334 - Томас Диш

– Иногда, – отдаляясь, проговорил Макгонагалл, – лучшее решение – это развод. Я хочу, чтобы вы поняли: если таково будет мое мнение в вашем случае, я не поколеблюсь его высказать. Если вы раздосадованы, что я заставил так долго ждать, tant pis [(фр.) – тем хуже.] поскольку на то были серьезные причины. Таким образом можно с самого начала избавиться от светских манер. И какие же ваши первые слова? Что муж ваш – женщина! Боз, что ты ощутил, когда услышал, что Милли была бы не прочь отрезать тебе яйца и носить самой?

Боз пожал плечами – милашка многострадальный.

– Я подумал, это смешно.

– Ха, – хохотнул Макгонагалл, – это вы подумали. Но что вы ощутили? Вам захотелось ударить ее? Вам стало страшно? Или в глубине души вы были рады?

– Вкратце, примерно так.

Макгонагалл погрузил свое тело в нечто голубое и пневматическое и принялся там дрейфовать, словно огромное белое головоногое, колышущееся на безмятежной глади летнего моря.

– Хорошо, миссис Хансон; тогда расскажите мне про вашу половую жизнь.

– Половая жизнь у нас замечательная, – сказала Милли.

– Изобретательная, – продолжил Боз.

– И весьма насыщенная. – Она сложила свои замечательные безупречные руки.

– Когда мы вместе, – добавил Боз. Нотка неподдельной жалости к себе изящно оттенила плосковатую иронию заявления. В самом начале он уже ощущал, как нутро его выжимает тщетную слезинку-другую из соответствующих желез, в то время как в других железах Милли принялась взбивать мелочные обиды до дивного гладкого желтого гнева. Даже в этом, как и во многом другом, они умудрялись достичь симметрии, составить пару.

– А где вы работаете?

– Все это есть в наших бумагах, – сказала Милли. – У вас был целый месяц, чтоб их проглядеть. По крайней мере, полчаса.

– Но нигде в ваших бумагах, миссис Хансон, не говорится, что из вас каждое слово надо клещами вытягивать; сдержанность, согласитесь, примечательная, и весьма. – Он двусмысленно воздел два пальца, благословляя ее и порицая, все одним жестом. Потом Бозу: – А вы, Боз, что поделываете?

– О, я только муж, не более того. За кормильца у нас Милли.

Они оба развернулись к ней,

– Я демонстрирую секс старшеклассникам, – сказала она.

– Иногда, – произнес Макгонагалл, медитативно растекаясь вбок по своему голубому воздушному шару (как и все очень умные толстяки, он умел прикидываться Буддой), – трудности в супружеской жизни происходят из проблем занятости.

Милли улыбнулась уверенной фарфоровой улыбкой.

– Мистер Макгонагалл, каждый месяц гороно тестирует нас на удовлетворенность службой. Последний раз мои показатели по шкале амбициозности вышли чуть больше нормы, но не превысили среднего значения для тех, кто в конечном итоге переходит на административную работу. Мы обратились к вам потому, что не можем провести вместе и пары часов, как уже начинаем ссориться. Я не могу больше спать с ним в одной постели, а он сгорает то ли от зависти, то ли от ревности при каждой совместной трапезе.

– Хорошо, предположим пока, что с работой у вас все в порядке. А вы, Боз. Вас удовлетворяет роль “просто мужа”?

Боз задумчиво подергал кисейный узел на горле.

– Ну, не уверен... наверно, не то чтобы совсем удовлетворяет – иначе бы нас тут не было. Меня мучает... не знаю... беспокойство, что ли. Иногда. Но я точно знаю, что работа удовлетворенности не прибавила бы. Работать – это как в церковь ходить: приятно, конечно, разок-другой в год попеть хором, зажевать что-нибудь эдакое и все такое прочее, но если серьезно не веришь, что участвуешь в чем-то священном, то утомительно как-то оно выходит, неделю за неделей.

– Вы когда-нибудь по-настоящему работали?

– Пару раз. И терпеть этого не мог. Мне кажется, большинство должны ее просто ненавидеть, работу свою. В смысле, если не так, то зачем за нее платить?

– Тем не менее, Боз, что-то не так. Чего-то в вашей жизни не хватает, что там быть должно.

– Чего-то. Понятия не имею чего. – Он совершенно пал духом. Макгонагалл вытянулся похлопать Боза по руке. В работе Макгонагалла самое важное – это непосредственный контакт.

– Дети? – спросил он, оборачиваясь к Милли, по завершении эпизода с теплотой и сочувствием.

– Мы не можем позволить себе детей.

– А вы хотели бы иметь детей, если бы ощущали, что можете их себе позволить?

– О да, – поджала она губы, – очень хотела бы.

– Много детей?

– Ну, это уж слишком!

– Не кипятитесь – есть же такие, кто хотят много детей, кто завели бы столько, сколько могли, если бы не регент-система.

– У моей мамы, – добровольно высказался Боз, – детей четверо. Естественно, все родились еще до закона о генетическом тестировании, кроме меня, а меня рожать ей позволили только потому, что старшего, Джимми, убили, то ли при беспорядках каких-то, то ли на танцах... ему было четырнадцать.

– Вы держите дома каких-нибудь животных? – Теперь четко было видно, к чему клонит Макгонагалл.

– Кошку, – ответил Боз, – и фикус.

– И кто в основном занимается кошкой?

– Я занимался – но только потому, что днем был дома. А последнее время Милли самой приходится заботиться о Тэбби. Ей, должно быть, одиноко – старой полосатой Тэбби.

– Котята бывали?

Боз покачал головой.

– Нет, – сказала Милли. – Я носила ее кастрировать.

Бозу казалось, что он явственно слышал, как Макгонагалл подумал: “Ага!” Он понимал, в каком направлении сеанс анализа двинется дальше и что теперь под обстрелом не он, а Милли. Может, Макгонагалл и прав, а может, и нет – но у того родилась мысль, он крепко за нее уцепился и выпускать не собирался: Милли нужен ребенок (абсолют, в женском понимании), а Боз... ну, похоже, Бозу придется выступить матерью.

Понятное дело, к концу сеанса Милли раскинулась на белом податливом полу, выгибая спину дугой и голося во всю глотку (“Да, ребенка! Хочу ребенка! Да, ребенка! Ребенка!”), истерически симулируя родовые схватки. Это было прекрасно. Сколько ж лет у Милли не случалось нервных срывов – натуральных, на полную катушку срывов, с исступленными рыданьями? Много лет. Прекрасно, на все сто.

Потом спуститься вниз они решили по лестнице, где было пыльно и темно и жуть как эротично. Они занялись делом на площадке двадцать восьмого этажа и, не в силах сдержать дрожь в ногах, снова на двенадцатом. Ему исполински, ослепительно икалось соком жизни, словно струя молока била из полной под завязку двухквартовой “подушки”, так много, что даже не верилось: неземной завтрак, чудо в доказательство их бытия и обещание, которое они твердо намерены сдержать.

Розами путь выстлан не был, ни в коем разе. Бумажной волокиты навалилось больше, чем за всю предыдущую жизнь, даже по сравнению с формой 1040. Плюс: посетить консультанта по беременности; больницу, где обоим выписали рецепты на кучу всяких препаратов; потом зарезервировать бутылку у “Горы Синай” на после четвертого месяца (это оплатит гороно, чтобы Милли не прекращала работать); и окончательный, торжественный момент в регент-райотделе, когда Милли выпила первый горький стакан антиконтрацептива. (Потом до конца дня ее все время подташнивало, но разве она жаловалась? Да.) Следующие две недели ей нельзя было пить водопроводную воду, пока – радостный день – утренний анализ не дал положительный результат.

Они решили, что это будет девочка: Лоретта, в честь сестры Боза. Потом решили передумать: Афра, Мюррэй, Албегра, Сопелка (варианты Боза) и Памела, Грейс, Лулу и Морин (варианты Милли).

Боз вязал некое подобие одеяла.

Ночи становились длиннее, а дни короче. Потом наоборот. По графику Горошинку (так они ее звали каждый раз, когда не могли решить, как же ее будут звать на самом деле) полагалось откупорить накануне Рождества, 2025 г.

Но что важно, важнее микрохимии того, откуда берутся дети, это проблема психологически приспособиться к статусу родителей; архисложная проблема.

Вот как сформулировал проблему Макгонагалл на последней их частной консультации:

– То, как мы работаем, как говорим, как смотрим телевизор или ходим по улице, даже как долбимся – или, может, особенно, как долбимся – все это разные грани проблемы самоидентификации. Вести себя доподлинно можно только после того, как выяснишь, кто ты на самом деле, – и тогда быть им, внешне и внутренне; только им, а не тем, кем хотят видеть нас окружающие. Как правило, эти самые окружающие, если хотят видеть нас кем-то, кем мы на самом деле не являемся, используют нас в качестве своего рода лаборатории для эмпирического решения собственных проблем с идентификацией... Далее. Боз, мы уже видели, что от каждого из нас ждут, по сто раз на дню, чтобы в отношениях личного плана мы были одним человеком, а в остальное время – совершенно другим. Говоря вашими же словами – “просто мужем”. Распиливать человека пополам именно таким образом начали в прошлом веке, с автоматизацией производства. Работа сперва упростилась, а потом ее стало не хватать – особенно той работы, которая традиционно считалась “мужской”. Куда ни глянь, мужчины теперь работали бок о бок с женщинами. Для некоторых образ мужественности стал сводиться к тому, чтобы носить на уик-энд джинсу и курить определенный сорт сигарет. Как правило, “Мальборо”. – Он изящно изогнул пальцы и поджал губы; во рту его и легких желание схлестнулось с волей в бесконечной, с незапамятных времен длящейся схватке – точно с такой жестикуляцией говорил бы об искушениях плоти стилит, прогоняя перед мысленным взором былые радости, только чтоб отвергнуть.