Босс скучает (СИ) - Тэя Татьяна

Может, он тебя вообще искать не станет, — очередной раз прилетает от моего внутреннего «я».

Может, и не станет. Но что-то подсказывает, что мы ещё поговорим.

Когда выхожу в живой мир, становится чуть легче, тут я не одна и есть, между кем затеряться. Ноги сами собой несут меня вперёд и через Литейный к Белинского.

В «Шляпе» в этот час уже битком и шумно. Тут вечеринки семь дней в неделю. Если нужна ненавязчивая компания и место, где всегда будешь своим, так это сюда.

Скидываю утеплённую кожаную куртку на крючок у входа и жду, когда за барной стойкой освободится место. Прошу бокал вина и молча утыкаюсь в него, двигая ногой в такт новой мелодии. Джаз он разный, но в «Шляпе» какой-то родной. Меня здесь музыка никогда не раздражает. Она не визгливая и не занудная, а низкое звучание контрабаса всегда вызывает желание щёлкать пальцами в ритм. Мне кажется, тут маленький мир, этакая Америка, которую мы потеряли. Наверное, в Нью-Йорке таких мест полно, по крайней мере, если верить фильмам Вуди Аллена.

Я допиваю вино и прошу повторить.

Мы сюда любили ходить с Германом. Можно сказать, «Шляпа» одно из наших мест. И от дома не далеко, и атмосфера комфортная, и вход-выход свободный. Интересно, я даже через пять и через десять лет продолжу ходить по «местам нашей памяти», как одна из тех жалких страдалиц, которые не способны примириться, что их кинули?

Память здесь не при чём, — успокаиваю я себя, — тебе здесь удобно, вот и весь секрет.

— Привет, — раздаётся слева.

Искоса смотрю на незнакомого парня, устроившегося за стойкой. Он просто встал рядом. Втиснулся между мной и ещё одним человеком. Да, здесь такое в порядке вещей, даже стул не обязателен, тем более, их тут дефицит.

— Привет, — киваю я, — подвинуться?

— Нет, сиди спокойно, — он жестом подзывает бармена и просит себе, что покрепче. — Угощу? — интересуется у меня, но я указываю на свой бокал, на половину полный.

— Спасибо, у меня есть.

— Тогда позже?

— Договорились.

Не знаю, о чём мы с ним ещё договорились одной этой фразой, но когда он заводит беседу, я не отворачиваюсь и включаюсь в игру. Ладно, надо же как-то развеяться. Ни к чему не обязывающий трёп за барной стойкой прекрасно отвлекает от проблем. Всё как обычно: кто ты, где учишься, чем занимаешься, интересы, путешествия и прочая ерунда. Первый разговор всегда как интервью.

Мой второй бокал сменяет третий. Я верчу между пальцами ножку и смеюсь над очередной шуткой своего собеседника.

Когда сама говорю, активно жестикулирую. На душе даже вроде как становится легче, проблемы улетают всё дальше с каждым новым глотком и с очередной шуткой парня, имя которого я даже не запоминаю. Вот где-то на середине моего красочного описания одного интересного местечка на Рубинштейна, которое просто обязательно к посещению, если ты недавно переехал в Питер, моё запястье перехватывают и крепко сжимают.

— Что за?.. — оборачиваюсь я.

— Потанцуем? — рядом вырастает Островский, оживляя мой самый ужасный из кошмаров.

Я пикнуть не успеваю, как мой бокал оказывается на стойке, а случайный собеседник растерянным взглядом провожает нас.

Пальцы Германа больно впиваются в мою спину, а рука, держащая мою ладонь, сжимает так сильно, что вырваться не предоставляется возможным.

Голова идёт кругом, и это вовсе не от вина. Адреналин начинает зашкаливать. Я чувствую волны агрессии, исходящие от Германа. Конечно, он видел фото и понял, кто это сделал.

Ненавижу себя. Ненавижу, потому что мне хочется сказать «прости, я не этого добивалась». Но это так мелочно, так наивно, так по-детски. Чего-то же я всё-таки добивалась…

— Ну как? Довольна? — голос у него ледяной, абсолютно чужой.

Думала, я видела Германа всяким, но таким, нет, не видела.

Он слегка встряхивает меня и прижимает крепче. Я вдавливаюсь в его телом своим, будто детали от мозаики мы повторяем стороны друг друга.

Губы Герман прижимает к моему уху вплотную, чтобы у меня не осталось и шанса не услышать.

— Ты довольна, спрашиваю?

Мы двигаемся в такт мелодии Сэма Кука. Герман ведёт умело и непреклонно. Со стороны мы, наверное, выглядим идеально. Влюблённая пара, слившаяся в танце. На деле же — чувствую себя кроликом в силках или бабочкой в липкой паутине.

Не могу и слова вымолвить, хотя Герман непреклонно требует ответа. Мои пальцы на его руках лишь сжимаются сильнее. Наклоняю голову и утыкаюсь лбом ему в плечо. Закрываю глаза и плыву. Далеко от настоящего и от реальности. Чувствую лишь его твёрдое тело и запах — такой родной и уже чужой одновременно.

Я ведь его люблю. Как мы могли дойти до подобных мерзких сцен за такой короткий отрезок времени?

Внутри, вопреки здравому смыслу, рождается тихая радость. Герман рядом и то, что я касаюсь его, словно глоток свежего воздуха. Только и это ощущение быстро исчезает.

Герман наклоняет голову и утыкается лицом в мои распущенные волосы, его горячее дыхание касается шеи, и реакция в виде дрожи не заставляет себя ждать. На мгновение я дезориентирована и сбита с толку, а Герман опять требует ответа, а я даже не знаю, что ему сказать.

— Варвара?

— С ума сойти, называешь меня полным именем, — взбудоражено бормочу я. — Наверное, поговорить серьёзно хочешь?

Что ж, нападение — лучшая защита; это правило ещё никого никогда не подводило.

— Наверное, хочу.

— А извиниться передо мной не хочешь?

Вскидываю голову, прямо встречая его сердитый взгляд. Герман резко разворачивает нас, почти на сто восемьдесят, и мы двигаемся в другую сторону в толпе таких же танцующих.

Если скажу ему, что не хотела сливать его фото, будет звучать крайне глупо. Да и не поверит он, в общем-то. Хотела или не хотела — значения уже не имеет, это просто случилось и всё.

— Извиниться? Варвара, ты ничего не путаешь? Кто из нас двоих должен извиняться?

— Ты! Пришёл сюда, вцепился в меня, требуешь чего-то. Как пещерный человек! По какому праву?

— По тому же самому, по которому ты залезла в мои личные документы.

Мы перестаём двигаться, хотя мелодия ещё играет. Так и застываем друг напротив друга.

— Надо было удалить все данные с моего компьютера. — Ничего умнее мне в голову не приходит.

— Надо было, — кивает он, соглашаясь.

— Тогда бы я никуда не залезла.

Герман горько усмехается.

— Так, значит, по-твоему, я сам виноват?

— Сам, — киваю и убираю руки с его плеч.

Это заявление звучит, наверное, смешно, но мне не до смеха, как и Герману. Он больше меня не держит. Я сжимаю кулаки, чтобы не сделать глупость и не броситься ему обратно на шею, потому что мне безумно хочется ещё раз, напоследок прижаться к нему.

— Супер, — цедит он сквозь зубы.

Я скорее читаю это по его губам, чем слышу, потому что затихшая, было, музыка, взрывается новым ритмом.

Чувствую, что пора выбираться отсюда, ни к чему хорошему этот разговор не приведёт. Мы либо будем швыряться обвинениями, либо как два упрямых барана бодаться и передёргивать ответы друг друга. Он взвинчен, я взбудоражена, стоило бы сразу понять, что диалога не будет.

Герман, как скала, мне его не сдвинуть, поэтому я могу лишь обогнуть его и пойти к двери, чтобы сдёрнуть куртку с крючка и на ходу надеть её.

— Ты куда? — он снова хватает меня за руку, а я снова выворачиваюсь.

— Домой, — бросаю коротко и выхожу на улицу.

Тут свежо, но по-прежнему туманно. Большие старые часы на одном из домов показывают почти полночь. Герман выходит из «Шляпы» следом за мной.

— Я тебя провожу, — давит он.

— Джентльмен нашёлся.

Я могу лишь фыркнуть и пойти в сторону дома. Он нагоняет меня, но я отворачиваюсь, не принимаю его руку, не реагирую на обращения и всячески его игнорирую. Может, тогда он отстанет. Не хочу, чтобы он видел, как я не владею собой. Меня начинает колотить: верный знак, что напряжение отступает, но я-то себя знаю. За эмоциональным всплеском всегда следуют слёзы. И они уже готовы пролиться. Слёзы обиды и непонимания, досады на саму себя и гнева на Германа и судьбу. Остаётся лишь один отчаянный метод — язвить. Ох, ну это я умею.