1937. Трагедия Красной Армии - Олег Сувениров

Конечно, такая форма воздействия наркома оставляла глубокий след в душе подчиненных. 7 июня 1937 г. из далекого села Баберово командир-комиссар 34 сд писал: «Глубокоуважаемый Климент Ефремович! Ваше письмо о случае с караулом – самое тяжелое для меня наказание. Но я это наказание заслужил… Приложу все силы к тому, чтобы загладить свою вину еще более энергичной работой. Глубоко уважающий Вас В. Рохи»46.

До начала массовых арестов в армии и на флоте, до объявления о вскрытии антисоветского военного заговора, Ворошилов нередко проявлял довольно внимательное отношение к решению человеческих судеб (по крайней мере, некоторых). Накануне наступающего Тридцать седьмого года, 30 декабря 1936 г. Ворошилову поступила весьма характерная записка от начальника Особого отдела ГУГБ НКВД СССР И.М. Леплевского. Последний сообщает, что, по данным Особого отдела Киевского военного округа, командир корпуса ВУЗ КВО комдив И.Д. Капуловский должен быть у него на приеме (вот она, всеохватность слежки особистов!). Так вот, Леплевский «информирует» Ворошилова, что Капуловский проявляет враждебность к командующему войсками КВО командарму 1-го ранга Якиру и его заместителю по политчасти армейскому комиссару 2-го ранга Амелину. Резолюция наркома: «Дать личное дело Капуловского и все ранее поступившие на него заявления и переписку. КВ. 11/I.37»47.

Судя по всему, Капуловскому все-таки удалось побывать на приеме у наркома. Но особого облегчения ему это не принесло. Об этом свидетельствует его рукописное на семи страницах личное письмо Ворошилову. Читаешь этот самый настоящий крик души и чувствуешь, как все ниже нависают мрачные тучи над головами многих воинов РККА: «Я чувствую себя особенно с осени 1934 г., а наиболее остро с осени 1935 г. в состоянии общественно-политической изоляции. У меня выдержка колоссальная… Я вырос без отца, без матери, без братьев, без сестер (лишился всех, когда мне не было еще одного года от роду), оставшись в глухой деревне беспризорным, без всяких средств… Чрезвычайно тяжело чувствовать себя в положении «прокаженного»… Я сотни раз копаюсь в своей жизни и ничего сам не нахожу. Часто упираюсь в одно сомнение: может, за то, что я бывший «боротьбист». Но я же из тех единиц «боротьбистов», кто взял инициативу ликвидации украинской партии с.-р. и решительной борьбы с украинскими националистами. Я организатор восстаний вопреки даже линии большинства членов ЦК «боротьбистов»… Мне ЦК КП(б)У установил большевистский стаж с июня 1918 г., т. е. «боротьбистский» период мне персонально засчитан в большевистский стаж… Я надеюсь, что Вы мне прямо скажете – в чем сомнения? Если нужно их рассеять, не объясняя мне причин, – я готов на любой способ… Приказывайте! На мировой арене революционной борьбы есть где рискнуть головой… Если нужны объяснения, расследования, я о них прошу…»48

На этом письме имеется помета: «Нужно переменить место службы. КВ. 27/I.37»49. Но быстро сделать это не удалось. Не прошло и двух месяцев, как 22 марта 1937 г. Капуловский снова пишет письмо «только лично» Ворошилову: «Когда я хотел обратиться к Вам, меня предупреждали товарищи: «не пиши, не обращайся к Ворошилову, ибо Якир тебя за это уложит в гроб»… Когда я все же у Вас был и вернулся, мне сказали: «теперь держись, первый блин из тебя Якир сделает на ближайшем совещании». Так и было. Я подал рапорт по команде через Якира о переводе из округа… В чем бы меня ни пытались обвинить, прошу сначала выслушать меня. Я за каждый шаг своей жизни смело и гордо могу смотреть в глаза всей партии и всей нашей великой стране. Я верю в правду, верю в силу партии и ее вождя т. Сталина, верю в Вашу справедливость.

Р.S. Прошу подтвердить получение этого письма»50.

На эту просьбу нарком отозвался. Появилась резолюция: «Т. Хмельницкому. Сообщи т. Капуловскому о получении этого письма. КВ. 25/III.37». И здесь же помета: «Исполнено 25.III.37. Хмельницкий»51.

В то же время Ворошилов умел в определенных случаях проявить и довольно жесткую требовательность к самым высоким военным чинам. Когда в феврале 1936 г. произошло массовое обморожение слушателей Военной академии им. Фрунзе (во время лыжных соревнований), были строго наказаны не только непосредственные виновники, но и болевшие в это время начальник академии и начальник политотдела. «Только потому, – говорилось в приказе НКО № 025 от 20 февраля 1936 г., – что тт. Корк и Щаденко были больны и непосредственно не руководили соревнованиями, ограничиваюсь в последний раз объявлением им строгого выговора с предупреждением за отсутствие организованности в Военной академии, которая должна быть образцом в этом отношении для всей РККА, за полную оторванность от живых людей и отсутствие заботы о слушателях»52. В феврале 1937 г. выговор наркома получили командующий войсками ЗакВО командарм 2-го ранга М.К. Левандовский и начальник политуправления округа корпусной комиссар А.П. Ярцев (за непринятие должных мер по укреплению дисциплины и политико-морального состояния частей Кутаисского гарнизона)53.

Сам себе Ворошилов виллы за казенный счет строил, но других за это не поощрял, а наказывал. За подобную попытку получили в апреле 1937 г. строгий выговор командующий Черноморским флотом флагман флота 2-го ранга И.И. Кожанов и начальник Инженерного управления РККА комкор Н.Н. Петин54.

В начале 1937 г. Ворошилов еще осмеливался иметь свое мнение. По его просьбе 16 февраля 1937 г. заведующий политадмотделом ЦК ВКП(б) О.А. Пятницкий присылает выписки из сообщений НКВД о дивинженере Г.X. Потапове и комбриге Г.С. Кареве. Содержание этих выписок таково, что оба вышеупомянутые командиры якобы являются самыми отъявленными контрреволюционерами – они, мол, были членами контрреволюционной организации, ликвидированной еще в 1931 г. А кроме того, Потапов, по заключению НКВД, – монархист и вообще антисоветски настроенная личность, а Карев – так тот – сын священника, а еще активно участвовал в разработке оперативного плана вооруженного восстания 133-го стрелкового полка в Киеве55. Как тут не задрожишь, не заречешься не то что от ходатайства за таких людей, а даже от знакомства с ними. А что же Ворошилов? А он в данном случае показал, что мог быть совсем не из пугливых. Вот его резолюция на выписках из сообщения НКВД, перед которыми спасовал даже завотделом ЦК ВКП(б): «Т. Пятницкий! Прошу не возражать против назначения Потапова на должность пом. нач. Инженерной академии, так как до сих пор Потапов занимал должность нач. Института инженерной техники РККА, что является более ответственной и секретной работой. О т. Кареве нам все известно. Тов. Карев является одним из наиболее старых, заслуженных командиров мотомехчастей. Мы его назначаем на 7 стр. дивизию, где работа проще, чем в мотомехвойсках. К. Ворошилов. 16/II.37 г.»56. Далее в деле имеется помета: «О Кареве – решено 23.V»57. Был положительно решен вопрос и о Потапове.

20 августа 1937 г. Ворошилов представляет начальника летного отделения штаба ВВС РККА майора А.И. Ильина на должность командующего ВВС КБФ. Представление не совсем обычное даже по тем временам – майора на должность комдива (если не комкора). Но политотдел штаба ВВС представил на Ильина, по сути, отрицательную партхарактеристику – высокомерен, заносчив, личное знакомство с врагами народа, в том числе «с одной из жен Тухачевского – Протас»58. Но Ворошилов не отступил и вторично обращается в ЦК ВКП(б): «Тт. Андрееву и Маленкову. В основном эта характеристика верна, я т. Ильина лично немного знаю. Но т. Ильин молод (1905 г. р. – О.С.), энергичен и, как уверяют близко его знающие тт., честен. Поэтому нужно им руководить, направлять его партийный и служебный рост, и из него получится неплохой и партиец, и работник. Прошу утвердить его в этой должности К. Ворошилов. 21/VIII. – 37 г.»59.

Случалось и так, что нарком довольно строго отчитывал даже ближайших своих приспешников за попытки сваливать всю вину за те или иные недостатки в жизни РККА на «врагов народа». 29 августа 1937 г. маршал Буденный обращается к Ворошилову с пространным письмом, в котором говорит о том, что за время работы в Инспекции кавалерии РККА «мне приходилось бороться, разумеется, при поддержке Вашей и тов. Сталина, за существование конницы… так как враги народа в лице Тухачевского, Левичева, Меженинова и всякой другой сволочи, работавшей в центральном аппарате, а также при помощи Якира и Уборевича до последнего момента всяческими способами стремились уничтожить в системе вооруженных сил нашей страны такой род войск, как конница»60. Затем Буденный приводит целый ряд серьезных, по его мнению, аргументов в пользу укрепления конницы и наконец заключает: «Данным письмом я высказал те соображения, которые у меня за много лет накопились… Я не мог их Вам высказать лично в силу того, что всякий раз, предварительно ставя этот вопрос, до доклада Вам, я встречал резкое сопротивление врагов народа… Они бешено возражали. Я глубоко убежден в том, что все изложенное мною властно диктуется современными условиями войны и сегодняшним днем.