудов. Я требовал — и мозг подчинялся и сам строил систему своего кровоснабжения!

Когда в марте пятьдесят седьмого года нам дали комнату, мы переехали, и я с восторгом зажал в руке свой ключ от своей квартиры, а денег хватило для покупки лучшей в городе мебели и всего необходимого. У нас появилось своё современно обставленное и уютное гнездышко, в котором Анечка взяла на себя роль хлопотливой, знающей и бережливой хозяюшки, а я — добывателя жизненных благ. Тыл и фронт были обеспечены!

Началась новая полоса нашей жизни.

В ноябре 1957 г. возникла рабочая группа для подготовки к печатанию Медицинского реферативного журнала, тринадцать номеров в год. Я был приглашён на должность главного языкового редактора. Дело было непростое: нужно было проверять правильность переводов с девятнадцати языков по всем бесчисленным разделам медицины, со всей их поистине необозримой терминологией, а также переводить материалы, которые, кроме меня, не мог перевести никто. Было трудно. Хлопотно. Совершенно для меня ново. Но я опять справился. Отчаянно боролся за жизнь — и устоял на ногах. Ровно через год, в конце 1958 года, девушки-переводчицы рано утром выстроились в коридоре и вызвали меня. Зачитали подписанную ими благодарность:

— Уважаемый и милый Дмитрий Александрович! Вы — наш, всегда для нас открытый, незаменимый справочник, наш учитель, руководитель и друг! Вы — Человек!

Дальше следовало десять подписей.

Потом девушки поцеловали меня по очереди прямо перед дверью директора! Я был очень доволен: глас народа — глас божий!

Да, если я встал на ноги и в какой-то мере восстановил трудоспособность, то всё это смогло осуществиться только потому, что со всех сторон я чувствовал деликатную, незаметную и постоянную поддержку. Земно кланяюсь вам, добрые наши советские люди! Я вам помогал, где, когда и чем мог, но и вы не оставили меня в несчастье! Если немой придурковатый паралитик был продуктом забот начальства и вождей, то уж энергичного и дельного работника из меня опять сделали только простые люди…

С тех пор я работаю в этой редакции. Проверяю в год до 50 000 переводов заглавий статей из многих сотен научных медицинских журналов мира и сам делаю около 15 000 переводов. Просто прыгаю по разделам медицинской науки от психиатрии до гинекологии, по языкам от шведского до турецкого, по странам от Финляндии до Венесуэлы. Прыгаю, а перед умственным взором проплывают когда-то виденные мною города и земли. Я молча работаю за столом, и никто в комнате не знает, что в эти часы я мысленно, почти зрительно облетаю мир. Мне льстило, что директор всем советским и иностранным делегациям и видным учёным с гордостью показывает меня, как некое диво, и после его слов: «А вот позвольте вам представить профессора Быстролётова, который» и т. д. — раздаётся удивлённый и почтительный шелест восклицаний:

— Пятьдесят тысяч…

— Девятнадцать языков…

— Все страны мира…

Мне это радостно. Но в то же время горько, что восемнадцать лет заключения, избиения и два мозговых удара отняли половину работоспособности. Часто, почти ежедневно, жизнь напоминает мне о Сталине и его времени, о невозвратимых потерях, о том, чего я не смею забыть и простить, о том, что уже поздно наверстывать…

Так незаметно, в радостном труде, пролетело десять лет.

Редакция журнала превратилась сначала в отделение Института организации здравоохранения и медицины, потом — в отдел Академии медицинских наук СССР, наконец, в самостоятельный Всесоюзный научно-исследовательский институт медицинской и медико-технической информации Министерства здравоохранения СССР. Росло дело, росло учреждение, росли люди. И с ними вместе рос и я: в нужном объёме познакомился с японским и китайским языками, освежил знания турецкого языка. Увеличивался объём знаний, ускорялась сноровка. То, что в 1957 году я делал за 2–3 рабочих дня, в 1964 году делаю за 3–4 часа. И делаю лучше. Головные боли и выпадения памяти стали слабее и реже. Я стал всеми уважаемым специалистом и признанным знатоком своего дела. Со мной считаются. На меня сыпятся благодарности, я — видный член научного коллектива. Со всеми дружу, если просят — помогаю, всегда чувствую, что рядом со мной трудятся расположенные ко мне советские люди. На работу спешу с радостью, как домой, к любимому делу, в семью милых людей.