Разыскиваются полицией - Ким Уозенкрафт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Подожди! — Она скрылась в туалете и вернулась с аптечкой. Белый пластик был заляпан темными отпечатками пальцев. — Перебинтуем твою ногу как следует.
Они сели на пол, и Гейл смотрела, как сокамерница снимает с ее лодыжки липкую ленту.
— Выглядит не так плохо. — Она смазала ногу каким-то антисептиком, умело обернула марлей и заклеила пластырем. Потом сняла с себя носки и протянула Гейл. — Извини, что пропитались потом. Но ты не можешь ходить вот в этом. — Она подняла окровавленный носок Гейл и оглянулась. — Дай сюда другой.
Гейл сняла второй носок и отдала Дайане. Та свернула испачканный носок, вложила в чистый и только после этого опустила в сумку вместе с изорванными в лохмотья майками. Гейл сидела и смотрела на носки сокамерницы.
— Я не могу их взять. Они нужны тебе самой.
— Я не ранена, — возразила Дайана. — Тебе они нужнее. Давай, надевай и будем сматываться, пока какому-нибудь хмырю не вздумалось завернуть сюда починить радиатор.
Гейл надела носки и зашнуровала ботинки. Дайана билась со своими: их трудно было натянуть на распухшие от долгого бега ноги. Чтоб им! Именно сейчас, когда надо рвать когти, пока новость о двух беглянках из тюрьмы не попала на радио, телевидение и в Интернет!
Они выбрались на шоссе и поспешили дальше. Остановились, когда между ними и мастерской Боба по починке радиаторов оказалось не менее двух миль. И только тогда перешли на противоположную сторону дороги, по которой машины направлялись на юг. Гейл услышала шум приближающегося автомобиля и подняла большой палец. Мимо пронесся фургон, у него на борту было написано что-то о водопроводных работах.
Опять послышался шум мотора, Гейл снова подняла палец. Но и эта машина пролетела, лишь обдала ее ветром. Подошла Дайана.
— Может, мне попробовать?
— Ты когда-нибудь путешествовала автостопом?
— Нет.
— А почему думаешь, что у тебя получится?
Дайана закатила глаза и потрясла головой.
— Для того, чтобы торчать на обочине и махать пальцем требуется специальная тренировка? Отойди в сторону, а я, как тот мальчик из стишка, что ковырялся пальцем в рождественском пироге, посмотрю, на что я способна.
Гейл, отступив, сделала вид, будто поглощена созерцанием указателя с обозначением федерального шоссе номер 209. Разумеется, Дайане повезет больше. Она молодая. Симпатичная. С беспечным видом, который способен развеселить или навлечь неприятности. Гейл почти увидела в ней себя много лет назад — беззаботную, или, лучше сказать, легкомысленную. Как проехала весь Юго-Запад автостопом на втором курсе в университете Оклахомы. И даже осмелилась сочинять стихи в мастер-классе профессора Мэтлин, чьей любимой темой оказалась ярость женщины Юга. Что-то насчет того, как ее возвели на пьедестал, где с ней обращаются вежливо, учтиво, а в то же время считают недочеловеком с неполноценными мозгами, лишают прав и свобод, что приводит южных красавиц в отчаяние. Глупенькие девчонки не могут даже унаследовать состояние отцов.
О чем она думает? Никогда Гейл не была легкомысленной. Наоборот, очень серьезной — целый семестр пыталась представить себя южной девушкой и писала от ее имени совершенно ужасные стихи. Хотя стиль и концовки строк ей не давались, она считала их прочувствованными, иногда даже сентиментальными. А вот с гневом не ладилось. Многое тогда вообще не ладилось. В Белый дом пришел Рейган, и сразу после принятия присяги ему пришлось освобождать заложников в Иране, цены на нефть поползли вверх, Сальвадор не сходил со страниц газет, получил распространение СПИД, умер Боб Марли[26] (или, кто знает, может, его убили). Гейл чувствовала, что находится на острие событий, варится в котле американской несправедливости, и готовилась изменить мир.
Скрипнули тормоза, словно разом пропели рожок и туба, и вывели Гейл из забытья. Она подняла голову и увидела, что на обочину свернул большой мусоровоз. «Вы нас звали — вот мы и приехали» — эта надпись была выведена ярко-желтыми буквами на его зеленой кабине. Дайана энергично показывала водителю оба больших пальца и подпрыгивала на месте. Она покосилась на Гейл и дала знак подойти. Грузовик остановился, дверца с пассажирской стороны открылась.
— Вам куда?
— А вы куда едете? — спросила Дайана.
— В Нью-Йорк.
— Вот и нам туда же. — Она улыбнулась водителю.
Тот кивнул:
— Будет тесновато, девочки, но, думаю, уместитесь.
Гейл показалось, что этот человек вышел из 1968 года: длинные, неряшливые волосы, борода, повязка на голове. Майка, «ливайсы». Она вспомнила себя в средней школе. Тогда Гейл видела, как хиппи шатались по городскому парку — в расклешенных на флотско-армейский манер брюках, с плетеными ремешками с бусинками на головах, в ожерельях и браслетах. Куда ни кинь взгляд — всюду символы мира и «варёнка». Когда они проезжали мимо городского парка, мать смотрела на них испуганно и с интересом. Хиппи, глядя на зеленовато-голубой «кадиллак», отвечали ей улыбками. У этого шофера были такие же светящиеся глаза и улыбка хиппи. Гейл посмотрела на помятую кабину и, пропуская Дайану вперед, отступила в сторону. Девушка устроилась на пассажирском сиденье, Гейл втиснулась с ней рядом. Сиденье не было рассчитано на двоих; оно не было рассчитано даже на одного крупного человека. В итоге Дайана оказалась чуть ли не на коленях у Гейл. Та захлопнула дверцу и, чтобы оставить как можно больше места, крепко прижалась к ней.
— Меня зовут Майк, — произнес водитель. — Устроились?
— Конечно, — отозвалась Дайана. — Нам случалось ездить и не в таких стесненных обстоятельствах. — Гейл ущипнула ее за бок, но Дайана продолжила: — Видел номер «человек-змея»? Сейчас это редкость. А раньше показывали в цирке. Когда была маленькой, цирк приезжал в наш город и я ходила туда.
Майк слушал ее вполуха и, включая скорость и выезжая на федеральное шоссе номер 209, поглядывал в зеркальце заднего обзора.
— Там был один тип, так он настолько сложился, что забрался в стеклянный ящик не больше моего аквариума, в котором я держала петушков. Ноги обвились вокруг плеч, руки и голова под туловищем. Невероятно!
Майк покачал головой:
— Не видел ничего подобного. Я вообще не любитель цирка. Мне жаль слонов.
— Я тебя понимаю, — улыбнулась Дайана. — Сама люблю животных.
— А ты нездешняя, — промолвил водитель. — У тебя южный выговор.
— Из Луизианы. Но приехала давно.
На Гейл произвело впечатление, как легко ложь соскакивала с языка Дайаны.
— Не похоже на тамошний акцент. Я много ездил. Возил рис из Техаса. Я бы сказал, что ты как раз оттуда.
— А в Луизиане ты был? — В голосе Дайаны прозвучали злость и испуг.
Секундой раньше Гейл казалось: еще немного, и шофер пригласит ее сокамерницу пообедать. Но теперь ситуация становилась опасной.
— Нет, но слышал, что там говорят по-иному.
— Никогда не заворачивал в Монро, штат Луизиана?
— Я же сказал, нет. — Майк начал выходить из себя.
— Так спроси кого угодно! — с напором воскликнула Дайана. — Очень трудно отличить техасца от жителя Монро. Ты, наверное, имел в виду южную Луизиану, в районе Нового Орлеана.
В манере девушки было что-то угрожающее. Гейл не могла понять, что это ей напоминает. Затем в памяти всплыл Джонсон — его развязный вид и пронзительный взгляд, — и она поняла: так ведут себя копы, когда ситуация выходит из-под контроля и они распространяют вокруг себя ауру абсолютной власти, не сомневаясь (чтобы не сомневались и другие), что они все равно возьмут верх. До того как попасть в тюрьму, Гейл считала, что это манера людей с оружием. Но Джонсон держался так же, хотя надзирателям оружие не положено.
Почему так занервничала Дайана, и это после того, что им пришлось испытать в последние девятнадцать (если считать с ужином в Большом дворе) часов? Странно. Но следовало переломить ее настроение.
Гейл протянула руку и включила радио. Кабину наполнил красивый распев Джимми Дейла Гилмора. Майк поерзал на сиденье, стараясь сосредоточиться на вождении и не обращать внимания на сидящую так близко от него раздражительную особу. Дайана прибавила звук и стала подпевать: «И хотя она разделила его любовь…»
— Он тебе нравится? — спросила она водителя.
— Да, — ответил тот, не отводя глаз от дороги.
Дайана повернулась к Гейл:
— Ты о нем скорее всего вообще не слышала.
— Предпочитаю ар-энд-би.[27] Или рэп, когда чернокожий певец всю песню держит себя за промежность и вещает, как уложит всех вокруг из автомата, в секунду разбогатеет и тогда у него будет очень много шлюх и он сможет их избивать, когда захочет. Вот это мой тип музыки.
Майк усмехнулся:
— И мой тоже… — Он был рад поддержать шутку. — Уж это точно. Куда едете, девочки?