Потерянный дневник дона Хуана - Дуглаc Абрамс

— Это не более чем мечты, — возразила донья Анна. — Истинная страсть, о которой вы говорите, возможна только в браке, потому что страсть без любви остается всего лишь похотью — алчной и бесплодной.

Она вскинула подбородок, как бы ставя последнюю точку в нашем споре, который закончился ее безоговорочной победой. Мы немного посидели в интимной тишине. Я взял ветку, лежащую между нами на подоконнике, и сорвал фигу. Фрукт легко скользнул в мою ладонь, и, припомнив слова маркиза, я подивился сам себе. Что мешает мне встать и уйти наверх к какой-нибудь даме, чье желание вполне созрело и готово упасть в мои руки? Я снял зеленую кожицу, обнажив влажную розовую мякоть. Плод распался на две половинки, одну из которых я предложил донье Анне. Но девушка отвернулась.

— Для юной девушки вы неплохо осведомлены о премудростях любви…

Я разломил нежную мякоть и медленно приблизил ее ко рту. Она обиженно фыркнула и встала.

— Да будет вам известно, дон Хуан, что есть человек, который однажды рисковал ради меня своей жизнью. Вы же не рискуете ничем, кроме собственного тщеславия.

— Вероятно, то был какой-нибудь странствующий рыцарь в маске?

Эти слова вырвались у меня помимо воли. Судя по испуганному удивлению, отразившемуся на ее лице, они прозвучали для нее как гром небесный. Я принялся лихорадочно соображать, как исправить положение, когда со стороны тропинки вдруг послышались шаги. Я притаился в простенке.

— Ваш отец побьет меня кнутом, если узнает… Он и так уже что-то подозревает, — сказала дуэнья.

Я заметил, как донья Анна бросила в мою сторону тревожный взгляд.

— Мой отец всегда что-нибудь подозревает. И совершенно напрасно, ведь я никогда не ослушаюсь его.

— Командор как раз обсуждал с маркизом ваше замужество.

При упоминании о ее замужестве мое сердце упало.

Собственное смятение показалось мне странным, поскольку брачные узы никогда не представляли для меня никакого препятствия. И даже наоборот: те женщины, которые успели разочароваться в семейной жизни, с большей легкостью открывали передо мною двери своих спален. Что же касается доньи Анны, то я желал обладать ею немедленно.

— А за кого он хочет отдать меня?

— Этого я не слышала. Нам следует вернуться — шествие скоро закончится.

Услыхав, как их шаги удаляются по тропинке, я снова взглянул на Леду и Зевса. Плодом их тайного союза явилась Елена Троянская. Донья Анна была не менее прекрасна, чем языческая королева. Неужели и ее красота способна принести страдания и гибель?

Я вернулся на балкон и увидел, что шествие действительно подходит к концу. Юные хористы в своих красно-желтых камзолах и белых обтягивающих панталонах, со шляпами в руках напоминали маленьких королевских стражников. Маркиз подошел и встал рядом со мной. Не отрывая взгляда от праздничной колонны, он проговорил:

— Ты разговаривал с доньей Анной в саду.

Я хранил молчание.

— Ты ведь знаешь, у меня повсюду шпионы.

— Да неужто! Вы ведете себя как ревнивый муж, — заметил я с улыбкой. — Вы просто удивляете меня, дон Педро.

— Я не желаю, чтобы ты компрометировал честное имя доньи Анны. Тебе понятно?

— А вчера в таверне мне показалось, что вы сами подталкивали меня к этому шагу.

— Я не подталкивал, а, наоборот, предупреждал.

— Итак, вы строите планы в отношении доньи Анны. Можно узнать какие?

— Мои планы касаются только меня, и я не желаю, чтобы кто бы то ни было стоял на моем пути.

— Ее отец, кажется, не в восторге от ваших намерений, — заметил я, кивая в сторону дальнего балкона, где командор стоял рядом с дочерью, и лицо его выражало крайнюю степень недовольства.

— Если у человека начинаются неприятности, приходится чем-то расплачиваться. А он потерял милость нашего короля, что очень, очень плохо для военного человека.

Маркиз поджал губы и покачал головой. Его фальшивое огорчение не оставляло сомнений в том, кому именно командор был обязан утратой королевской милости.

— Вы на редкость бессердечный человек, дон Педро, — сказал я, и маркиз самодовольно усмехнулся.

— Однако моя жестокость не сравнится с жестокостью инквизитора, — сказал он.

В это время на площади как раз показался верховный инквизитор. Подобно остальным епископам, он был одет в пурпурную мантию, но, в отличие от остальных, восседал на носилках под алым, расшитым золотом шатром. Кроме тех четверых, которые держали на плечах носилки, рядом находились еще двое, один из которых обмахивал инквизитора веером, а другой нес зеленое знамя инквизиции. Я стиснул зубы, когда увидел на полотнище ненавистный символ. На фоне короны с зеленым крестом перекрещивались оливковая ветвь и шпага, призванные олицетворять милосердие и справедливость. Лично я не усматривал в действиях инквизиции ни малейшего милосердия, а то, что считалось справедливостью, на самом деле было насилием и жестокостью.

С каждой стороны верховного инквизитора загораживала стена вооруженных арбалетами солдат, одетых в красные жилеты и округлые шлемы. Толпа покорно опустилась на колени, ведь каждый, кто не сделает этого, неминуемо попадет под подозрение.

На балконе появилась Альма. Она игриво погладила спереди камзол маркиза и хихикнула:

— Люблю мужчин с большими арбалетами.

— Я так рад, Альма, что ты смогла присоединиться к нам, — сказал маркиз.

— Даже куртизанке следует соблюдать некоторые священные традиции, — сказала она.

— Взгляните туда, — взгляд маркиза вдруг сделался серьезным.

Все посмотрели на человека в простом белом одеянии, который едва волочил ноги. Церковная рака огромной серебряной башней возвышалась за его спиной, и украшавшие ее колонны и арки сверкали под палящим солнцем. А следом, почти в самом конце процессии, шел архиепископ в круглом заостренном головном уборе и с золотым жезлом в руках. Несмотря на эти внешние атрибуты власти, он выглядел гораздо скромнее, чем верховный инквизитор, который этой властью действительно обладал.

— Кто был тот грешник? — спросил я, не сумев разглядеть лица человека в белом.

— Один сельский священник, которого обвинили в ереси, — прошептал маркиз.

— А что было на самом деле?

— У него была любовница.

— Но это не такая уж редкость, — сказал я.

— Верховный инквизитор решил устроить показательную расправу. Он в ярости, оттого что его указы о соблюдении морали не выполняются должным образом. — Маркиз понизил голос. — Представьте, во время пыток они его оскопили.

— О нет! — воскликнул я, холодея от ужаса. — Кто дал им право так поступить?

Никогда прежде я не слышал, чтобы в числе чудовищных пыток была еще и такая.

— Епископ Игнасио — фанатик, — сказал маркиз с отвращением.

— Откуда вам это известно?

— От епископа Игнасио.

— Иногда я прихожу в ужас от того, с какими людьми вы водите компанию.

— Для меня важно поддерживать добрые отношения со всеми, кто имеет власть и влияние. Видишь ли, этот священник — не единственный, кого инквизиция желала бы примерно наказать.

Сказав это, маркиз выразительно посмотрел на меня. Я слишком хорошо знал, что только благодаря его личному заступничеству полиция нравов до сих пор не явилась за мной ночью.

Я наблюдал, как процессия покидает площадь, возвращаясь к собору, и проводил глазами черную тапочку и пурпурный плюмаж верховного инквизитора.

После окончания шествия гостей пригласили в обеденный зал. Мне отвели место по правую руку от маркиза, а донья Анна сидела напротив, рядом со своим отцом. Мне приходилось изо всех сил стараться, чтобы командор не заметил, как я наблюдаю за его дочерью.

Стол был роскошный. Для начала подали королевский салат из всевозможных фруктов, овощей, засахаренного миндаля и вишен. За салатом последовали яйца с пряностями и лосось, потом принесли устриц и креветок. В числе гостей не было ни одного, кто ел бы с таким аппетитом и удовольствием, как это делала донья Анна. Для меня же наивысшим наслаждением было наблюдать за тем, как она кушает. Словно зачарованный, я следил, как высовывается ее язычок, а губы втягивают сочную мякоть устриц. Она не вполне избавилась от своих деревенских привычек, а потому то и дело причмокивала от удовольствия. Я был не единственным, кто не мог оторвать от нее глаз, она поняла это и огляделась со смущенной улыбкой. Едва повстречавшись со мною взглядом, она отвернулась. Меня всегда удивляло, что люди, так тщательно скрывающие от посторонних глаз свои интимные отношения, ни мало не смущаются, вкушая пищу. А ведь этот процесс такой же интимный и такой же чувственный. Заметив наш обмен взглядами, Альма улыбнулась.

Слуги принесли горячее — никак не меньше десяти блюд. Там были куропатки и голуби, ломтики ветчины и колбасы, приправленные дольками лимона, гвоздикой и чесноком. Аппетитное свиное жаркое подали с мелко нарубленным мясом цыпленка в сладком молочном соусе. Потом настал черед зайчатины, телятины, оленины. И наконец, поросенок, запеченный целиком. Когда я жил у маркиза, то имел возможность наблюдать, как повара готовят все эти блюда. Только музыкант способен по-настоящему оценить исполнение виртуоза, и только тот, кто знает секреты приготовления пищи, может по достоинству оценить всю кулинарную палитру.