Изверг Род - Гилберт Соррентино
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Остаток утра тратится на неослабевающее бабулино изумление, как плохо относятся к ней местные торговцы, и на ее попытки восстановить справедливость. Род возвращается домой и узнает, что фарш Фила несвежий, нет, он тухлый, всю ночь на подносе пролежал, этот наглец что, думает, она вчера родилась? Тухлятину следует вернуть с особенно резкой запиской. Бабуля смущенно глядит в кухонное окно на крышу и краснеет. Говорит, что забыла попросить Рода заскочить на минутку к Дрейеру — купить у жирного наци четверть фунта домашнего сыра, все равно Род относит фарш. Бабуля говорит, Род так великодушно жертвует субботним утром, она так рада, что он получит всю сдачу, это самое меньшее, чем она может его отблагодарить.
Наци, толстый любитель сосисок, имеет наглость всучить американскому мальчику домашний сыр, который был свежим, когда Наполеон ходил в кадетах, нацист, или как они там себя называют, у него на стене в магазине портрет Гитлера висит, его будто кошка с помойки приволокла, а на усах дерьмо какое-то. Бабуле очень жаль, она знает, что уже поздно, похоже, что, ну, если Род поспешит, если он очень поспешит, он тогда, будем надеяться, бабуля говорит, что ее девиз — никогда не сдавайся. Род на нее таращится, неожиданно вспомнив, что мать говорит, бабулин девиз — не открывай дверь. Бабуля велит Роду отнести этот вонючий домашний сыр нацисту обратно.
Род по достоинству оценивает бабулин злой гений, ибо магазин Дрейера стоит прямо напротив «Альпийца». В торжестве временных расчетов бабуля подстраивает так, что едва Род подходит к магазину, в кинотеатр начинают впускать буйную, шумную, охрипшую толпу детей. Опоздал. Конечно, опоздал. Род протягивает мистеру Дрейеру пакет и записку, смотрит, как тот читает, презрительно скривив губы. Он открывает кассу, сует Роду в руку деньги и велит передать, что если бабуля думает, будто его домашний сыр годится лишь свиньям в корм, пусть ходит в другой магазин. Его круглое лицо побагровело и раздулось, несколько секунд Род стоит, симулируя тупое удивление, надеясь, что немецкого сукина сына хватит удар.
Когда он возвращается, бабуля говорит, что он, похоже, немного пропустит кино, это ведь ничего? Говорит, что поделом ему, такой копуша, бабуля ему столько раз говорила, а он все равно никогда не смотрит, что покупает, вот его и обманывают продавцы-жулики. Он ведь никогда не смотрит! Род молчит, а бабуля щурится и сообщает, что собирается Род в «Альпиец» или нет, кино там или не кино, сначала пусть пообедает, вот именно, она его без обеда из дому не выпустит, кругом свирепствуют болезни, ей только и не хватало, чтобы Род свалился, еще и сиделкой стать, мало того, что она тут главный повар и посудомойка. Бабуля делает паузу, задумывается, делает вдох и говорит, что Род не получит сдачу на конфеты, потому что, ну, она ведь ничего не купила! Никакой сдачи. Она кошмарно улыбается.
Род сидит за столом. Говорит, что все отлично. Говорит, что все в порядке. Что все равно он, пожалуй, дневные сеансы перерос, там малышня верещит. Она совершенно согласна, говорит бабуля, она рада, что у мальчика есть голова на плечах. Ему и вовсе незачем теперь ходить в кино по субботам. На ее лице мелькает неуловимое подобие, намек на улыбку. Пускай Род сидит дома, помогает бабуле и матери с дедушкой, тут куча дел. Кстати, говорит Род, он только что вспомнил, мистер Дрейер просил непременно бабуле передать, что она грязная собака. Или грязная свинья. Род точно не помнит.
Тридцать три
Бабуля и мать, вместе и порознь, намекают, нудят и рассуждают, что дедушке надо бы стать Роду настоящим отцом. Мотивы у них довольно разные, но обе согласны: школьные неудачи Рода, отвратительное пренебрежение к личной гигиене, отвисшая челюсть и плотоядный взгляд, поганый язык и друзья, которых будто кошка из подвала притащила, все из-за того, что отец Рода — бабник, пьянчуга, тунеядец и лодырь, которому мозгов не хватает шнурки на ботинках завязать. Бабуля считает, что состояние, как она выражается, Рода, нахального остолопа и недалеко упавшего от яблони яблока, целиком объясняется дурной наследственностью, а его отец — последний в длинной череде полных дебилов, сушеных ведьм и слюнявых придурков по обеим линиям в несчастной семье, так что мальчику, по правде говоря, повезло, что не стал психом. Пока.
Предписания высказываются эпизодически и обычно следуют за инцидентами, которые бурно завершились энергичным избиением Рода. Дедушка говорит, что с радостью станет мальчику отцом, только отведите его в бар Пэта. Но затем смягчается, и они с Родом вымученно гуляют в парке или сидят, почти ни слова не говоря, на причале, на 69-й улице, наблюдая за оживленным судоходством по Нэрроуз, или стоят за сетчатой оградой, заставая пару иннингов пивной лиги по софтболу. Во время прогулок дедушка разговаривает мало, хотя иногда сообщает Роду, что надо следить за собой: когда подрастет: для чистой католической девушки: которую когда-нибудь встретит: скоро. Дедушка прибавляет, что скорее, чем думает Род, и безысходно вздыхает.
В серый шумный полдень они сидят на причале, смотрят, как буксируют маленький танкер по центральному каналу в открытое море. Дедушка закуривает «Лаки-Страйк», мастерски пряча огонек от резкого соленого ветра — в этом жесте Роду внезапно чудится изящество и пугающая новизна. Дедушка затягивается и говорит, что Роду нужно держаться подальше от плохой компании, особенно от тех бездельников, что учатся в этом его классе, дедушка не удивится, если все они кончат на электрическом стуле, и слава богу, что в школе учатся не вечно. Он молча курит, не продолжая и не ожидая ответа, а докурив, щелчком
