Власть кармы - Тереза Вейр

— Выбирай — или Джордан, или я! — в запальчивости заявила Рут, уверенная в выборе дочери.

Сделать выбор для Клео оказалось легко.

В тот же самый день Клео покинула дом родителей и вернулась туда лишь полтора года спустя, когда ее отец ушел из этого мира, так же тихо и незаметно, как обитал в нем. После похорон Рут попыталась уговорить дочь снова поселиться дома, делая упор, как обычно, на чувство вины, но это больше не сработало.

Похороны отца было б легче пережить, если бы приехал Адриан. Он бы и приехал, попроси его Клео, но меньше всего она хотела принуждать брата к чему-то из-за чувства вины. Этого ему в жизни и так хватило. Им обоим хватило.

— Клео, я не поеду домой, — сказал Адриан, когда она позвонила и сообщила ему о смерти отца. — Мама подумает, будто я приехал ради нее. Ты же знаешь, меня всегда возмущало, что папа был не в силах противостоять ей, но теперь я понимаю — он просто не мог. Не из таких был. Не паровой каток. — Беседа снова вернулась к похоронам. — Нет, все только между мной и папой. И пусть так и остается.

Клео расплакалась прямо в трубку. Но не из сожаления о кончине отца. Как можно жалеть о человеке, кого толком и не знал? Нет, плакала она именно потому, что не знала его.

— Прости, — виноватым тоном произнес Адриан.

— Добейся успеха, — внезапно попросила Клео. Она подразумевала, но не решилась произнести вслух следующее: «Не растрать попусту свою жизнь». — Ты обязательно должен добиться успеха!

Если Адриан не понял ее, то и ладно. Она могла сказать ему такое. Ему она могла сказать что угодно.

Возможно, в день похорон ею и были брошены матери какие-то резкие слова. А уезжая, Клео не знала, увидит ли свой родной город когда-нибудь еще.

Надеясь, что нет.

Однако полгода спустя Клео попала в аварию, результатом которой оказались сломанная рука и трещина в тазу. Й смерть Джордана. Ехать ей, когда она вышла из больницы, кроме как домой, оказалось некуда.

Самое трудное было смириться с радостью матери от такого поворота событий. Она радовалась, что Джордан погиб, и без конца твердила, как хорошо, что Клео опять с ней и что с Джорданом у нее все равно бы ничего не получилось.

— Через пару лет у тебя родился бы ребенок, а потом, может, и второй, и парень тебя непременно бы бросил, — заявила она дочери как-то утром, когда они сидели друг против друга за завтраком в той самой кухне, где маленькой Клео играла у ног матери.

Кусок застрял у Клео в горле. Она взглянула на мать, думая, что, может, она ослышалась. Но нет, все услышано верно.

— Это судьба, — разглагольствовала Рут. — Судьба вмешалась и все сама устроила.

— Мама, я любила Джордана, — едва сдерживая слезы, сказала Клео. — И у меня, возможно, вообще никогда больше не будет детей, о которых ты говоришь. — В момент аварии Клео была на втором месяце беременности. Она лишилась не только Джордана, но и их ребенка. — У меня случился выкидыш, помнишь?

Кровотечение никак не останавливалось, и, когда доктора наконец закончили с ней возиться, ей сообщили: сомнительно, что она когда-нибудь сможет иметь детей.

— Выкидыш тоже благо. Ты ведь не была замужем, — изрекла Рут. — Все, что случилось, — к лучшему! Есть и другие мужчины. А дети… ну что же, — она кинула на Клео пронзительный взгляд. — От детей только сердечные муки.

В первый раз после возвращения домой Клео почувствовала, как сквозь блаженное отупение пробивается гнев.

Заметив это, Рут поспешила спасти положение:

— Ну конечно, если тебе так уж хочется иметь детей, ты можешь усыновить ребенка. Правда, чтобы взять белого, ждать придется долго. Так я, во всяком случае, слышала. А тебе нужен белый, конечно. Хотя вон у Гранта Камингса, владельца лесопилки, трое детей. Грант премилый, хотя жена бросила его. Но я-то всегда мечтала, чтобы ты вышла замуж за врача…

«Мне обязательно нужно выбраться отсюда».

Такой была первая четкая мысль, появившаяся у Клео после аварии. В ней заключалась истина, очень важная для Клео: если она желает снова стать сама собой, ей непременно нужно отсюда уехать.

Заметив, что дочь не ест, Рут, потянувшись через стол, положила ложку клубничного варенья на ее тост и размазала по поверхности.

— Мама, я сыта. Спасибо, но я больше ничего не хочу.

Но мать не слушала ее возражений. Она вообще когда-нибудь хоть кого-то слушала?

Рут намазывала второй кусочек тоста, как будто Клео ничего и не сказала, и, отложив нож, подтолкнула тарелку дочери.

— Вот, ешь.

— Но я не могу.

— Почему?

— Я тебе уже сказала — я сыта. Ты никогда не слушаешь, что тебе говорят другие?

— Разве тебе не нравится мое клубничное варенье? — искренне огорчилась Рут. — Я его специально для тебя сварила. Когда ты была маленькой… — Лицо у нее осветилось, и Клео увидела проблеск любви, какую мать проливала на маленькую дочурку. — Помню, ты любила гулять в саду и есть клубнику. А потом мы мыли ягоду на кухне и ели ее со сливками. Помнишь, а?

— Да, — вздохнула Клео. Воспоминания эти она слышала уже тысячу раз. Но беда в том, что Клео уже не та маленькая девочка, для которой мать составляла целый мир. И Клео произнесла слова, зная, что они, конечно же, огорчат мать:

— Я уезжаю завтра.

Ни следа эмоций ни в сердце у нее, ни в голосе не появилось. Она знала, что ей необходимо так поступить, и все.

— Я возвращаюсь в Мэдисон.

— Нет, — покачала головой Рут. — Тебе надо отказаться от той квартиры и вернуться домой насовсем. Ты и здоровая-то не могла толком о себе позаботиться, а уж с твоими болячками…

— Мне двадцать лет.

— Ты не умеешь заботиться о себе.

— Завтра я уеду.

— Я не позволю.

Клео сжала губы: спорить с матерью было бесполезно. Просто уедет, и все.

И она уехала.

Вызвала такси, чтобы добраться до автобусной станции. И все время до ее отъезда мать безостановочно кричала на нее, бегала за ней по пятам по дому, пока Клео собиралась. Даже выскочила из дому и бежала рядом до конца дорожки, куда дочка вышла ждать такси. Но не помогала в сборах. Ну уж нет! Рут Тайлер ни за что не станет помогать дочери с отъездом.

Подкатило такси, водитель уложил чемодан Клео в багажник, бросая опасливые взгляды на обеих женщин, пока обходил бампер машины. Клео села на заднее сиденье. Через стекло она видела — мать стоит на обочине, и лицо у нее — настоящая маска гнева.

«И эта женщина моя мать, — подумала Клео. — Эта эгоистичная, ужасная женщина — моя мать».

А люди говорили, что они — идеальная семья.

Вернувшись в Мэдисон, в маленькую квартиру на втором этаже, которую делили они с Джорданом, Клео, открыв дверь, увидела на полу стопку почты — большинство писем было адресовано Джордану. Чуть поодаль валялся надкусанный высохший тост. В вечер аварии, перед тем как отправиться смотреть «Ужастик Роки», Клео в шутку стала кормить Джордана тостом, будто свадебным тортом. Он, откусив кусочек, схватил ее в охапку и поднял, а тост упал на пол.