Национальная Россия: наши задачи - Иван Ильин

Американец поднял брови, остановил свой взгляд на ораторе и что-то коротко зачеркнул в своей записной книжке.

«Ныне дальнейшее углубление революции есть чистое безумие. Ваше спасение в замирении востока, а не в разжигании гражданских войн на всем пространстве от Риги и Варшавы до Владивостока и Гонг-Конга. Вам необходимы платежеспособные рынки для сбыта, рынки, которые могли бы вам заменить отпадающие колонии, а вы затеваете великую политическую, хозяйственную и военную разруху и обнищание Востока. Расчленив национальную Россию, вы задохнетесь в ваших фабриках, капиталах и продукциях от недостатка сбыта и начнете мечтать о единой, лояльной и платежеспособной России. И вы можете быть уверены: она восстановится, но только преодолев (дипломатически, хозяйственно и военно) навязываемые ей вами соблазны распада.

Вы все время упрекаете Императорскую Россию в захвате не принадлежащих ей территорий, так, как если бы такой захват составлял вашу привилегию и монополию, и притом на протяжении всех континентов. Но назовите мне хоть одну колонию, захваченную Россией на чуждом ей континенте! Франция свободна в захвате Индокитая с двадцатитрехмиллионным населением или африканских пространств в размере половины всей России; Бельгия, Португалия, Голландия, Англия – все свободны налагать руку на далекие и чуждые им земли и племена. Но Императорская Россия совершенно неповинна в этом. Ее территория не набрана отовсюду оккупациями или парфорсными охотами; они сопринадлежат.

Это значит, что они, пространственно прилегая друг к другу и географически сливаясь друг с другом, политически, хозяйственно и культурно нуждаются друг в друге. Их объединил не произвол меча и не каприз завоевателя, а медленное органическое развитие населяющих ее народов. Это происходило на протяжении веков. Соседние народы знакомились друг с другом, учились понимать и восполнять друг друга, и естественно, что наиболее одаренный, христианский и культурный народ, русский народ, руководил этим делом. Но никогда, запомните это, никогда русские не практиковали денационализацию других, малых и некультурных племен; впервые после германцев за это дело взялись коммунисты, эти доктринеры западного марксизма.

Возьмите исторический атлас девятого века и попробуйте составить список тех славянских народов, которые занимали всю восточную половину Западной Европы от Дании до Далмации: Абодриты, Линоны, Лютичи, Редарии, Укры, Хевеллы, Сорбы и многие, многие другие. Где они все? Все или вырезаны, или денационализованы Германцами; и даже имена их не упоминаются, разве только в путеводителе напишут – «остатки языческой эпохи». Потом возьмите статистику русского населения и подивитесь на этот спор о количестве племен, сохраненных императорской Россией: одни ученые насчитывают 160 малых племен, а другие 166. Россия никого не денационализировала, никого не искореняла, всех блюла, всем оставляла национальную свободу».

В 1916 году я лечил свои легкие на Кавказе, в Теберде, и жил в пансионе у князя местного народа Карачаеве. Его фамилия была Крым-Шамхалов. Его дед заключил вечный мир и присоединение с императором Николаем I; а внук его Мурзакул Баксанук Пашаевич, магометанин по вере, полковник русской армии, весь израненный в японской войне, не находил себе места от тоски о том, что раны его не позволяют ему участвовать в Первой мировой войне против германцев. Добавлю только, что ныне весь народ Карачаев вырезан большевиками за неприятие коммунизма. А немецкие колонисты на Украине, на Волге и в Сибири? Они переселились в Россию в конце XVIII века числом несколько десятков тысяч, а к XX веку их было уже 1 200 000 и все они сохранили свою веру и даже свои диалекты (саксонский, виртембергский и другие), и все разбогатели. И притом именно благодаря тому, что Россия укрыла их в своих пространственных недрах и соблюла их свободу. Искоренять их взялись только большевики, и не за германство их, а за антикоммунизм.

«И что вы нам твердите о латышах и эстонцах? Это императорская Россия сохранила эти и многие другие народы от гибели. И все эти народы отлично знают, что противостоять германцам они по своей военной слабости не могут, а раз захваченные германцами, они будут насильственно денационализованы подобно западным славянам.

Я понимаю, что вы не хотите вооружать германцев. Как только они вооружатся, они вновь сделают попытку завладеть Украиной, ее зерном, ее железом, ее углем, прорваться к волжской и кавказской нефти и присвоить себе мировую гегемонию; но разоруженная Германия есть открытый для коммунистов европейский фронт. В чем же дело?.. В вашей военной слабости и в нежелании военно окрепнуть настолько, чтобы не опасаться ни коммунистов, ни немцев. Вы хотите владеть по-прежнему миром, не обороняя его подобающим образом; и это вам не удастся»…

Тут американец встал, чтобы простится с хозяином, и беседа оборвалась. Но, уезжая, он записал имя и адрес оратора и сказал ему отдельно несколько слов, явно условливаясь о дальнейшем свидании.

О русской идее

Если нашему поколению выпало на долю жить в наиболее трудную и опасную эпоху русской истории, то это не может и не должно колебать наше разумение, нашу волю и наше служение России. Борьба русского народа за свободную и достойную жизнь на земле – продолжается. И ныне нам более, чем когда-нибудь подобает верить в Россию, видеть ее духовную силу и своеобразие, и выговаривать за нее, от ее лица и для ее будущих поколений ее творческую идею.

Эту творческую идею нам не у кого и не для чего заимствовать: она может быть только русской, национальной. Она должна выражать русское историческое своеобразие и в то же время – русское историческое призвание. Эта идея формулирует то, что русскому народу уже присуще, что составляет его благую силу, в чем он прав перед лицом Божьим и самобытен среди всех других народов. И в то же время эта идея указывает нам нашу историческую задачу и наш духовный путь; это то, что мы должны беречь и растить в себе, воспитывать в наших детях и в грядущих поколениях, и довести до настоящей чистоты и полноты бытия, – во всем, в нашей культуре и в нашем быту, в наших душах и в нашей вере, в наших учреждениях и законах. Русская идея есть нечто живое, простое и творческое. Россия жила ею во все свои вдохновенные часы, во все свои благие дни, во всех своих великих людях. Об этой идее мы можем сказать: так было, и когда так бывало, то осуществлялось прекрасное; и так будет, и чем полнее и сильнее это будет осуществляться, тем будет лучше…

В чем же сущность этой идеи?

Русская идея есть идея сердца. Идея созерцающего сердца. Сердца, созерцающего свободно и предметно; и передающего свое видение воле для действия, и мысли для осознания и слова. Вот главный источник русской веры и русской культуры. Вот главная сила России и русской самобытности. Вот путь нашего возрождения и обновления. Вот то, что другие народы смутно чувствуют в русском духе, и когда верно узнают это, то преклоняются и начинают любить и чтить Россию. А пока не умеют или не хотят узнать, отвертываются, судят о России свысока; и говорят о ней слова неправды, зависти и вражды.

1. Итак, русская идея есть идея сердца.

Она утверждает, что главное в жизни есть любовь и что именно любовью строится совместная жизнь на земле, ибо из любви родится вера и вся культура духа. Эту идею русско-славянская душа, издревле и органически предрасположенная к чувству, сочувствию и доброте, восприняла исторически от христианства: она отозвалась сердцем на Божье благовестие, на главную заповедь Божью, и уверовала, что «Бог ест Любовь». Русское православие есть христианство не столько от Павла, сколько от Иоанна, Иакова и Петра. Оно воспринимает Бога не воображением, которому нужны страхи и чудеса для того, чтобы испугаться и преклонится перед «силою» (первобытные религии); – не жадною и властною земною волею, которая в лучшем случае догматически принимает моральное правило, повинуется закону и сама требует повиновения от других (иудаизм и католицизм), – не мыслью, которая ищет понимания и толкования и затем склонна отвергать то, что ей кажется непонятным (протестантство). Русское православие воспринимает Бога любовью, воссылает Ему молитву любви и обращается с любовью к миру и к людям. Этот дух определил собою акт православной веры, православное богослужение, наши церковные песнопения и церковную архитектуру. Русский народ принял христианство не от меча, не по расчету, не страхом; и не умственностью, а чувством, добротою, совестью и сердечным созерцанием. Когда, русский человек верует, то он верует не волею и не умом, а огнем сердца. Когда его вера созерцает, то она не предается соблазнительным галлюцинациям, а стремится увидеть подлинное совершенство. Когда его вера желает, то она желает не власти над вселенною (под предлогом своего правоверия), а совершенного качества. В этом корень русской идеи. В этом ее творческая сила на века.