Великокняжеский вояж (СИ) - "shellina"

— Я не знаю! Уфа даже не мой родной город, и у меня было чрезвычайно ограничено время, чтобы хотя бы привести Кремль в порядок, — Тевкелев махнул рукой. — Мне проверить ход?

— Конечно, это первое, что вы должны были сделать, — Криббе провел ладонью по лицу и повернулся в мою сторону. В то время, когда у них шли разборки, я делал вид, что любуюсь охренительной шлифовкой дерева. Все действительно было сделано на совесть, только это не помешало мне засадить в палец занозу. Теперь она мне мешала, кололась и доставляла кучу неудобств. Охота было засунув палец в рот, но я, проклиная себя за глупость, повернулся к Криббе, который вот уже полминуты смотрел на меня, ожидая, что я обращу на него внимания.

— Да, Гюнтер, ты что-то хотел мне сказать?

— Ваше высочество, вы же не будете против, если вас и ее высочество Марию Алексеевну разместят именно здесь? — и он указал рукой на терем, словно я не присутствовал при их споре с Тевкелевым и понятия не имею, о чем, собственно, может идти речь.

— Нет, Гюнтер, я вовсе не буду против, — и, повернувшись к полковнику, сжавшему тонкие губы так, что они превратились в одну тонкую линию, я спокойно произнес. — Господин полковник, это возможно? — он кивнул, и я продолжил. — Тогда, может быть не будем медлить, а то Великая княгиня уже порядком утомилась, сидя в карете с невозможностью выйти и размять ноги.

— Как вам будет угодно, ваше высочество, — Тевкелев поклонился и направился обследовать подземный проход, кивнув одному из солдат, охранявших Кремль, чтобы тот следовал за ним.

Я направился к Машкиной карете, чтобы подать ей руку, когда она будет вылезать из кареты, но тут ко мне подошел невысокий сухощавый уже немолодой человек, держащий в руке трость. Я не заметил в нем потребность опираться на эту самую трость, вероятно, он носил ее как предмет гардероба. Так как мы стояли между поездом и домом, в котором мне предстояло жить в течение нескольких ближайших дней, то задержать данного господина никто не успел. К тому же он уже находился на территории Кремля, а значит был проверен и перепроверен. К тому же тот же Петька Румянцев, да и Штелин явно его узнали и обменялись кивками. Да и Лопухин, обычно отслеживающий подобные приближения к моей персоне, потому что он чрезвычайно серьезно отнесся к своему назначению, не проявил никакого волнения.

— Позвольте представиться, ваше высочество, Иван Неплюев, — он поклонился, подойдя еще ближе. — Не сочтите за дерзость, но я счел момент весьма подходящим, чтобы представиться и попросить вас принять меня, дабы обсудить насущные проблемы.

— И чьи же насущные проблемы вы хотите со мной обсудить, господин Неплюев? — я смотрел на него наклонив голову набок. — Неужто свои проблемы решили обсудить? Вы же не будете разочарованы, если я вам напомню, что личные проблемы подданных Российской империи не находятся в моем ведении?

— Свои проблемы я предпочитаю решать сам, ваше высочество, — спокойно и с достоинством опытного дипломата ответил Неплюев. — Более того, я очень не люблю, когда кто-то пытается их за меня решить. Но у меня много нерешенных вопросов, связанных с доверенным мне краем, к которому с недавних пор, благодаря нашему славному полковнику Тевкелеву, который куда-то так спешно направился, даже не поприветствовав меня, присоединился Малый жуз.

— А о каком крае идет речь? — я сразу же перестал ерничать и внимательно посмотрел на этого человека с обветренным, словном выдубленным ветрами лицом.

— Полагаю, что впоследствии он будет называться Оренбургская губерния, тем более, что ее величество государыня Елизавета Петровна очень высоко оценила значение в защите от набегов недавно созданного города Оренбург, но пока нет официального статуса, мы называем его просто край, ваше высочество, — Неплюев в очередной раз склонил голову в поклоне.

— Вот как, — я задумчивым взглядом проводил двух дюжих мужиков, пронесших мимо меня большой сундук с моими вещами, и обернулся на карету жены. — Петька, позаботься, — Румянцеву не нужно было разжевывать. Он все прекрасно понял, и, кивнув, поспешил к Машкиной карете, чтобы помочь ей выйти. Я же вновь посмотрел на Неплюева. — Вот что, а давайте мы с вами не будем тянуть с обсуждением этой действительно важной темы. Надеюсь, нам помогут найти коморку, в которой мы с вами и Олсуфьевым, если он, конечно, во всей этой суете найдется, а также с господами Криббе и Штелином, можем расположиться.

Олсуфьев нашелся быстро. Точнее, он подскочил ко мне в тот самый момент, когда Неплюев вместе с Криббе и Штелиным зашли в терем, чтобы стребовать нечто вроде кабинета у перепуганного парнишки, который долго не мог понять, что от него вообще нужно. Парнишка был из башкир, и совершенно точно не мог быть дворовым холопом. По-моему, он вообще здесь жил по каким-то неведомым мне причинам. Но объяснить его статус ни мне, ни моему сопровождению было попросту некому. Тевкелев похоже пошел в подземелье, а попал в Нарнию, а градоначальник вообще не появился. Я даже не знал, кто именно в Уфе сейчас является градоначальником.

Похоже, что этот вопрос задавал себе не только я, но и Ушаков, который только что уехал с Кремлевского подворья, бормоча себе под нос что-то про отрезанные яйца и отвороченные головы, но, может быть, мне это просто показалось. Как я понял, или здесь отделение Тайной канцелярии не было создано, или же сотрудники данного отделения занимались не пойми чем, а вовсе не тем, чем должны были заниматься, если отделение Тайной канцелярии всего же существовало. Андрей Иванович очень остро реагировал на любые нарушения в реформации Тайной канцелярии. Он и свой пост-то оставил в Петербурге, чтобы лично убедиться в том, что все в полном порядке и работает как часы. Слухи летели исправно впереди нас, и в каждом следующем городе нас встречали все более и более подготовленные к великокняжескому визиту главы, купцы, старосты общин и все мало-мальски значимые люди, потому что спрогнозировать, куда меня понесет нелегкая, было чрезвычайно сложно. И вот мы приехали в Уфу, где нас как будто вовсе не ждали. Поручили полковнику Тевкелеву, который вообще к данному городу не имел отношения, побыть главным распорядителем и самоликвидировались. И вот теперь Андрей Иванович, горя праведным гневом хотел выяснить, а, собственно, почему так произошло. Я его не задерживал, мне тоже было интересно узнать, что же здесь происходит.

Олсуфьев быстро выяснил все у того же мальчишки-башкира, где расположились господа, и куда нам с ним нужно пройти. Парень, похоже, уже смирился с тем, что его назначили таким вот негласным распорядителем великокняжеских покоев, и просто пошел впереди, показывая дорогу. Пока мы шли, Олсуфьев быстро и кратко дал мне характеристику на Неплюева: кто, чем занимается, выдающиеся дела, семья — все очень сухо, сжато, но мне хватило, чтобы составить первое впечатление.

Мы с моим секретарем зашли в комнату, она располагалась на первом этаже и кабинет напоминала мало, но в ней был стол, несколько кресел и достаточное количество свечей, чтобы разогнать царивший полумрак. Тем более, что окон здесь как раз-таки не было.

Криббе стоял, скрестив руки на груди за одним из кресел, оно, скорее всего, было предназначено именно мне, а Штелин и Неплюев расположились в двух других, стоящих напротив массивного стола. Когда я вошел, они быстро вскочили на ноги и синхронно поклонились. Я стремительно прошел к предназначенному мне креслу и взмахом руки предложил им садиться. Олсуфьев расположился чуть в сторонке за небольшим столиком, на котором расположил несколько чистых листов, чернильницу, презентованное мною перо и коробочку с песком, чтобы посыпать им написанное.

— Ну что же, Иван Иванович, — я пристально посмотрел на сидящего напротив меня Неплюева. — И о чем же вы так хотели поговорить со мной, что рискнули ради этого нарушить все мыслимые и немыслимые правила?

— Я хотел поговорить, ваше высочество, о Оренбургской комиссии, которая уже давно перестала быть тем, чем она представлялась ее создателю Ивану Кирилловичу Кирилову. Из торговой комиссии, действия которой были бы основаны на дипломатических отношениях, она превратилась в карательный орган, а также на ее плечи легла задача строительства крепостей и всяческое укрепление наших рубежей, — горячо воскликнул Неплюев.