Россия в зеркале уголовных традиций тюрьмы - Валерий Анисимков

Законопослушные заключенные, в целях своей защиты от воцарившегося в ГУЛАГе произвола уголовщины, образуют группы «самооборонцев».

Многие работники пенитенциарных учреждений оказались неспособными пресечь массовые беспорядки, погромы, поджоги. Положение в исправительно-трудовых лагерях становилось критическим. Сложная обстановка требовала особых мер.

Во второй половине 50-х гг. проводится комплексная работа по нейтрализации негативного влияния «авторитетов» уголовной среды на остальных заключенных. В результате принятых мер преступность среди осужденных в отдельных ИТЛ за два года (1956–1958) сократилась более чем на 40 %, побеги – на 43 %, а число массовых беспорядков и разбоев в 3 раза[158].

Начался постепенный распад уголовно-бандитствующих сообществ в местах лишения свободы, что, однако, было ошибочно воспринято руководством МВД СССР как окончательное их разрушение и исчезновение антиобщественных традиций, обычаев.

Нельзя не согласиться с тем, что криминальную субкультуру невозможно ни уничтожить, ни запретить в одночасье: она отмирает только постепенно, так как унаследованные за долгие годы и ни одним поколением взгляды, образ мышления, привычки пускают очень глубокие корни в сознании людей, их можно вырвать только вместе с жизнью.

Поэтому вовсе не случайно «паханы», изолированные, как правило, в тюрьмах и тюремных отделениях при следственных изоляторах, по-прежнему старались поддерживать отношения, обусловленные их субкультурой. Более того, созданные для «авторитетов» условия изолированного существования, подорвавшие их прежнее безраздельное господство в ИТЛ, заставили искать новые формы взаимоотношений. Соответственно начинает меняться и тактика деятельности «воров», вновь видоизменяется и сам «закон».

§ 5. Авторитеты криминальном среды нового поколения. Кто они?

Изменения в уголовном, уголовно-процессуальном, исправительно-трудовом законодательствах 1958–1961 гг., усиление борьбы с «уголовно-бандитствующими группировками» в местах лишения свободы заставили привычных преступников реформировать свои принципы, нормы, запреты, вынудили избрать новую тактику поведения. От активной открытой антиобщественной и преступной деятельности «авторитеты» уголовной среды отказались.

По этой причине многие исследователи проблемы утверждают об исчезновении на рубеже 60-х гг. «воровского сообщества» и соответствующего деления осужденных на неформальные категории. По нашему мнению, такое утверждение является ошибочным, ибо расслоение замкнутой среды лиц, отбывающих наказание, на «авторитетов», «нейтральных», «отверженных» устранить невозможно. Позитивных изменений во взаимоотношениях между осужденными можно достичь только на базе изменения их ценностных ориентаций. Искусственная же изоляция представителей какой-либо субкультурной группы из цельного явления не устраняет причин его существования, поэтому стратификация и возрождается, приобретая новые и сохраняя прежние черты.

Большинство «воров» (а их было в тот период около 3 % от всей массы заключенных) оказались в колониях особого режима и тюрьмах, где за их поведением устанавливался тщательный контроль[159].

Хранители уголовных традиций бесконечно анализировали ситуацию. В преступном мире расширяется сеть нелегальной переписки, все «сходки» осуществляются с соблюдением тщательной конспирации.

Новое время требовало от них прежде всего коренной «чистки» своих рядов. К середине 60-х гг. обряд присвоения «воровского звания» стал проводиться только в тюрьмах. В ИТК, ИТЛ (исправительно-трудовые лагеря просуществовали на территории СССР до 1968 г.) нелегальным путем пересылались многочисленные записки о признании того или иного лица «вором». Сам же осужденный по прибытию в ИТК не провозглашал свою принадлежность к криминальному сообществу, тем самым исключалась возможность незаслуженного присвоения титула. Самозванцев же строго наказывали. Приведем сцену из реальных событий того времени:

«Прогулочный дворик помещения камерного типа колонии особого режима. Бетонные стены, закрепленная на них решетка-крыша и наблюдательный пункт контролера образуют клетку со свежим воздухом для осужденных. Нередко в этом замкнутом пространстве зоны разыгрываются самые драматичные сцены лагерной жизни.

Аристократ, заложив руки за спину, медленно двигается, как маятник от стены к стене – по всему видно, что он волнуется. Другие осужденные, сидя на корточках, смолят махру, едкий сизый дымок медленно поднимается вверх, цепляется за прутья решетки и исчезает в воздушных потоках.

Двери прогулки открываются, и в них появляется Костя – «вор в законе», прибывший недавно этапом в колонию. Он окружен «братвой» – Калугой, Зотом, Тайгой и Лупатым.

Костя отделяется от остальных, подходит к Аристократу и, не подавая руки для приветствия, присоединяется к гуляющему. Осужденные, почуяв неладное, затаили дыхание. Костя и Аристократ останавливаются у противоположной от осужденных стены. Первый, нарушая воровской этикет, неожиданно спросил: «Ты что, зовешься здесь вором?» Аристократ не спешит с ответом. Он делает замечание этапнику: «Порядочные люди прежде здороваются». Костя побледнел и сказал с придыхом: «Так ты, выходит, относишь себя к порядочным?!» И с этими словами он лепит пощечину вору-самозванцу. Братва, как по команде, подхватывают жертву кулаками и сапогами. Через минуту бездвижное и обмякшее тело Аристократа распласталось на бетонном полу. Так с престола убрали очередного самозванца».

В тюрьмах, ИТК особого режима ядро группировок «авторитетов» составили теперь так называемые «козырные фрайера», возглавляемые «ворами». Первые образовали ближайшее окружение субкультурных лидеров и являлись основными претендентами на звание «главарей», а там, где не было «воров», по обычаю становились абсолютными «авторитетами» (жили на положении «воров»)[160].

Объединение двух ранее не совместимых криминальных категорий произошло в силу ряда причин. Во-первых, число «воров в законе» в рассматриваемый период резко сократилось, и, следовательно, сообщество нуждалось в пополнении. Во-вторых, среди осужденных, отбывающих наказание в тюрьмах, начинает особо цениться умение играть в карты. Карты были теперь чуть ли не единственным источником «воровских доходов». Проигравшего же легко сделать зависимым, его уже не наказывали так сурово, как раньше[161]. Среди «фрайеров» имелось достаточно много хороших игроков («катал»). И если в преступном мире 30-50-х гг. «катала» абсолютно ничего не значил (хотя бы потому, что просто был «шулер»), то новые времена предопределили его весьма высокий неформальный статус. Кроме того, помнили субкультурные лидеры и заслуги «фрайеров» в период «сучьей войны».

С изменением качественного состава группировок менялись незыблемые ранее принципы поведения авторитетов уголовной среды. Многие запреты постепенно отмирали. «Вор» мог теперь не только воровать, но ему разрешалась и иная криминальная деятельность. Не допускались мужеложство и иные развратные действия. «Блатарь» мог иметь и семью, постоянный приют. На «воровских сходках» принимаются решения, позволяющие «честно уходить» из группировки, работать и даже вступать в контакты с администрацией мест лишения свободы (правда, в интересах сообщества).

Установления-запреты сохранились только самые важные. Никогда не станет «честным вором» тот, кто служил в армии («автоматчик»), слишком усердно трудился в местах лишения свободы и заслужил этим досрочное освобождение, выполнял «черновые» работы, то есть строил охранные сооружения, выполнял функцию дневального и пр., участвовал в общественных организациях или активе ИТУ, отступал от «кодекса чести арестанта»[162].

Тем самым авторитеты уголовной среды, с одной стороны, предоставили возможность отдельным категориям лиц, лишенных свободы, стремиться к приобретению престижного неформального места, с другой стороны, они пытались сохранить своим «законом», в глазах иных осужденных образ исключительного «благородного преступника».

Отдельные лидеры преступного мира не приняли новых правил, отошли от участия в «арестантской жизни», но таких были единицы. Остальных «воров» это не остановило, и они вместе с «фрайерами» поддержали все нововведения и приспособились к новым условиям.

Поддерживались и старые нужные обычаи, например сбор «общака». Назначение его преподносилось весьма тонко: мол, «общак» – дело всех осужденных и нужен всем, кто остро нуждается в материальной поддержке, т. е. находится в штрафном изоляторе, тюрьме или больнице. Но как «общее дело» он выглядел только при организации сбора денег, вещей, продуктов питания, а как доходило до «помощи» – пользовались им лишь «авторитеты» и нарушители режимных правоограничений. Запрещалось также писать жалобы, заявления в адрес администрации мест лишения свободы. Всем официальным органам по-прежнему не доверяли. Конфликтные же ситуации, возникающие в среде осужденных, должны разрешать по обычаю они сами, сообразуясь с арестантской этикой.