Колесо Фортуны. Репрезентация человека и мира в английской культуре начала Нового века - Антон Нестеров

На фасаде первой из триумфальных арок, через которые проезжала королевская процессия, была представлена аллегорическая фигура Британской Монархии, увенчанной двумя коронами – Англии и Шотландии; поддерживала же Монархию столь любезная сердцу Иакова Дама Теософия. О последней в сценарии Бена Джонсона сказано: «Теософия, или Божественная Премудрость, в белых одеяниях, в голубой мантии, усеянной звездами, на челе ее – венец из звезд. Ее одеяния олицетворяют истину, невинность и ясность. Взгляд ее всегда устремлен вверх; в одной руке у нее – голубь, в другой – змея: голубь символизирует ее простоту, а змея – ум; согласно тексту Писания: „Estote ergo prudentes sicut serpentes, etsimplices sicut columbae“[Будьте мудры как змеи и просты как голуби (Мф. 10, 16). – Лат]. Ее слова: PERMEREGESREGNANT [Через меня цари царствуют. – Лат.]. Подразумевается, что ее посредством все короли властвуют, ибо она есть основание и крепость царств, – в пояснение сего она стоит на кубе, у ног Монархии, как ее основа и опора».[275]

На въезде в Чипсайд была воздвигнута вторая арка, названная «Nova Arabia Felix» – «Блаженная Новая Аравия». Аравия символизировала изобильную, девственную землю, где царит мир – и где обитает царственный Феникс. Иаков, проезжая под аркой, символизировал царственного Феникса, умершего в Елизавете, но теперь – воскресшего из праха. При подъезде короля к арке толпа желала ему «Долгих, как у Феникса, лет».[276] На арке был изображен Источник Добродетели, вокруг которого располагались аллегорические фигуры, символизировавшие пять чувств. У подножия же чаши источника спали Разруха и Забвение, а над ними возвышалась Молва в накидке, украшенной узором из языков и зрачков. При приближении короля мальчик-хорист, олицетворяющий Время, возглашал:

…A new Arabia, in whose spiced nestA Phoenix liu'd and died in the Sunnes brest,Her loose, made Sigyt, in teares to drowne her eyes…

Thou being the sacred Phoenix, that does rise,From th'ashes of the first: Beames from thine eyesSo vertually shining, that they bring,To Englands new Arabia, a new Spring.[277]

[…В новой Аравии, там где в гнезде из благовоний / Жила и умерла птица Феникс, [пригретая] на груди Солнца, / – ее потеря, став очевидной, заставила слезы навернуться на глаза… / Ты – священный Феникс, воспрявший / из пепла первого [Феникса]: Лучи, исходящие от твоего взора / Сияют столь явственно, что привносят / Новую весну в новую Аравию Англии.]

Стивен Харрисон. Триумфальная арка «Блаженная Новая Аравия», выстроенная для коронации Иакова I. 1604. Британский музей, Лондон

Потом на пути короля была Арка Нового Света, где его прибытие вносило мир между враждовавшими до того Четырьмя Элементами (Огнем, Воздухом, Водой и Землей), соотносимыми, помимо прочего, с четырьмя землями Британской Короны: Англией, Шотландией, Францией (напомним, что в силу династических браков короли Англии имели право претендовать на некоторые французские земли) и Ирландией, объединенными под скипетром Иакова. Король, в душе которого нашли воплощение все четыре кардинальных добродетели, приносит с собой покой и благоденствие землям, на которые, привлеченная его праведностью, сходит сама Астрея.[278]

Стивен Харрисон. Арка Нового Света. Триумфальные арки. Лондон, 1604. Британский музей, Лондон

Легко можно заметить: в ходе праздничного шествия обыгрывались все те же символы и мифологемы, что были сопряжены с Елизаветой: Англия, восходящая к Трое, воскресающий Феникс, сошествие девы Астреи и возвращение Золотого века.[279] Но характерно, что ничто из этой образности не стало потом атрибутами короля Иакова I – возможно, именно потому, что слишком прочно ассоциировалось с Елизаветой.

Emblemata на двух портретах елизаветинской эпохи, или миф о Тесее и «самостоятельная жизнь символов»

И тишина, как в окнах Леонардо,

Куда позирующий не глядит…

В начале Нового времени портрет чаще всего писался по определенному случаю: существовал свадебный портрет, портрет, заказываемый в связи со вступлением в какую-либо должность или наследованием титула, погребальный портрет и т. д. Тем самым «повод» для написания портрета уже сам по себе задавал определенный канон изображения: например, до середины XV века свадебный и погребальный (мемориальный) портреты почти всегда писались в профиль.

Портрет елизаветинской эпохи в первую очередь выполнял репрезентативную функцию, свидетельствуя о месте модели в общественной иерархии. Богатые костюмы, украшенные драгоценностями, дорогие инкрустированные доспехи, посохи государственных мужей и жезлы военачальников, знаки отличия, подчеркивающие принадлежность модели к какому-либо ордену: цепи, ленты и т. п. – все это явственно говорило о социальном статусе портретируемого. Как писал художник Уильям Сигар, «портреты, картины и иные памятники призваны украшать храмы, города и княжеские дворцы… они призваны сохранить в памяти замечательные деяния людей, что жили благородно и умерли достойно [Курсив наш – А. Н.]».[280] Поэтому деталям, отражающим статус модели, уделялось значительно больше внимания, чем передаче индивидуальных особенностей облика: очень часто на портретах одного и того же человека, написанных разными художниками с интервалами в 10–20 лет мы можем видеть, что лицо модели практически не изменяется. И дело не в том, что возраст не откладывал на человеке отпечатков. У художников той эпохи существовало понятие «маски» – характерного для данной модели набора черт, которые должны воспроизводиться на портрете, вне зависимости от возрастных изменений. Существовал, например, определенный канон «маски» королевы Елизаветы I (вернее – «масок», последовательно сменявших друг друга на протяжении долгой жизни королевы) и т. д.

Осознание этого качества портрета подталкивало заказчиков к тому, чтобы превратить его в своего рода «талисман», зафиксировав на нем не только достижения, но и чаяния, выразив их в «импрессе» – краткой вербальной формуле, призванной определять судьбу портретируемого и его характер.

«Импресса» максимально «индивидуализировала» портрет, подчеркивая личные черты модели, «надевающей» на себя ту или иную социальную роль. Характер человека в ту эпоху понимался как сложный набор качеств, данных от рождения и развертывающихся в будущее, – тем самым «импресса» акцентировала те черты человеческой личности, которые присущи ей перманентно, – однако, акцентируя, их усиливала.

В этом отношении весьма интересен уникальный «астрологический» портрет Кристофера Хэттона, созданный в 1581 г. неизвестным художником из круга мастерской Сигара (ил. 29).

Портрет представляет собой записанную с обеих сторон доску размером 96 на 72,3 см. На лицевой стороне в круге в три четверти изображен Хэттон в черном колете, с белыми брыжами. Это изображение вписано в два других круга: внешний из них представляет Зодиак, на внутреннем же изображены аллегорические фигуры планет, локализованные в соответствии с их положением в гороскопе модели на декабрь 1581 г.: Сатурн и Венера находятся в Водолее; Юпитер, Меркурий и Солнце – в Козероге; Марс – в Стрельце и Луна – в Раке. Оставшаяся плоскость доски рассечена на квадраты, подобно полю гербового щита. Надпись наверху в центре гласит: «TANDEM SI» («Если все-таки»); внизу в центре: «SI SPESMEA» («Если моя надежда»), вверху слева: «NATUS EXARATUS INHUMATUS» («Рожден, сотворен, погребен»), чуть левее от нее: «DIC MENSR ANNO» (видимо, должно быть: DIC MENSA ANNO, и тогда читается как «Скажи, доска, год»); вверху справа, рядом с изображением фамильного герба: «Miles Creat 9:15». В левом нижнем углу изображен художник, пишущий портрет, и вьется надпись: «[AE]ternitati pinxit» («Написал для вечности»). В правом нижнем углу изображен астроном, созерцающий модель планетарных сфер, и вьется надпись: «[AE]ternitati finit» («Завершил для вечности»).

Мастерская У. Сигара. Портрет сэра Кристофера Хэттона. Оборотная сторона. Ок. 1581 г. Музей и картинная галерея Нортхэмптона

Девиз «Tandem si» встречается и на других портретах Кристофера Хэттона, в частности, выполненном неизвестным художником около 1589 г. Выражение «si spes mea», по-видимому, отсылает к латинскому гимну «Victimae paschali laudes» (Возрадуемся пасхальной жертве), исполняемому обычно на Пасху и содержащему строку «Surrexit Christus spes mea» (Восстал Христос, надежда моя) – тем самым, перед нами и указание на имя модели на портрете: Cristo-pher. Аллюзия к гимну позволяет (с долей осторожности) предположить, что надпись «Creat 9:15» может быть прочитана как «Creation 9:15» и является отсылкой – к 15 стиху 9 главы Книги бытия: «И Я вспомню завет Мой, который между Мною и между вами и между всякою душею живою во всякой плоти…», что в соседстве с родовым гербом указывает на верность рыцарской присяге. Заметим, правда, что «Книгу Бытия» в Англии той поры называли либо, в соответствии с европейской традицией, ее греческим именем, Genesis, либо «Первой книгой Моисеевой» – именно так она представлена в так называемой «Епископской Библии» (1568) – переводе Священного писания на английский, выполненном в царствие Елизаветы I под руководством архиепископа Кентерберийского Мэтью Паркера.