На тревожных перекрестках - Записки чекиста - Станислав Ваупшасов

Между советской и польской разграничительными линиями находилась так называемая нейтральная зона. В этом районе на ее территории располагалось несколько сел. Официально никаких властей здесь не было. Даже базары торговали без явного надзора. Как хозяйственные мужики, мы купили сани и лошадь с упряжью; Макар Шинко помог зашить в хомут топографические карты, а под сиденье саней припрятать 4 цинковых ящика с гранатами и 15 наганов. Сверху все завалили сеном, всякими подстилками и с самым безобидным видом поехали устанавливать связи с подпольщиками. Однако уже в начале пути убедились, что польская полиция и уланы контролируют дороги, внимательно приглядываются к проезжим. Дважды нас останавливали патрули, спрашивали, куда и зачем едем, и Молчанова это обстоятельство отчасти встревожило. Он решил на первых порах не очень-то рисковать.

Мы уже проехали километров пятьдесят, изрядно продрогли, когда Молчанов повернулся ко мне и сказал:

- Послушай, Стась, береженого бог бережет. Как бы нам не влипнуть. Лучше вернемся ко мне домой, в Великое Село. А по пути заедем в деревню Шейки, там живет свой человек, кузнец Виктор Стома. Ты должен его помнить по Дисненскому отряду, поговорим с ним о деле, чтобы времени зря не терять.

- Начнем хотя бы со Стомы,- согласился я, раздосадованный помехами.

Вскоре мы заехали во двор к Виктору, но переговорить с ним не успели. Зацокали копыта, и два улана потребовали кузнеца, надо было подковать лошадей целого взвода.

Виктор, бросив на нас унылый взгляд, пошел в кузницу, а мы без промедления двинулись в Великое Село, чтобы не привлекать внимания кавалеристов.

Так безрезультатно закончился первый день нашей подпольной работы.

- Не тужи, Стась,- сказал Илларион, заметив на моем лице явное огорчение.Тише едешь - дальше будешь. Знакомься с моей семьей, ешь, отдыхай, а я пока перепрячу все богатство, что лежит в наших санях.

После горячего ужина мне неимоверно захотелось спать, однако я долго не мог заснуть, беспокоясь за сохранность гранат и наганов. И лишь после того, как Илларион вернулся в избу, румяный от мороза, и шепнул, что все в порядке, любой кобель не сыщет, я ткнулся носом в подушку.

Назавтра выдался ненастный вечер. Быстро стемнело. За окном мело, ветер расхлестывал снежную пыль, стучался в окно.

- Илларион, так и будем на печке отлеживаться? - тихо спросил я.

- Нет, не будем,- ответил Молчанов.- Я успел кое-куда заглянуть. Сейчас пойдем на вечеринку, что-то поплясать охота.

- Ты что, кому это нужно?

Молчанов усмехнулся и заговорщически подмигнул:

- Серьезный ты человек, Стась, но не всегда догадливый. Самому ведь невтерпеж с верными людьми знакомиться. Танцы только предлог, на вечеринке можно кое-кого повидать. Понял? Тогда пошли!

В просторной деревенской избе набилось много народу, так что можно было, оставаясь незаметным, спокойно разглядывать людей и тихо беседовать с кем надо. Здесь я увидел старого знакомого, бывшего красноармейца, подпольщика Владимира Пуговку и его друзей - Павла и Куприяна Евдокимовых, Виктора Поляка и Кухту. Все остальные тоже в свое время служили в Красной Армии, а теперь крестьянствовали, скрывая от властей свое боевое прошлое и ненависть к оккупантам.

Усевшись в сторонке, я завел разговор с бывшими красноармейцами. По отдельным фразам и репликам своих собеседников я понял, что они всегда готовы к делу, ради которого я находился здесь. По дороге домой Молчанов сообщил мне, что и Пуговка, и Евдокимовы, и Поляк, и Кухта - активные участники местного подполья и на них можно положиться.

- У нас и от погони скрываться удобно,- продолжал Молчанов.- Вон, погляди. Все наше село тянется вдоль Диены, на берегу, почти у самой воды, сотни дворов, а позади густой лес. Незнакомый человек в нем заблудится и не выберется. Мы-то люди здешние, не заплутаем, а полицейские да шпики не очень охочи до прогулок в лесную чащу. Да ты не скучай, Стась! Скоро получишь надежные документы, тогда легче станет. И работа живей пойдет.

И в самом деле, через два-три дня Илларион принес мне бумагу, в которой значилось, что Станислав Воложинов является гражданином и постоянным жителем местечка Козяны. Бумагу с печатью скрепляла подпись солтыса Великого Села, который, как оказалось, также помогал подпольщикам.

Теперь я получил возможность свободно передвигаться и знакомиться с новыми участниками нелегальных организаций. Чтобы не вызывать излишних расспросов отца Молчанова, мы на двух подводах часто уезжали в лес якобы заготавливать дрова, чем старик был весьма доволен. Правда, после встреч с активистами и руководителями повстанческих групп приходилось потом общими силами рубить дрова, но что поделаешь. Зато каждый раз на встречах в лесах Соварина и в урочище Заречном нашего полку прибывало.

Мы нередко наведывались в местечко Миоры, где у нас тоже завелись единомышленники. Во время поездок туда мы с согласия родителей Молчанова запрягали лучшие сани, подвешивали к дуге колокольчики с бантами и распространяли слух, будто бы едем на поиски невест. Это ни у кого не вызывало удивления, поскольку оба мы были холостыми, а по возрасту нам подошла пора свататься. "Сватанье" обычно заканчивалось "неудачей", зато связь с новыми группами повстанцев налаживалась все крепче, и это не могло не радовать нас обоих.

Как-то раз мы с Молчановым поехали в местечко Шарковщину на встречу с подпольщиками и остановились в трактире. Неожиданно сюда же прибыли конные полицейские для сбора налогов и поимки уклоняющихся от воинской повинности. Пришедшие в трактир подпольщики так щедро угостили полицейских спиртным, что те свалились под стол мертвецки пьяными, а мы тем временем, переговорив обо всем, уехали восвояси. Случались встречи с воинскими патрулями, и тогда Молчанову и мне приходилось пускать в ход все свое красноречие, чтобы обмануть бдительность "жолнежов" и офицеров.

У Молчановых мне было хорошо и покойно. Но внезапно домой вернулся старший брат Иллариона Семен, долгое время валявшийся в госпиталях после ранения на фронте. Он показался мне человеком желчным, подозрительным, и Илларион решил на всякий случай перевезти меня на один дальний хутор, где я и поселился у старика-старовера с изрезанным морщинами высохшим лицом. Представьте мое удивление, когда спустя несколько дней старик в упор спросил, когда же я думаю браться за дело и возьму ли я его в долю? Оказалось, что старовер принял меня за конокрада и вознамерился вместе со мной заняться выгодным промыслом. Некоторое время я выкручивался как мог, доказывая старику, что работать мне мешает болезнь, но старовер становился все настойчивее.