Россия в зеркале уголовных традиций тюрьмы - Валерий Анисимков

ВОЗРАСТНЫЕ ГРУППЫ ОСУЖДЕННЫХ ОСОБО ОПАСНЫХ РЕЦИДИВИСТОВ

Молодые люди, в большинстве своем, легко увлекались уголовной романтикой, но, не зная тонкостей неформальных отношений среди особо опасных рецидивистов, вступали с ними в противоречия и отвергались более искушенными преступниками.

К примеру, Радик Ильясов в 22 года был признан судом особо опасным рецидивистом. Первый срок отбывал в исправительно-трудовой колонии усиленного режима. Защищая свое «честное арестантское имя», убил осужденного, покушавшегося его оскорбить. В ИТК особого режима «братва» поступок молодого человека одобрила, и он включился в водоворот «блатной» жизни. Шапку заломил и стал носить набекрень, сапоги подбил звенящими подковами, вставил рондолевую фиксу – ну, все, как у «путевых». Опытные рецидивисты сразу подметили – пропал парень, не досидит срок. Особый режим («особняк») – это не «красная усиленная зона», здесь все намного серьезнее, здесь каждый обязан жить по «тюремным законам». Вскоре молодой человек проиграл в карты большую сумму денег более искушенным сокамерникам. Не имея необходимой денежной суммы, Ильясов повесился в камере, избавив тем самым себя от глумлений.

Подобные факты имелись практически в каждой исправительной колонии.

Число самоизолирующихся неизменно росло. По отчетам МВД, в отдельных учреждениях в таком положении пребывало до 20 % осужденных. Эти лица, как правило, находились в статусе гонимых до освобождения, ибо остальной тюремный мир уже никогда не принимал их обратно в свою среду как равных.

Руководители МВД СССР, Управлений лесных ИТУ требовали от начальников подразделений обязательного трудоустройства всех осужденных. Основным показателем деятельности исправительнотрудовых колоний оставалось выполнение производственного плана. На местах принимаются волевые решения о массовом выводе особо опасных рецидивистов на производственные объекты. Их исполнение заканчивалось убийствами «отверженных» или совершениями различного рода насилий над ними. Иногда жертвы, стремясь оградить себя от расправы, совершали побег или в знак протеста объявляли голодовки, либо осуществляли иные самоистязания. Так, некоторые глотали гвозди, домино, ложки и все что угодно; прибивали к нарам мошонку; надрезали кожу на руках, ногах, животе; вскрывали вены. После чего их, как правило, переводили в больницу, которая являлась своеобразным островком безопасности (по «воровским законам» насилие в лечебных учреждениях не допускалось).

«Воры», в свою очередь, мгновенно отреагировали на сложившуюся ситуацию. Они, с одной стороны, понимали, что открытые угрозы и прочие насилия в отношении «отверженных» повлекут массовые эксцессы, а значит и последующую изоляцию их («авторитетов») в тюрьмы, с другой стороны, без принуждения над «отступниками» их неформальная власть в местах лишения свободы ослабнет. Конфликты с персоналом исправительно-трудовых учреждений авторитеты уголовной среды начинают разменивать на уступки с его стороны, по принципу: «ты мне – я тебе». Лидеры и их окружение своеобразно начинают способствовать стабилизации производственной деятельности ИТУ. Лица, проигравшие в карточные игры и не уплатившие деньги, иные нарушители неформальных норм по новому установлению становились обязанными отрабатывать свои долги и расплачиваться. «Авторитеты» гарантировали им в этот период безопасность. Сами же они, по ходатайствам мастеров производства и бригадиров, трудоустраивались в передовые бригады и контролировали поведение осужденных. Рабочие бригады не противились этим решениям, так как содержание «вора» вполне компенсировалось получением бригадой лучшего сырья и оборудования. Непримиримыми представители криминального сообщества оставались к «предателям» (по-прежнему на блатном сленге – «сукам») и «ворам-самозванцам». Но и здесь имелись некоторые особенности. Былой активности привычные правонарушители не проявляли. Работники мест лишения свободы получали, как представляется – не без участия «авторитетов», информацию о возможных расправах и принимали все необходимые меры по изолированному содержанию потенциальных жертв с последующим их отправлением в другие ИТУ.

Таким образом, в новых условиях в ИТК особого режима и тюрьмах произошли существенные преобразования в порядке формирования и в структуре группировок хранителей субкультуры. «Воры» и лица с иным криминальным опытом соединились в одно сообщество: поэтому понятие «вор в законе», с одной стороны, трансформировалось, с другой – приобрело совершенно иную криминальную окраску. Данные обстоятельства детерминировали и изменения отдельных их ценностных ориентаций и тактики поведения.

В исправительно-трудовых колониях строгого режима права «авторитетов» уголовной среды присваивали себе «фрайера», «хорошие парни», «шерстяные» и прочие «блатари». До конца 60-х гг. их группировки не пользовались большой поддержкой среди остальных осужденных. Но вскоре ситуация изменилась. Борьба с хулиганством и рецидивной преступностью, носившая нередко, как мы уже подчеркивали, неоправданно жестокий характер, привела к отрицательным последствиям. Исправительно-трудовые колонии стали переполняться. Лица, осужденные за хулиганство и изолированные от общества, в большинстве своем, помещение их в места лишения свободы воспринимали как расплату за прошлую судимость. «Посадили за то, что был опасен» – именно так чаще всего они оценивали действия органов правосудия. Отсюда, естественно, такие осужденные составили своеобразную оппозицию целям и деятельности пенитенциарных учреждений. В своем поведении они все более ориентировались на привычных преступников.

Кроме того, в данный период закрываются все тюремные отделения, размещавшиеся практически в каждой республике, области, крае. Многие из тех, кто отбывал в них наказание, были также направлены в исправительно-трудовые колонии строгого режима. Среди них оказалось немало новоявленных «воров», бывших «фрайеров», «коронованных» в тюрьмах. Они-то и начали бороться за неформальную власть и возрождение уголовных традиций. Стали устанавливать связи с тюрьмами, исправительно-трудовыми колониями особого режима, объединять вокруг себя всех настроенных против администрации ИТУ. С несогласными, не желавшими подчиняться, расправлялись. Работники мест лишения свободы пытались с этим бороться, изолируя правонарушителей из числа принадлежавших к криминальному сообществу в ШИЗО, ПКТ (помещение камерного типа), переводили их в тюрьмы. Однако, возвращаясь в ИТК, те приобретали еще большую популярность среди осужденных.

Возрождалась и характерная для осужденных стратификация. Однако от иерархии в колониях особого режима она существенно отличалась. «Авторитеты» не обладали абсолютной властью. Категория «отверженных» была многочисленна, но не столь многолика, а осужденных, отказывающихся проживать вместе с другими («самоизолирующихся»), практически не было.

До середины 80-х гг. влиянию носителей криминальной субкультуры препятствовали самодеятельные организации осужденных (секции внутреннего порядка, позднее – секции профилактики правонарушений, другие), в которые входило значительное количество лиц, отбывающих наказание. Но не только законопослушные осужденные входили в них. Были и такие, кто не хотел трудиться на основном производстве («приспособленцы»), бывшие нарушители режима в местах лишения свободы и пр. К ним присоединялись лица, допустившие нарушения неформальных норм. В самодеятельных организациях осужденных они искали себе защиту. Администрация ИТУ нередко делегировала свои функции подобным «активистам». Им поручалось осуществлять контроль за другими, их привлекали к участию в обысках, на них делалась основная опора в обеспечении распорядка дня в учреждениях. А те избивали «нейтральных» и «отверженных» за невыполнение нормы, опоздания в строй, несоблюдение формы одежды.

Подобная практика весьма негативно отразилась на деятельности ИТУ. Она сыграла на руку «авторитетам». Те стали гордиться, бравировать тем, что «никогда не носили повязок» и, значит, чисты перед арестантами. За это их, хочешь не хочешь, а приходилось уважать другим осужденным. Они, испытавшие на себе различного рода физические оскорбления и унижения со стороны «приспособленцев», начали вновь поддерживать «блатарей». И вот, в отдельных местах лишения свободы в конце 70-х гг., теперь уже на почве вражды между привычными правонарушителями и активом осужденных, произошли массовые беспорядки, убийства, расправы.

Например, в 1979 г. массовые беспорядки имели место в Учреждении Н-240-2/3 МВД СССР. По своим масштабам они были сопоставимы лишь с происходившими в лагерях в период «сучьей войны». События развивались по традиционному в тюремном мире сценарию. «Братва», недовольная тем, что осужденные активисты излишне рьяно помогали работникам ИТУ в поддержании правопорядка, использовала обычный для группового эксцесса повод – плохое приготовление в столовой пищи. Толпа, ведомая вожаками, ворвалась в помещение пищеблока. Старший повар, осужденный И., пытаясь оградить себя от расправы, прижался к стене. Все, кто находился в столовой на ужине, включились в число активных наблюдателей происходящего. Кто-то начал выкрикивать: «В котел повара! Сварить козла! Смотри, какую харю наел, а от нас осталась одна арматура!»