Изба и хоромы - Леонид Васильевич Беловинский

более везти пассажира, то либо на телегу ставили все тот же болочок, как на сани, и это опять-таки называлось кибиткой, либо же на дворе для таких поездок стоял тарантас, в котором на ходах лежал десяток тонких и гибких дрожин, на который устанавливался сплетенный из прутьев кузов, напоминающий по форме детскую ванночку с высокой задней частью и невысокими козлами. Сзади кузова на дрожинах еще оставалось место для багажа. В тарантас наваливали сена, а если требовал пассажир, то могли кинуть и перину с подушками: ездили в тарантасах лежа или полулежа. Повозка с такими же гибкими дрожинами, но с легким дощатым кузовком в виде низенького ящика называлась дрожками. Хорошие дрожки были с жестяными крыльями над колесами, с коваными подножками, а у тарантасов иногда был еще и подъемный кожаный верх. В общем, вариантов было множество, и в основе их лежала все та же крестьянская незамысловатая телега. А ведь мы еще не коснулись барских повозок, опять-таки основывавшихся на той же телеге.

На дворе под поветью, а зимой на повети, чтобы не мешали, находились и земледельческие орудия: соха или ее варианты (косуля, орало, плуг) и борона. О них мы поговорим чуть позже.

Устройство жилищ и дворов, транспортных средств и земледельческих орудий, их многовариантность свидетельствуют о высокой степени приспособленности русского земледельца к природным условиям среды обитания.

Центральные губернии, вплоть до Калужской, Смоленской и Нижнего Поволжья, редко имели крытые дворы, а больше полукрытые, с поветью, или даже открытые. Это могла быть однорядная или слитная связь, когда сзади к избе-связи примыкали хлева, поперечная связь с ендовой, двор глаголем, а также двор покоем (покой – название буквы П в старой русской азбуке). Подобны же были дворы и западнорусского типа. Дома были на низком подклете или без него, с завалинкой. Особенности среды обитания (дороговизна леса и иногда бедность местности лесами, слабо развитые промыслы, а значит, и бедность населения, имевшего незначительные заработки, широкое развитие крепостного права) вели к тому, что большей частью дворы были бедные, избы крыты плохо положенной соломой, всюду замечалась грязь и нерадение. Но особенно это было заметно в южнорусских губерниях, лесостепных и степных, «помещичьих», с развитым земледелием на черноземах и в благоприятном климате, но зато с полным отсутствием внеземледельческих промыслов; правда, черноземы эти в основном принадлежали помещикам, крестьянство до отмены крепостного права почти сплошь было барщинным, а после 1861 г. вышло на крохотные наделы, иногда так называемые дарственные или четвертные, в четверть наивысшего надела, предусматривавшегося Положениями 19 февраля 1861 г. и иронически звавшиеся кошачьими. Вот как описывает современница курскую деревню: «Больше всего меня поразила с самого начала убогость и нищета деревень… На расстоянии тридцати верст, что нам приходилось ехать, – две-три деревни в несколько десятков маленьких покривившихся хаток, полувросших в землю. Все крыты соломой, с крошечными окошками, где два, где одно. Только у немногих были плетеные сарайчики, обмазанные глиной, ни огорода, ни садика… Кое-где, но мало, на завалинках сидели старики; бледные, полуголые, пузатые дети с хворостинками в руках пасли у пересохших ручьев гусей… Вся обстановка внутри – стол, лавки, сундучок. Топят по-черному, спят на земляном полу, вповалку, тут же помещается скотина, маленькая коровенка, овца. Грязь, вонь. Люди эти никогда не мылись, не знали, что такое мыло, не бывали в бане. На пятьдесят верст кругом ни одной больницы, ни школы, церкви только на усадьбах» (1, с. 202). Дворы здесь были только открытые, незмкнутые, с постройками, стоявшими без определенного порядка. Избенки небольшие, нередко саманные или турлучные, кое-как покрытые плохой соломой, полураскрытые на корм скоту, топившиеся соломой или кизяком да разным хворостом, собиравшимся по многочисленным оврагам, пожиравшим и без того небольшие наделы, вода в колодцах плохая, питание плохое, с деньгами – надо бы хуже, да некуда. И народ здесь, в плодородных южных губерниях России, был мелкий, с жидковатыми бороденками, одетый в кое-какие сермяжные зипунишки и разбитые вязни – лапти из вязового лыка, бабы, рано состарившиеся среди беспросветной бедности и непосильного земледельческого труда, в грязном тряпье. Именно здесь-то, где, казалось бы, не было господствовавшего на севере старообрядческого домостроя, царили самые жуткие семейные нравы, и мужик не стеснялся взломать бабий сундук, чтобы пропить ее праздничную поневу, что просто недопустимо было на севере.

Но здесь же, в южных, некогда пограничных губерниях, был и иной тип двора, и иные нравы. Пережитком далекой старины были здесь прочные замкнутые двор-каре и двор-крепость. В первом случае изба включалась в состав замкнутого, с высокими заплотами двора наряду с полным комплексом хозяйственных построек, даже не всегда выходя окнами на улицу, а во втором случае дом стоял посередине широкого замкнутого двора, составленного из хозяйственных построек и заплотов. Границы Русского государства еще в ХVI в. проходили недалеко от Москвы, по южным окраинам Рязанской, Тульской губерний, а дальше на юг начиналось пограничье, соседствующее с Диким Полем, откуда постоянно приходили небольшие шайки кочевников, угонявших и скот, и людей на крымские работорговые рынки. Достаточно сказать, что такие, сейчас считающиеся центральными города, как Орел, Воронеж, Белгород, были созданы на рубеже ХVI–XVII вв. как пограничные крепости, наполненные почти исключительно военно-служилым населением, и в губерниях, начиная от Тульской, еще в ХIХ в. во множестве, целыми селами жили так называемые однодворцы – потомки служилых людей «по прибору», несших крепостную службу и за нее получивших землю на один двор. Они никогда не были крепостными и обладали некоторыми привилегиями, свойственными служилым людям «по отечеству» – дворянам. Например, однодворцы не подлежали телесным наказаниям и даже на определенных условиях, с ограничениями могли владеть крепостными крестьянами. Однодворец был, как сказал когда-то русский историк и писатель Н. А. Полевой, «ни барин, ни мужик, сам себе барин, сам себе и мужик». Естественно, что дворы таких богатых и независимых поселенцев должны были представлять собой маленькие крепости, где можно было недолго продержаться против мелких шаек степных хищников, пока не подадут помощь соседи. Эта опасность нападений была вполне реальна еще в исторически недавнее время: в степном Заволжье, в Оренбургском крае лишь в конце XVIII в. были ликвидированы государственные пограничные линии («защиты»; этот термин еще сохраняется там в названиях некоторых старинных городов) и распущена пограничная ландмилиция. Открытые южнорусские дворы – явление позднейшего времени, характерное не для однодворческого, а для пришлого крестьянского населения, главным образом крепостного.

В казачьих областях ни определенного типа дворов, ни даже их определенной организации не было. Общим для дворов, на Дону называвшихся базами, было то, что постройки без определенного плана были разбросаны по большому пространству, и баз в лучшем случае огораживался легкой изгородью или плетнем.

Говоря о великорусском дворе, никак нельзя обойти