Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой - М. Велижев

В своем рескрипте от 29 января 1769 г. Екатерина II прямо говорит о предстоящей диверсии со стороны Морей и Архипелагских островов. Предписывая А.Г. Орлову подыскать хороших кормчих для эскадры, она имела в виду лоцманов, знакомых с итальянскими (Италия рассматривалась как место промежуточной стоянки кораблей) и с греческими, а отнюдь не черногорскими, берегами.

Г.А. Спиридов тоже в самом начале 1769 г. составил обстоятельную записку с описанием погодных и гидрографических условий района Морей[415]. В этой записке Спиридов настаивал на необходимости иметь флоту пристанище по его прибытии в Средиземное море. Он полагал, что роль такого пристанища могли бы выполнить Корон и Модона (Метони) в Морее, не исключая, правда, и порта Валоне (Авлоне) в Албании. Только имея порт, настаивал он, можно идти к Коринфскому перешейку и в Архипелаг[416]. И если ко всему сказанному добавить особое внимание в России к боям греческих повстанцев в районе Коринфа, то можно заключить, что перед первой эскадрой стояла стратегическая задача овладеть портом в западной Морее и двинуться на захват Коринфского перешейка для того, чтобы отрезать Морею от остальной Греции и тем нанести серьезный урон противнику. Кстати, в письме к Вольтеру конца июля 1770 г. Екатерина писала: «… от греков зависит воззвать к жизни Грецию. Я сделала все возможное для украшения географической карты сообщением Коринфа с Москвою. Не знаю, что из этого выйдет»[417].

С точки зрения военно-морской стратегии начала XX в. этот план был весьма уязвим. Историк военно-морского флота лейтенант флота Н.Д. Каллистов, полагавший, что разработка стратегического замысла принадлежит А.Г. Орлову, упрекал его «в нарушении элементарных требований морской стратегии», поскольку он «предпринял эти действия с моря в то время, когда турецкий флот еще господствовал во всех своих водах». Каллистов заключал, что печальный конец сухопутного предприятия в Морее был возмездием за это нарушение[418]. Если военные историки правы, то остается признать, что стратегические планы Екатерины изначально содержали крупный просчет. Но реализация этих планов зависела, и это понимали в Петербурге, не от ограниченных сил военных первых двух эскадр, а – прежде всего – от совместных действий греческих повстанцев, чью численность подсчитать не представлялось возможным.

В инструкции, врученной адмиралу Спиридову перед отплытием эскадры, отсутствовало детальное предписание относительно его образа действий в Средиземном море, «бо по дальности места и по несведению людей и нравов», полагала Екатерина, нельзя было предусмотреть с достаточным основанием все «случаи», ожидавшие русский флот[419]. Действительно, многое в будущих операциях представлялось неопределенным, и командованию следовало принимать самостоятельные решения в зависимости от меняющихся обстоятельств или от изъянов информации, которой оно располагало.

В силу этого на А.Г. Орлове, находившемся поблизости от предстоящего места действий и облеченном обязанностью готовить восстание греков, лежала особая ответственность. И его внимание было сосредоточено на районе Мани. 6 января 1769 г. к Екатерине II обратились капитаны, разделявшие власть над Мани, фамилии многих из них упоминались в документах миссии Г. Папазоли[420], с прошением подать грекам «руку помощи». Они утверждали, что сами сохраняют вольность, борясь с турками (отсюда, видимо, возникло деление императрицей греков на находящихся под турецким игом и вольных «поборающихся», которое содержится в рескриптах Эльфинстону и Арфу), и писали: «Но что в собственной нашей вольности в разсуждении общия православнаго нашего рода гибели?» Война турок против России, «врожденная к престолу вашему склонность, послушание и благоговение наше не попускают нам больше остаться без действия». А далее следовали уже известные заверения о 40 тысячах воинов Мани и 100 тыс. остальных пелопоннесцев («во всем Пелопоннисе людей, способных к войне, щитается, кроме нас, более ста тысяч»), не считая остальных жителей Эллады, Фессалии, Македонии и Химары, и «все сии [пребывают] в единомыслии с нами, и все мы намерены и готовы пролить и самую последнюю каплю крови нашея для службы Благочестивейшия Державы Вашея и для освобождения православныя братии нашея», «есть ли только во укрепление себе получат сильную руку вашу»[421]. (Как при таких заверениях не могла ни возникнуть у организаторов Архипелагской экспедиции надежда на успех сухопутных военных действий при поддержке русского флота!)

С весны того же года у Алексея Орлова установились связи с маниотскими (или майнотскими) капитанами. Контакты осуществлялись через Триест, где у Орлова были свои «корреспонденты»[422]. А осенью, в октябре 1769 г. Орлов отправил письмо главе майнотов Георгию Мавромихали, детально описав мероприятия, необходимые для организации совместных действий[423].

В своей деятельности А.Г. Орлов должен был предусмотреть и возможные осложнения в продвижении флота к берегам Греции, и облегчить пребывание эскадры вдали от российских баз не только путем организации складов боеприпасов и продовольствия, строительства госпиталя, снабжения флота опытными лоцманами, посылки брата Федора в Порт-Магон на встречу флота, но и через обеспечение экспедиции широкой поддержкой со стороны греческих и славянских[424] капитанов. И в этом Алексей Григорьевич преуспел.

Ф.Г. Орлов

В 1769-1770 гг. в российской и европейской прессе постоянно публиковалась информация о том, что греки и славяне в ожидании прибытия русского флота строят мелкие суда для ведения военных действий, что множество искусных стейерманов направились из Архипелага в Порт-Магон для препровождения российского флота в Левант; что «почти во всех приморских местах папских земель разъезжают греки с российскими паншортами для испытания ходу на греческом море», что у Болеарских островов собралось много вооруженных галер, соединившихся затем с эскадрой Спиридова[425]; что греки островов Идра, Псара, Специя и других, известные своим мореходным искусством, готовились к восстанию[426]. Таким образом, начало военных действий в Морее сопровождалось подогреваемыми прессой ожиданиями всей Европой того, как в ближайшее время греки с помощью русских свергнут многовековое османское иго.

Ждали прихода русских и греки Пелопоннеса и южных Балкан. Безусловно, проделанная российскими эмиссарами подготовительная работа (см. гл. 1) не прошла для жителей Балкан незамеченной. В этом аспекте представляет большой интерес письмо В.С. Тамара А.М. Голицыну в Петербург от 1/12 мая 1769 г. Тамара сообщал, что возобновил (возможно, со времени посещения Греции в 1766 г.) знакомство с архимандритом Дамаскиным, экзархом Константинопольского патриарха в Греции, «ревностным приверженцем России», имевшим связи со всей Грецией (не тот ли это «знатный между духовными человек», с кем в 1764 и 1765 гг. имели дело Г. Папазоли и И. Палатино и чье имя они сохранили в тайне?), и архимандрит ознакомил Тамара с письмами, полученными из Греции. В одном из писем капитан Бенаки, перебравшийся из своей резиденции в Каламате с охраной в 1400 человек подальше от турецкого паши и поближе к майнотам, выражал удивление тем, что не имеет известий от русских и уже три месяца не получает писем от Папазоли (значит, переписка между ними имела место). Известный по документам миссии Г. Папазоли Буковал сообщал, что у него и других «начальников» под ружьем состоит 15 тыс. человек; из горных районов

Ксеромеры писали, «что встали с оружием в руках от 10 до 12 тысяч; что они ждут Русских, но никого еще из них не видели. Они ожидают известий о победах Русских над Турками, чтобы начать действовать сообразно степени успеха». Наконец, греки 360 селений, расположенных в горах вокруг Янины, отказавшиеся выдать туркам свое оружие, готовы к восстанию[427].

Но и другие энтузиасты-греки предпринимали шаги в расчете на русскую поддержку[428]. Об одном из них писал в 1771 г. российскому командованию в Архипелаге Стефан Мавромихали, рекомендуя Пандази Палеолога, который, по свидетельству Мавромихали, с 1760 г. с братом Янаки Палеологом ездили в Константинополь к российскому «министру», чтобы тот дал им помощь «воевать против агарянской силы». В 1769 г. Пандази Палеолог сумел передать послу Обрескову, находившемуся уже в Семибашенном замке, просьбу написать в «Петерсбурх, ежели можно, то б прислать российский флот и запереть Дарданеллы, чтоб не пропускать провианту и принудить турок от голоду умереть… а как скоро прибудет флот, то всех греков и маниотов против турок вооружить»[429]. По тому, что и в 1771 г. после поражений в Морее Пандази Палеолог и другие его соотечественники продолжали предлагать смелые проекты совместных действий, можно судить, что с надеждами на российскую поддержку греки Пелопоннеса расставались с трудом.