Без единого свидетеля - Джордж Элизабет

Навина слушала, и ее темная кожа блестела от слез, которые продолжали бежать по щекам. Нката разрывался от желания утешить ее и втолковать ей хоть каплю здравого смысла. На что она вообще рассчитывала, недоумевая он про себя. Он хотел спросить у Навины: неужели она думала, что тринадцатилетний мальчишка останется с ней навсегда? Дело, конечно, не в том, что он может умереть, хотя, бог свидетель, не так уж редко юноши с темным цветом кожи не доживают и до тридцати. А дело в том, что рано или поздно он одумался бы и понял, что жизнь — это гораздо большее, чем бессмысленное размножение, и тогда он захотел бы лучшего, чем бы оно ни обернулось для него.

Победила жалость. Нката выудил из кармана куртки платок и вложил ей в руку.

— Вас должны были выслушать в участке, но почему-то этого не сделали, — сказал он. — Я не могу объяснить вам почему. Мне очень жаль, Навина.

— Вы не можете объяснить? — горько повторила она. — Да что я для них такое? Беременная девица, залетевшая от мальчишки, которого застукали с двумя ворованными кредитками, — и это все, что они помнят о нем. Да еще то, что он пару раз выхватывал сумочки у прохожих. Однажды с приятелями пытался взломать «мерседес». Тот еще хулиган, мы и не почешемся искать его, еще чего! Так что катись отсюда, девка, хватит дышать нашим драгоценным воздухом, большое спасибо. Ну и что, а я любила его, любила, и мы хотели жить вместе, и он уже начал строить эту жизнь. Он учился готовить, собирался стать настоящим шеф-поваром. Вот спросите у кого угодно. Послушайте, что вам скажут.

Готовить? Шеф-повар? Нката вынул элегантную книгу для записей в кожаном переплете, которую использовал как рабочий блокнот, и карандашом записал услышанное. Расспрашивать Навину подробнее ему не хватило духу. Да с ее слов уже было понятно, что в Пекемском полицейском участке про Джареда Сальваторе могли много чего порассказать.

— Как вы себя чувствуете, Навина? — спросил он. — Может, мне позвонить кому-нибудь, чтобы вам помогли?

— Да, маме, — ответила она, всхлипывая.

Впервые за все время общения она стала похожа на шестнадцатилетнюю девушку и позволила своим чувствам отразиться на лице. Нката увидел, что она испугана. Испугана, как и многие девушки, которые воспитывались в обстановке, где никто не был в безопасности и все находились под подозрением.

Ее мать работала в столовой при местной больнице, и, когда Нката дозвонился до нее, она сказала, что приедет немедленно.

— Надеюсь, это не роды? — с тревогой спросила женщина и, услышав, что ситуация совсем иного рода и что ее присутствие просто послужит для дочери большим утешением, выдохнула: — Ну ладно, спасибо и на этом.

Он оставил Навину дожидаться прихода матери, а сам поехал из Клифтона в полицейский участок Пекема, который располагался недалеко от Хай-стрит. В приемной белый констебль писал что-то за столом, и, чтобы оторваться от своих дел и поднять глаза на подошедшего Нкату, ему потребовалось времени на секунду больше, чем было необходимо. После этого он произнес с удивительно безразличным выражением лица:

— Чем могу?

Представляясь сержантом полиции и показывая удостоверение, Нката испытал особое удовольствие. Он пояснил, по какому делу пришел сюда. Стоило ему упомянуть фамилию Сальваторе, как оказалось, что никаких дальнейших объяснений не требуется. В участке сложнее было бы найти человека, который ничего не знает о славной семейке Сальваторе, чем того, кто не сталкивался с ними в связи с тем или иным нарушением закона. Помимо Фелипе, сидящего в Пентонвилле, был еще один — его брат, пребывающий в предварительном заключении по обвинению в нападении. Мать имела неприятности с полицией начиная со школьной скамьи, а сыновья, казалось, из кожи вон лезли, чтобы превзойти ее. Поэтому нужно было не искать того, кто мог бы поговорить с сержантом Нкатой о Джареде, а, скорее, выбирать, с кем именно Нката хотел бы побеседовать, потому что практически все здешние сотрудники могли рассказывать о Сальваторе часами.

Нката сказал, что предпочел бы встретиться с человеком, который принял заявление о пропаже Джареда Сальваторе от Навины Крайер. Тут выяснилось, что никаких записей о приходе Навины в участок нет, и тогда возник деликатный вопрос — почему ее заявление не было зарегистрировано. Однако Нката не желал отвлекаться на это. Он выразил надежду, что, даже если в участке и не зарегистрировали заявление девушки, то хотя бы выслушали ее. Вот с человеком, который общался с Навиной, он бы и поговорил.

Оказалось, что с Навиной общался констебль Джошуа Сильвер. После звонка от дежурного он вышел в приемную и отвел сержанта в кабинет, который с ним делили еще семеро полицейских. Места в кабинете было мало, а шума — много. Констебль Сильвер имел в своем распоряжении выгороженный закуток между созвездием постоянно трезвонящих телефонов и шкафом для хранения документов; туда-то он и привел Нкату. Да, признался констебль, это он — тот самый сотрудник, который принял Навину в участке. Не во время первого ее прихода, когда ей даже не удалось пройти дальше стола дежурного, а во второй и третий раз. Да, он записал информацию, полученную от Навины, но, по правде говоря, не воспринял ее слова всерьез. Младшему Сальваторе было тринадцать лет. Сильвер решил, что парнишка сделал ноги, чего и следовало ожидать, стоило только взглянуть на живот подружки. Ничто в прошлом Джареда не предполагало, что он будет ждать такого благословенного события где-то поблизости.

— Мальчонка с восьми лет не в ладах с законом, — поведал констебль. — Впервые он предстал перед магистратом, когда ему было девять, — за то, что украл сумочку у старой леди. А в последний раз его приволокли в участок за взлом и кражу на одной из здешних заправок. Планировал сбыть награбленное добро на барахолке, вот какой он, наш Джаред.

— Вы знали его лично?

— Ну да, как и все в участке.

Нката протянул ему фотографию тела, которое Фелипе Сальваторе опознал как тело своего брата. Констебль Сильвер бросил взгляд на снимок и кивнул, подтверждая слова Фелипе. Да, это действительно Джаред. Миндалевидный разрез глаз, приплюснутый кончик носа. Все младшее поколение Сальваторе унаследовало дар смешения рас их родителей.

— Отец филиппинец. Мать негритянка. Совсем дурная на голову.

Сильвер вдруг понял, что его слова могут быть восприняты как оскорбление, и поднял обеспокоенный взгляд на Нкату.

— Это мне известно.

Нката забрал снимок. Его интересовали кулинарные курсы, которые, вероятно, посещал Джаред.

О курсах Сильвер ничего не знал и объявил, что эта информация — либо фантазии Навины Крайер, либо вранье Джареда Сальваторе. Зато он точно знал, что дело Джареда было направлено в отдел малолетних правонарушителей, где социальный работник пытался перевоспитать подростка — и не преуспел, судя по всему.

— А местный отдел малолетних правонарушителей не мог направить Сальваторе на такие курсы? — спросил Нката — Там ребятам не помогают найти работу?

— Наш Джаред жарит рыбу в ресторане за углом? Да скорее свиньи научатся летать, — заявил Сильвер. — Лично я бы лучше с голоду умер, чем съел то, что приготовит этот парень. — Сильвер достал из ящика стола скрепку и стал чистить грязь под ногтем большого пальца. — Хотите знать правду о подонках вроде братьев Сальваторе? Большинство из них заканчивают там, куда всю жизнь стремятся, и Джаред точно такой же, как и все они. Навина Крайер не захотела этого понять. Фелипе уже за решеткой; Маттео под следствием. Джаред — третий по старшинству, так что он был бы следующим. Благодетели в отделе малолетних правонарушителей могли бы попытаться уберечь его от тюрьмы, но с самого начала все было против них.

— Что «все»? — поинтересовался Нката.

Сильвер стряхнул со скрепки грязь, вытащенную из-под ногтя, на пол и посмотрел на Нкату.

— Не хочу вас обижать, приятель, — сказал он осторожно, — но вы исключение. Вы не правило. И наверное, у вас были кое-какие преимущества. Но бывают времена, когда людям выше головы не подпрыгнуть, и сейчас как раз такое время. Если ты начал плохо, то закончишь еще хуже. Просто такова жизнь.